Послемрак - Мураками Харуки

Такахаси переводит дух, затем продолжает:

– У Райана О'Нила очень стильный бедняк получился. Особенно когда он в толстом белом свитере играет с Эли Макгро в снежки, а за кадром играет сентиментальная музыка Фрэнсиса Лэя… Хотя у меня, конечно, так красиво бедствовать не получится. Придется как-то попроще. Да и снега у нас так много не падает…

Мари, похоже, все еще думает о своем.

– В общем, в конце своих злоключений Райан О'Нил становится крутым адвокатом. Хотя чем он там на работе занимается, из фильма не очень понятно. Ясно только, что устроился в первоклассную адвокатскую контору, живет на Манхэттене в дорогущих апартаментах со швейцаром у подъезда, а в свободное время ходит в элитный спорт-клуб и играет с приятелями-яппи в сквош. Вот и все…

Он берет стакан с водой и отпивает глоток.

– И что дальше? – спрашивает Мари.

– Хэппи-энд. Герой с героиней живут долго и счастливо. Любовь победила. Раньше было тяжело, теперь все отлично. Они рассекают на новеньком «ягуаре», летом играют в сквош, зимой – в снежки. А злобный папаша, который отказался от родного сына, помирает в одиночестве от болезни Меньера и сахарного диабета.

– Не понимаю, – говорит Мари. – И что же тут интересного?

Парень склоняет голову набок.

– Хм. По-моему, что-то интересное было… Не помню. У меня какое-то дело возникло, так что под конец я уже смотрел краем глаза… Слушай, а хочешь, погуляем для разнообразия? Тут неподалеку есть маленький парк, где кошки собираются. Вот и поделимся с ними ртутными сэндвичами. У меня еще рыбный паштет с собой. Любишь кошек?

Мари чуть заметно кивает. И, убрав книгу в сумку, поднимается из-за стола.

Они бредут по тротуару. Ни о чем не говорят. Такахаси негромко насвистывает какую-то мелодию. Мимо по Улице, тихо урча, проплывает мотоцикл – все та же черная «хонда», что приезжала за китаянкой в «Альфавиль». Волосы у водителя все так же собраны в хвост на затылке. Только теперь он едет без шлема, сбросив скорость и внимательно изучая взглядом окрестности. До Мари и Такахаси ему нет никакого дела. Он медленно обгоняет парочку и скрывается за поворотом.

– А откуда ты знаешь Каору-сан? – спрашивает Мари.

– Полгода у нее подрабатывал. В «Альфавиле». Мусор убирал, полы пылесосил и все такое. Ну и еще следил за компьютером. Программы устанавливал, системные глюки устранял. Даже камеру наблюдения на входе присобачил. У них там работают одни девчонки. Так что меня ценили. Единственный мужчина в хозяйстве…

– Но как ты туда устроился?

– В смысле?

– Там же вроде была какая-то история. Каору-сан упоминала, да как-то невнятно.

– А. Ну… В двух словах не расскажешь.

Мари молчит.

– Ладно, – сдается Такахаси. – На самом деле сначала я там с девчонкой появился. Ну, как обычный клиент. Сняли номер, сделали что хотели, а уходить собрались, смотрю – у меня денег не хватает. Девчонку эту я тоже впервые встретил. Мы тогда накачались сакэ под завязку, что дальше будет – вообще не соображали. Ну делать нечего. Пришлось им свой студенческий билет оставлять…

Мари молча слушает.

– В общем, некрасиво получилось, конечно, – продолжает он. – На следующее утро я деньги привез, заплатил. А Каору-сан мне чайку предложила. Ну, слово за слово, разговорились. Тут она и говорит: давай, мол, заступай с завтрашнего дня ко мне на работу. В общем, завербовала меня, я и слова сказать не успел. Платили немного, зато кормили что надо. А Каору-сан меня еще и с бандой познакомила, в которой я сейчас играю. Это на вид она грубоватая, а по жизни очень даже заботливый человек… Я и сейчас к ней часто в гости заглядываю. А когда у нее компьютер глючит, сама мне звонит.

– А что с девчонкой стало?

– Из отеля?

Мари кивает.

– Не знаю. – Он пожимает плечами. – Больше мы с нею не виделись. Разозлилась, наверное. Тоже мне кавалер – денег нет, а гулять приглашает… Да между нами, если честно, и симпатии-то особой не было. Так что не жалко. Даже встречайся мы дальше – все равно бы скоро разбежались.

– И часто ты «без особых симпатий» девчонок в «лав-отели» заманиваешь?

– Да ну, скажешь тоже. Не такой уж я счастливчик. И в «лав-отель» тогда впервые в жизни попал…

Какое-то время они бредут молча.

– К тому же я никого не заманивал, – вдруг добавляет Такахаси, словно оправдываясь. – Она сама предложила: пошли, мол. Ну, я и пошел… Честное слово.

Мари молчит.

– Но вообще, если об этом всерьез говорить – рассказ очень долгий получится. Там ведь тоже своя ситуация была…

– Ну ты ведь обожаешь долгие рассказы.

– Да, наверное, – признает он. – И с чего бы? Сам не знаю.

– Погоди, – говорит Мари. – Ты говорил, у тебя ни братьев, ни сестер, так?

– Ну да. Единственный сын.

– Если ты с Эри в одну школу ходил – значит, у тебя семья в Токио, верно? А чего с родителями не живешь? Так веселее, что ли?

– Тоже долгий рассказ.

– А короткой версии нет?

– Есть, – кивает он. – Суперкороткая… Рассказать?

– Ага.

– Моя мать мне не мать. Ну, в биологическом смысле.

– И поэтому отношения не складываются?

– Да не то чтобы… Просто не люблю притворяться. Ну, подумай сама: зачем каждый вечер ужинать за одним столом и разговаривать о погоде с человеком, который тебе не интересен? По натуре я и один могу жить без проблем… Да и с отцом мы особо не дружим.

– Ссоритесь, что ли?

– Да нет… Просто они другие. Разные характеры, разные ценности.

– А чем твой отец занимается?

Такахаси долго молчит, глядя себе под ноги. Мари тоже не переспрашивает.

– Черт его знает, чем он занимается… – отвечает он наконец. – Хотя, насколько я догадываюсь, – тем, за что не гладят по головке. Обычно я об этом не рассказываю, но когда я был маленьким, папаша мой сидел в тюрьме. Асоциальный тип. Преступник, проще говоря. Еще и поэтому я не хочу появляться дома. Слишком много мыслей о генетической наследственности…

– И это называется «суперкороткая версия»? – удивленно смеется Мари.

Такахаси смотрит на нее:

– Смотри-ка! В первый раз засмеялась…

10

Эри Асаи по-прежнему спит.

Но Человек Без Лица, что сидел на стуле и глядел на нее, куда-то исчез. Да и стула в комнате уже нет. Словно и не было никогда. От этого комната кажется еще безжизненней и холоднее, чем прежде. В центре комнаты стоит кровать, на ней спит Эри. Ее одинокая фигурка словно затеряна среди недвижного океана в спасательной шлюпке. Мы наблюдаем ее по телевизору, находясь по эту сторону кинескопа, в реальной комнате Эри Асаи. Невидимая камера в той комнате снимает ее спящую и передает изображение на экран. Через каждые полминуты ракурс автоматически меняется. То издалека, то поближе, то совсем вплотную – и так без конца.

Время идет, но ничего не происходит. Девушка даже не шелохнется. Беззвучно дрейфует во сне лицом вверх, как на водной глади. И тем не менее мы не можем оторвать глаз от экрана. Почему? Мы не знаем. Но подсознательно чувствуем: там, в экране, присутствует что-то еще. Что-то скрывается в глубине изображения, словно под толщей застывшей воды. Стараясь разглядеть, что это, мы как можно пристальнее всматриваемся в экран.

Вот чуть заметно дрогнули уголки ее губ. Или привиделось? Может, просто дрогнул экран? А может, нашему воображению уже так хочется перемен, что оно готово само порождать любые иллюзии? Чтобы это проверить, мы еще сильнее напрягаем зрение.

Словно поддаваясь нашей воле, камера снова меняет ракурс, показывая лицо Эри совсем близко. Ее губы опять подрагивают. Затаив дыхание, мы ждем, что будет дальше. И снова – мелкая дрожь. Мимолетное, едва уловимое сокращение мускулов. Так и есть: движение повторяется. Это не ошибка. Не иллюзия. С Эри Асаи что-то происходит.

Наше терпение иссякает. Мы больше не можем пассивно разглядывать то, что показывает телевизор. Мы хотим проверить все сами. Своими глазами убедиться, что сознание Эри действительно пробуждается. Исследовать, что происходит в той комнате, как можно подробнее. Поэтому мы собираемся с духом – и решаем перенестись на ту сторону экрана.