Почтамт - Буковски Чарльз

Паренек взялся за 8-ю лошадь, которая теперь шла пятой, широко, дал ей попробовать хлыста. Тут фаворит начал мельчить шаг. Он сделал первую четверть за 22 и 4/5, но и на середине отрезка фора в два корпуса у него по-прежнему оставалась. И тут 8-я лошадь просто пронеслась мимо, с ветерком – и выиграла два с половиной корпуса. Я посмотрел на табло. Там по-прежнему значилось 9 к 1.

Мы вернулись в бар. Ви по-настоящему возлегла на меня всем телом.

Я выиграл три из последних пяти заездов. В те годы заездов было всего восемь вместо девяти. Как бы то ни было, и восьми на один день хватит. Я купил парочку сигар, и мы сели ко мне в машину. Ви приехала сюда на автобусе. Я остановился за квинтой, потом мы поехали ко мне.

12

Ви огляделась.

– И что такой парень, как ты, делает в таком месте?

– Об этом меня все девки спрашивают.

– Крысиная дыра у тебя тут.

– Не дает зазнаться.

– Поехали ко мне.

– Поехали.

Мы влезли в машину, и она сказала мне, где живет. Мы остановились купить пару больших бифштексов, овощей, фигни для салата, картошки, хлеба и еще выпить.

В вестибюле ее многоквартирного дома висела табличка:

ГРОМКИЙ ШУМ ИЛИ БЕСПОКОЙСТВО

ЛЮБОГО РОДА ВОСПРЕЩАЮТСЯ.

ТЕЛЕВИЗОРЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВЫКЛЮЧЕНЫ В 22.00.

ЗДЕСЬ ЖИВУТ РАБОЧИЕ ЛЮДИ.

Большая табличка, красной краской.

– Мне нравится эта часть, про телевизоры, – сказал я ей.

Мы поднялись на лифте. У нее действительно была славная квартирка. Я внес пакеты в кухню, нашел два стакана, разлил на двоих.

– Вытаскивай барахло. Я сейчас вернусь.

Я вытащил барахло, разложил его в раковине. Выпил еще. Вернулась Ви. Вся прикинутая. Сережки, высокие каблуки, коротенькая юбка. Нормально выглядела.

Коренастая. Но хорошая задница и бедра, груди. Крутая кобылка.

– Здрасьте, – сказал я, – я – приятель Ви. Она сказала, что сейчас вернется. Выпить хотите?

Она рассмеялась, и тут я сграбастал все это большое тело и вправил ей поцелуй. Ее губы были холодны, как алмазы, но на вкус хороши.

– Я проголодалась, – сказала она. – Давай приготовлю!

– Я тоже проголодался. Я съем тебя!

Она засмеялась. Я коротко поцеловал ее, прихватив за жопу. Потом вышел в переднюю комнату со стаканом в руке, сел, вытянул ноги, вздохнул.

Я мог бы здесь остаться, подумал я, деньги зарабатывать на скачках, а она будет нянчиться со мной в плохие минуты, втирать мне масло в мослы, готовить для меня, разговаривать со мной, ложиться со мною в постель. Конечно, ссоры будут всегда. Такова природа Женщины. Им нравится взаимный обмен грязным бельем, чуточку ора, немного драматизма. Затем – обмен заверениями. У меня обмен заверениями получался не очень хорошо.

Я начал улетать. В уме я уже переехал.

У Ви все кипело. Она вышла со своим стаканом, села мне на колени, поцеловала, вложив язык мне в рот. Мой хуй напрягся и уперся ей в твердую задницу. Я сжал ее в горсти. Стиснул.

– Я хочу тебе кое-что показать, – сказала она.

– Я знаю, что хочешь, но давай подождем с часик после обеда.

– О, я не это имею в виду.

Я дотянулся и дал ей языка.

Ви слезла с колен.

– Нет, я хочу показать тебе фотографию мой дочери. Она в Детройте с моей мамой. Но приедет сюда Осенью в школу.

– Сколько ей?

– Шесть.

– А отец?

– Я развелась с Роем. Сукин сын никуда не годился. Только кирял, да на скачках играл.

– О?

Она вынесла фотографию, вложила мне в руку. Я попытался что-нибудь там различить. Фон был темным.

– Слушай, Ви, она очень черная! Черт, у тебя что, соображения не хватило сфотографировать ее на светлом фоне?

– Это у нее от отца. Черный доминирует.

– Ага, оно и видно.

– Это снимала моя мама.

– Я уверен, что у тебя хорошая дочь.

– Да, она очень хорошая, в самом деле.

Ви поставила фотографию на место и ушла в кухню.

Вечное фото! Женщины с их фотографиями. Одно и то же, снова и снова. Ви стояла в дверях кухни.

– Не пей слишком много! Ты знаешь, что нам предстоит!

– Не волнуйся, малышка, у меня для тебя кое-что есть. А пока принеси-ка мне выпить! У меня был трудный день. Половину скотча, половину воды.

– Сам себе наливай, крутой нашелся.

Я вертанулся в кресле, включил телик.

– Если хочешь еще один хороший день на скачках, женщина, то лучше принеси мистеру Крутому выпить. И немедленно!

Ви, наконец, поставила на мою лошадь в последнем заезде. Ставка была 5/1 на лошадь, которая не показывала приличных результатов уже два года. Я поставил на нее просто потому, что шло 5/1, когда надо было 20. Лошадь выиграла 6 корпусов, без напряга. Они эту крошку нашпиговали от сраки до ноздрей.

Я поднял глаза – из-за плеча у меня тянулась рука со стаканом.

– Спасибо, малышка.

– Да, мой повелитель, – рассмеялась она.

13

В постели передо мной что-то маячило, но сделать с ним я ничего не мог. Лишь пыхтел, пыхтел и пыхтел. Ви была очень терпелива. Я все старался и колбасил, но выпито было слишком много.

– Прости, малышка, – сказал я. Потом скатился. И уснул.

Затем меня что-то разбудило. То была Ви. Она меня раскочегарила и теперь скакала сверху.

– Давай, малышка, давай! – сказал я ей.

Время от времени я выгибал дугой спину. Она смотрела на меня сверху маленькими жадными глазками. Меня насиловала верховная желтая чародейка! На какой-то миг это меня возбудило.

Затем я ей сказал:

– Черт. Слезай, малышка. Это был трудный тяжелый день. Будет время и получше.

Она сползла. Елда опала, как скоростной лифт.

14

Утром я слышал, как она ходит. Она все ходила, ходила и ходила.

Было примерно 10:30. Мне было худо. Я не хотел сталкиваться с ней. Еще пятнадцать минут. Потом свалю.

Она потрясла меня:

– Слушай, я хочу, чтобы ты ушел, пока не появилась моя подруга!

– И что? И ее оттопырю.

– Ага, – засмеялась она, – ну да.

Я встал. Закашлялся, подавился. Медленно влез в одежду.

– От тебя чувствуешь себя тряпкой, – сказал я ей. – Не может быть, что я такой плохой! Должно же во мне быть хоть что-то хорошее.

Я, наконец, оделся. Сходил в ванную и плеснул на лицо немного воды, причесался. Если б и лицо тоже можно было причесать, подумал я, да вот никак.

Я вышел.

– Ви.

– Да?

– Не злись слишком сильно. Дело не в тебе. Дело в кире. Так уже было раньше.

– Ладно, тогда тебе не следует столько пить. Ни одной женщине не нравится, если ее после бутылки ставят.

– Чего ж ты на меня тогда ставила?

– Ох, прекрати!

– Послушай, тебе деньги нужны, крошка?

Я потянулся за бумажником и извлек двадцатку. Протянул ей.

– Боже, какой ты милый в самом деле!

Рукой она провела мне по щеке, нежно поцеловала в уголок рта.

– Веди машину осторожнее.

– Конечно, крошка.

Я вел машину осторожнее – до самого ипподрома.

15

Меня притащили в кабинет советника в одну из задних комнаток второго этажа.

– Ну-ка, посмотрим, как ты выглядишь, Чинаски.

Он оглядел меня.

– Ой! Ты плохо выглядишь. Я лучше таблетку приму.

И, конечно же, он открыл пузырек и проглотил одну.

– Ладно, мистер Чинаски, нам бы хотелось знать, где вы были последние два дня?

– В трауре.

– В трауре? В трауре по чему?

– Похороны. Старый друг. Один день – труп упаковать. Другой день – помянуть.

– Но вы не позвонили, мистер Чинаски.

– Н-да.

– А я хочу вам кое-что сказать, Чинаски, не для записи.

– Валяйте.

– Когда вы не звоните, знаете, что вы этим говорите?

– Нет.

– Мистер Чинаски, вы говорите: На хуй этот почтамт!

– Правда?

– И, мистер Чинаски, вы знаете, что это значит?

– Нет, что это значит?

– Это значит, мистер Чинаски, что почтамт пошлет на хуй вас!

Тут он откинулся назад и посмотрел на меня.

– Мистер Фезерс, – сказал я ему, – вы можете идти к черту.