Судьбы и фурии - Грофф Лорен
Лотто бухнулся перед Матильдой на колени, схватил ее за руки, прижал их к своей груди и заорал:
– ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ!
Она откинула голову и рассмеялась, продемонстрировав гибкую шею. А потом сказала что-то, правда, ее голос утонул в царящем вокруг шуме. Но Лотто все равно прочитал по ее губам. Этим прекрасным, восхитительным, великолепным губам.
Она сказала «да».
Позже Лотто сто раз рассказывал эту историю, и каждый раз облачал ее в полумрак и флер любви, мгновенно вспыхнувшей между ними в тот момент. И на протяжении многих лет их новые друзья улыбались, слушая эту историю. Наверное, в душе они все были романтиками. Матильда же в эти минуты обычно сидела за столом напротив мужа, и ее лицо было непроницаемо.
Лотто был уверен, что она сказала ему «конечно».
Да.
Конечно.
Потому что когда она дверь закрывается, всегда открывается другая.
Лучшая.
ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ.
Например, если смотреть на наш мир из космоса, то человечество выглядит как одна сплошная абстракция, а Земля – как мерно вращающаяся искорка. Города – это узелки света, приблизьтесь – и они рассыплются на бусинки зданий. С рассветом в их окнах можно будет различить спящие тела, совершенно одинаковые на первый взгляд. Но, если присмотреться внимательнее, можно рассмотреть дырочки ноздрей, зубы, прилипшие во сне к пересохшей нижней губе. Бумажные складочки подмышек.
Лотто добавил в кофе сливки и разбудил жену.
Из магнитофона лилась неторопливая песня. Яичница была готова, посуда вымыта, полы тоже. К вечеру все было готово и начищено до блеска, а пиво, мороженое и закуска терпеливо ожидали прихода гостей.
– Пока никого нет, может, мы могли бы… – прошептал Лотто Матильде на ухо.
Он собрал ее волосы на затылке и поцеловал выступающий позвонок. Вся эта шея принадлежала ему. Это была шея жены, которая тоже принадлежала ему и светилась в его руках. Как же это удивительно, что любовь разворачивается в человеке так стремительно и мощно, так быстро проникает во все, что его окружает. Они с Матильдой жили вместе уже пять недель. Вначале даже не занимались сексом – Матильда, как оказалось, была той еще кокеткой и любила дразнить. Затем наступили выходные, они отправились в путешествие с ночевкой, и между ними наконец-то случился тот самый, пьянящий первый раз. Справляя нужду на следующее утро, Лотто увидел, что его член сверху донизу покрыт кровью, и догадался, что Матильда отказывалась с ним спать, просто потому что была девственницей.
В тот момент она предстала перед ним в новом свете. Ее ледяная маска упала, обнажив мокрые красные щечки, и она в один миг превратилась для него в самое чистое существо, какое он только знал. А ведь он сам был тем, кто уже давным-давно потерял все доступные человеку виды непорочности.
Лотто не сомневался, что, как только они получат дипломы и сбегут в город, наконец, заживут счастливо. И они действительно были счастливы, хотя и оставались, по сути, чужими людьми. Вчера, например, он выяснил, что у нее аллергия на суши. Утром он говорил с Салли по телефону, а Матильда в полотенце вышла из душа, и в этот момент Лотто вдруг с пронзительной ясностью понял, что у Матильды действительно нет своей семьи. То немногое, что она рассказала ему о своем детстве, было ужасно мрачным. Он буквально видел все это: бедный район, побитый трейлер, злобный (хотя она подразумевала кое-что похуже, чем просто злобный) дядя. Самым ярким ее воспоминанием о детстве был вечно работающий телевизор. Затем окончание школы, стипендия и модельное агентство – запасной аэродром.
Именно истории о прошлом и помогали им срастись.
Матильда рассказала, как в детстве, живя в глуши и будучи страшно одинокой, позволила пиявке жить на внутренней стороне своего бедра целую неделю. Как, благодаря какому-то чудовищу, которое встретила однажды в поезде, смогла стать моделью.
Ей, должно быть, понадобилось недюжинное усилие, чтобы перевернуть эту мрачную и тяжелую страницу жизни и оставить прошлое позади. Теперь у нее был только Лотто. Ему нравилось думать, что он стал для нее всем, и поэтому он не просил у нее больше, чем она могла бы сама предложить…
А на улице тем временем исходил жарким паром нью– йоркский июньский день. Вечеринка должна была вот-вот начаться, и вскоре толпы университетских приятелей вломятся в их пропитанный летом дом и станут поздравлять их с новосельем. Но ведь пока они были одни?..
– Уже шесть, – сказала Матильда в ответ на его предложение. – А мы пригласили всех на пять-тридцать, не успеем.
Но Лотто уже не слушал ее. Он запустил обе руки под ее павлинью юбку, под резинку влажных хлопковых трусиков. Они были женаты. Он имел на это полное право. Она выгнула спину, упираясь ладонями в высокое дешевое зеркало, которое, в компании с матрасом и пирамидой чемоданов, где они хранили все свои вещи, и составляло нехитрую обстановку их спальни. Полоска света, падающая из щели в оконной раме, плавала по блестящему сосновому полу.
Лотто стащил ее трусики до колен и пробормотал:
– Мы быстро.
На этом дискуссия была окончена.
Он видел в отражении, как она закрыла глаза, как кровь прилила к ее щекам, губам и шее.
Ее влажные ноги подрагивали. Лотто пьянило все это. Эта квартирка в Вест-Виллидж, великолепный садик, за которым ухаживала старая английская ведьма, живущая наверху, чьи гигантские колготки в этот самый момент покоились на подоконнике среди тигровых лилий. Хоть их квартирка располагалась на нулевом этаже и в ней была всего одна спальня, зато она шла по фиксированной арендной плате.
Из окошка на кухне и в ванной были видны ноги пешеходов, их лодыжки и татуировки на щиколотках. Здесь, под крепкой прослойкой из земли и бетона, они были надежно защищены от всякого рода бедствий вроде ураганов и бомб.
Впервые после стольких лет холостяцтва и бродяжничества Лотто буквально чувствовал, как корнями врастает и в этот дом, и в эту жену, девушку, которая всегда была для него запретным плодом, девушку с грустными кошачьими глазами, веснушками и долговязым телом. Какие все-таки ужасные вещи наговорила ему мать, когда он позвонил ей, чтобы сообщить, что женился. Кошмарные вещи. Настолько ужасные, что он тут же забыл половину.
Наступили времена, когда большой город раскрывался перед человеком, точно меню в ресторане. Ранние девяностые искрились на улицах голыми женскими телами в расшитой серебром одежде, сверкали пудрой на их острых скулах. Все, с чем ты сталкивался, предлагало тебе заняться сексом или разбогатеть, а в лучшем случае – и то и другое.
И Лотто хотел всего.
Хотел всю любовь на земле и все деньги.
Он был Ланселотом Саттервайтом, и солнце пылало у него в груди.
В эти секунды наслаждения все это сплелось в нем воедино и отразилось на его лице в зеркале напротив, позади раскрасневшейся, тяжело дышащей Матильды.
Его жена выглядела, как пойманный кролик.
Удовольствие пронзило ее тело. Руки обмякли, с лица сбежали все краски, и она ударилась о зеркало. Раздался треск и звон – паутина из трещин покрыла их совместное отражение.
Дверной звонок издал долгую, неторопливую трель.
– Минуту! – заорал Лотто.
Снаружи Чолли примостил на веранде здоровенную медную статую Будды, которую откопал в мусорке по пути сюда, и сказал:
– Ставлю сто баксов, что они там трахаются.
– Ты свинья, – фыркнула Даника.
После вручения дипломов она здорово похудела. От нее остались кожа да кости.
Она хотела сразу, как только откроется дверь (если это, черт побери, вообще когда-нибудь случится), предупредить Лотто и Матильду, что они с Чолли пришли сюда не вместе, а столкнулись по дороге и что она даже помереть с этим противным троллем в одном месте не захотела бы!
Его очки были перемотаны скотчем на переносице, а изо рта то и дело вырывалось противное воронье карканье. Она возненавидела его, когда они учились еще в колледже и Чолли приезжал навестить Лотто. Эти визиты растягивались на целые месяцы. Чолли жил с ними, и все считали его студентом Вассара, хотя это было далеко не так, он едва ли закончил старшую школу и был просто старым другом Лотто.
