Прикосновение к любви - Коу Джонатан

— Выходит, вам удалось? Если судить по тому состоянию, в котором вы пребывали вчера вечером, я думал, что вы не проснетесь никогда. Никогда.

У человека был белфастский выговор.

— Где я? — спросил Лоренс.

— Что именно вы имеете в виду?

— В каком городе?

— В Шеффилде, — ответил человек. Казалось, вопрос его немного удивил. — Чаю хотите?

— Хочу, — сказал Лоренс и добавил: — Я не знаю, как вас зовут.

— Пол. Наверное, я должен перед вами извиниться.

Он протянул Лоренсу чай, не очень теплый и очень крепкий.

— Я ничего не знаю, — сказал Лоренс. — Я как раз собирался поблагодарить вас за то, что приютили меня на ночь.

— Это самое меньшее, что мы могли сделать. Думаю, мы немного обознались. Приняли вас за типа по имени Дочерти. Впрочем, в конечном счете вы поймете, что во всем виноват Джеймс Джойс.

Видимо, эта мысль понравилась Лоренсу. Он широко, хоть и про себя, улыбнулся, а потом сказал:

— С нетерпением жду ваших объяснений.

— Все довольно просто, — начал Пол, усаживаясь на место. — Мы получили указание встретить этого Дочерти, когда он сойдет с поезда в 10.58. Прежде мы его никогда не видели, и у нас не было описания его внешности, но по договоренности в руках он должен был держать томик «Улисса» Джеймса Джойса. А у вас в руках оказалась та же самая книга. Согласитесь, ошибиться было легко.

На самом деле произошло следующее, хотя Полу с Лоренсом, в отличие от читателя, имеющего перед ними преимущество, никогда не суждено об этом узнать. Дочерти, профессиональный террорист, был приглашен в Шеффилд группой лиц, сочувствующих ИРА (Пол занимал в этой группе видное место), прочесть лекцию на тему о Тревожных годах.[7] Планировалась также демонстрация слайдов, а после лекции предполагалось угощение — кофе и сырное печенье. Дочерти, прежде чем посвятить себя революционной борьбе, одно время трудился в вагоне-ресторане и до сих пор питал ностальгическую слабость к железнодорожным сандвичам, а еще он наизусть знал расписание поездов, направляющихся в Центральные графства и Йоркшир. Поэтому, обнаружив по пути в Шеффилд, что в поезде нет вагона-ресторана, Дочерти решил заскочить в буфет на станции в Дерби, прекрасно помня, что поезд стоит там семь минут. Откуда ему было знать, что машинист, который на этой неделе отдал в ремонт свой видеомагнитофон, решил поспеть домой к передаче по 4-му каналу о выращивании экологически чистых овощей, где должны были показать интервью с соседкой двоюродной сестры его тетки, директором магазина здоровой пищи в Донкастере? Поэтому поезд отправился на две минуты раньше, в результате чего Дочерти остался приплясывать от бессилия на платформе, а Лоренс, который намеревался сойти в Дерби, но не сошел, поскольку впал в глубокий сон, о причинах которого будет рассказано в свое время (но никак не раньше), остался в купе один вместе со злосчастным томиком «Улисса». Книгу, когда его грубо растолкал контролер и велел выметаться в Шеффилде, он прихватил с собой — под влиянием неоформленной и весьма смутной мысли сдать ее в бюро находок. Выполнить этот план помешало появление Пола с дружками, которые без промедления запихнули Лоренса в машину, и не успел он глазом моргнуть, как очутился в безликом особняке о трех этажах.

— Лишь сегодня утром я обнаружил ошибку, — произнес Пол. — Я позволил себе осмотреть ваш пиджак.

— Я бы поступил точно так же, — заметил Лоренс.

— Похоже, вы не очень-то расстроены, — нерешительно сказал Пол, — обнаружив себя в странном доме со странным человеком в странном городе.

Лоренс вновь улыбнулся про себя, но на этот раз его улыбка все-таки прорвалась наружу.

— Не хочу показаться пресыщенным, — сказал он, — но такого рода штуки творятся со мной постоянно. Вся моя жизнь — это цепь случайностей, и другой жизни я бы не желал. Надеюсь, у вас есть еще чай?

Пол принялся заваривать свежий чай, а Лоренс спросил:

— А этот Дочерти, зачем он приезжал? К чему вся эта секретность?

— Боюсь, это действительно секрет. У меня будут очень большие неприятности, если я рискну посвятить вас. Скажем так, он приезжал, чтобы выступить на… политическом собрании.

— А-а, политика, — протянул Лоренс, и от Пола не укрылась скука, с какой он произнес это.

— Полагаю, политика вас не интересует? Вы не назовете себя прирожденным политиком?

Пол поставил перед Лоренсом чашку со свежим чаем, на этот раз послабее и погорячее.

— Боюсь, все это кажется мне довольно наивным, — ответил Лоренс. — Спасибо. Видите ли, таким образом все равно ничего не изменишь.

— Ну, здесь я с вами не соглашусь. Просто вокруг нас слишком много пораженческих настроений. Если бы мы все вместе постарались, если бы мы действовали сообща… да и вообще… полагаю, вы человек религиозный, судя по вашим словам? В таком случае это вы наивны! Религия, как справедливо сказал Маркс, — это опиум для народа.

— Совершенно верно. Готов под этим подписаться.

— Понимаю, — сказал Пол, несколько сбитый с толку готовностью, с какой согласился собеседник. — Значит, вы не верите ни в политику, ни в религию? Н-ну… — Он на мгновение задумался. — Значит, насколько я понял, вы материалист? Что же, цель вашей жизни — деньги без оглядки на щепетильность и мораль?

— Да вовсе нет, — ответил Лоренс. — Деньги — это корень зла.

— Полностью солидарен с вами. Значит, вы просто-напросто гедонист? И цель вашего существования — откровенный и бесстыдный поиск удовольствий?

— Да ничего подобного, — обиделся Лоренс. — По личному опыту я знаю, что мирские удовольствия мимолетны, как легкий ветерок.

— Я придерживаюсь того же мнения, — согласился Пол. Он сел напротив Лоренса и устремил на него изумленный и пытливый взгляд. — Тогда к чему вы стремитесь? Что движет вами? Тяга к знаниям, власти, любви? Кто вы — сентименталист, экзистенциалист или эстетический пантеист? Или просто алкоголик? Какова ваша система ценностей? Какие принципы управляют вашей жизнью?

— Моя система — это отсутствие системы, — ответил Лоренс. — А мои принципы — это отсутствие принципов.

— Звучит весьма беспринципно, — сказал Пол, — и крайне бессистемно.

— Вы ко мне несправедливы, — возразил Лоренс. — У меня есть свои убеждения, столь же логичные, как и ваши, а может, даже более логичные. И я живу в полном соответствии с ними.

— Очень хорошо. Окажите мне честь и поведайте, что это за убеждения.

— Ну хорошо, возьмем ситуацию, в которой мы с вами оказались. Два незнакомых человека ведут беседу в гостиной в Шеффилде. К этому что, привели политические обстоятельства? Это продукт идеологии? Только до определенной степени. Или нашу беседу способна объяснить религия? Это что, составная часть гигантского предначертанного свыше плана, замысленного всемилостивым Господом нашим? Хотел бы я увидеть доказательства этому. Нет, мне кажется, что все наши действия определяются исключительно случаем или, как я предпочитаю говорить, везением. Так называемая свобода выбора, все эти якобы ответственные решения — мы принимаем их под влиянием обстоятельств, над которыми не имеем ни малейшей власти. Осознайте этот факт, и вы окажетесь ближе к пониманию жизни. Человек, который это осознает, является поистине везучим человеком.

— Не очень-то оригинальная философия, — Пол пренебрежительно взмахнул рукой.

— А я этого и не утверждаю. Но мало кто имеет смелость отнестись к ней всерьез. Такая философия слишком пугает людей.

— А кроме того, она вряд ли поможет объяснить, почему вы оказались здесь.

— В том-то все и дело. Никаких иных объяснений нет — за исключением столь длинных и столь запутанных причинно-следственных цепочек, что их попросту невозможно проследить. Наверное, я никогда не узнаю, почему я оказался в этом городе и в этом доме. Я знаю только, что собирался навестить сестру в Дерби, но заснул в поезде.

— Вот вам и объяснение: вы устали и потому заснули. Что может быть проще?

— Но я не был уставшим. Я совсем не был уставшим. — Лоренс нахмурился. — Наверное, мне следует позвонить сестре и сообщить, где я. Не правда ли, странно, что, кроме вас, ни одна живая душа не знает, где я нахожусь сегодня утром.