Арабская принцесса - Валько Таня

– Ну, как вам? – довольно спрашивает таксист.

– Вполне, – Ламия утвердительно кивает головой.

– До моря близко, до дискотеки в центре – тоже, а с другой стороны улицы – магазин «Теско», где можно присмотреть подешевле еду или косметику. Жить – не умирать! Еще захотите продлить пребывание!

– А что это за большое здание, которое мы проезжали? – интересуется принцесса.

– А! Это отель для богачей, «Kamala Suprime Beach Resort», – говорит шофер с неодобрением. – Там сутки стоят сто пятьдесят долларов!

Он возмущается:

– Это грабеж средь бела дня, но все же если находятся доверчивые люди, то пусть платят. А в этом пансионате вы заплатите только пятьдесят долларов за сутки за то же самое и семейную атмосферу.

Таец болтает глупости, продолжая нахваливать место, и принцесса закипает, потому что мечтает остановиться в соседнем роскошном отеле, а не в побеленном бараке над каналом. «Что делать? Я еще все наверстаю! Еще встану на ноги!» – она старается вдохнуть в себя надежду, хотя и чувствует, что все уже кончено.

После быстрого вселения Ламия, морща нос, выходит из провонявшей сыростью влажной комнаты. Она решает сразу же приступить к делу. «Посмотрим, какие люди сюда приезжают, останавливаются, – думает она. – Может, он…»

Это проносится у нее в голове, а сердце бьется сильно, как птица, вырываясь из груди. Нет, это невозможно! Не бывает таких совпадений!

Элегантно одетая принцесса бродит по пляжу вдоль и поперек, вначале осматриваясь и наблюдая. Она с отвращением смотрит на грязные варунги [110], которые даже здесь работают, предлагая блюда местной кухни, которые, для непривычной к азиатским приправам принцессы, просто воняют. Но возле каждого из них выстраиваются очереди из иностранцев, которые шутят между собой о недостатке гигиены и возможности подцепить какую-нибудь противную азиатскую бактерию или вирус. Перед отелями или отелями-курортами, расположенными на побережье, расставлены специальные топчаны или бамбуковые столы на берегу моря, на которых лежат женщины и мужчины и с удовольствием принимают расслабляющие массажи. Каждую минуту к ним подходят местные торговцы и предлагают купить изделия ручной работы, подвески, браслеты из жемчуга, ракушки или полудругоценные камни, резные тарелочки, другие изделия и даже типичных для арабских стран деревянных верблюдов. Оборванные и грязные торговцы – преимущественно дети, которым легче вызывать жалость у богатых туристов и наскрести пару монет. Товары стоят от пятидесяти центов до пяти долларов, но, несмотря на это, их отгоняют, как назойливых мух.

Ламия наконец решает сделать первый, самый трудный шаг и присаживается к старой толстой немке.

– Не хотела бы госпожа выбрать себе действительно красивую вещь? Весь товар высшего качества, не местный домодел.

Она говорит по-английски и показывает пальцем на детей, составляющих невыгодную ей конкуренцию.

– Товар с Ближнего Востока от самого лучшего ювелира Саудовской Аравии, – взвешивает она слова.

У собеседницы по-прежнему такой вид, как будто она не понимает, о чем речь.

– Entschuldigen Sie, bitte [111], – немка хмурится, глядя с удивлением на беспокоящую ее девушку. – Что?

– У меня прекрасные изделия, – принцесса извлекает драгоценности, а немка гневно на нее смотрит.

– Неужели здесь, черт возьми, человек не может спокойно отдохнуть?! – кричит она, размахивая руками. – Охрана! Теперь к толпе детей добавилась еще какая-то цыганка! Заберите ее отсюда!

Ламия таращит глаза на такое чудовище, но, видя направляющихся к ней двух полицейских, быстро прячет побрякушки и удаляется от бешеной бабы. Она подходит еще к нескольким отдыхающим, но уже осторожно, на расстоянии вежливо спрашивает их. Ее отгоняют пренебрежительным взмахом руки, так же как и детей-попрошаек. Постепенно от ее оптимизма не остается и следа. Только горечь поражения. Она решает больше не ходить с протянутой рукой и полагается на судьбу. «Что будет, то будет», – решает она, сокрушенная очередной неудачей. Большую часть времени она проводит, путешествуя по окрестным горам и лесам, либо лежит на пляже. Однако деньги тают с устрашающей скоростью и нет никакого способа их приумножить.

– Надо возвращаться в Бангкок, – говорит через пять дней Рам тоном, не терпящим возражений. – Скоро у нас не останется даже на билет!

– Нет еще, – возражает Ламия. – Еще все может поправиться. Увидишь, судьба наша переменится, я это чувствую. Завтра еще раз попробую что-то продать, может, следующие приезжие будут к нам более благосклонны.

– Ты с ума сошла? Ходишь, как нищенка, и продаешь всякие безделушки. Все считают, что все это либо подделка, либо краденое. Или ты, идиотка, хочешь побывать в тайской тюрьме?! Поверь, азиатские задницы еще хуже саудовских, – предостерегает Рам. – А у твоей семейки здесь уже нет связей, она не вытянет тебя за уши из очередного дерьма.

Рам до боли откровенен, и, выслушав его грубые слова, женщина бледнеет.

– В конце концов, чего мы вообще хотим? – гогочет он противно.

– А что нового и хорошего ждет нас в Бангкоке? – напряженно спрашивает она сдавленным голосом.

– Брат одолжит мне денег на авиабилеты в Саудовскую Аравию! Вот что! Вернешься домой, моя принцесса! – иронизирует таец. – Все очень обрадуются, что ты вернулась!

Он взрывается раскатистым смехом.

– Дай мне еще пару дней…

– Завтра я выезжаю, – сообщает бывший слуга. – Ты как хочешь, можешь оставаться.

Он уходит и оставляет женщину одну.

Вторую половину дня Ламия проводит на пляже, бродя без цели. Она боится к кому бы то ни было подходить, чтобы ее не отгоняли и не считали бродячей собакой. Она поминутно озирается, наблюдая за беззаботной жизнью богатых туристов. И вдруг она видит высокого мужчину, походка которого ей так хорошо знакома. Нет! Это невероятно! Не может быть! Чудес не бывает! Она часто сглатывает, нервничая. «Может, подойти и попросить, чтобы он одолжил немного денег? Может, купит для жены украшение, которое когда-то подарил мне?» – тысячи мыслей проносится у нее в голове. «Что за бред!» – отвечает она сама себе. – Я обманула и его, и ее. Для них я преступница, обманщица, злодейка… все самое худшее». Она тяжело дышит, от злости кровь бьет ей в голову. «Не дам им отсюда уехать! – решает она. – Не позволю им быть счастливыми, когда я на дне. Что будет, то будет! Потом могу убить себя!» – принимает она окончательное решение, но предстоящая месть греет ей сердце и добавляет бодрости. Она осторожно подкрадывается и видит, как Хамид входит в арендованные апартаменты со стороны бассейна и сада. Через мгновение вся семья бен Ладенов направляется в ресторан, а потом – нежиться на солнце. Ламия, стоя неподалеку под кустами олеандра, слышит только отдельные слова: «няня», «караоке», «вечером». Ламия не чувствует голода, стыда или страха. Она уже все решила. Принцесса мчится к своему плохонькому пансионатику, чтобы освежиться, приодеться, взять абаю и по дороге продумать искусный план. «Это сразит их наповал! – радуется она. – Это смертельно их ранит! Смертельно».

Она сидит на стуле у бассейна и наблюдает за приготовлениями Хамида и Марыси. Она видит, как в апартаменты входит молодая девушка, низко кланяется, складывая руки на груди, согласно кивает, а через минуту супруги выходят через другую, внешнюю дверь. Ламия выжидает пятнадцать минут и, видя, что никто не возвращается, а няня удобно усаживается в гостиной, отправляется искать вход со стороны холла. Она идет уверенно, как постоянная посетительница. Голову держит высоко и гордо улыбается. Она осторожно стучит в дверь. Через минуту тайка открывает, с интересом глядя на девушку в черной абае.

– Здравствуйте, – Ламия бесцеремонно входит, толкая дверь бедром. – Мой брат уже ушел? К сожалению, не смогла с ними отправиться на остров развлечься.

– Я ничего не знаю, – отвечает удивленная и немного напуганная девушка. – Господин ничего не говорил.