Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт
– А я скажу тебе, что ты ошибаешься, Киона. Я знаю Эрмин. Если сегодня она сойдет с парохода в Робервале, то приедет вечером. Хочешь, можем поспорить?
Красивый немец выдавил из себя улыбку. Он только что искупался и переоделся. Сейчас он был в рубашке небесно-голубого цвета. Его влажные льняные кудри были тщательно зачесаны назад. Людвиг, похоже, стойко выносил то, что воспринималось им как новый удар судьбы. Он неспешно спустился по ступенькам и подошел к Кионе, усевшейся за маленьким столом под яблоней.
– Мне грустно, очень грустно! – признался он. – Я уже любил его, этого ребенка. Другие мужчины подсмеивались надо мной там, в Германии, когда я возился с Томасом, но я очень люблю маленьких детей! Их первую улыбку, их приятный запах, пушок на их головках… Даже Шарлотта удивляется, когда я ласкаю Адель. Моя дочь становится большой, ей уже семь лет, да и Томас тоже быстро растет. Я говорил сам себе, что у меня будет младенец, которого я буду ласкать и о котором буду заботиться, даже если он и не от меня.
– Что ты сказал? – тихо спросила Киона.
– То, что ты слышала. Не заставляй меня это повторять. Я на днях сказал Шарлотте, что буду любить этого маленького человечка, которого доверил нам Бог, независимо того, от меня ли он родится или не от меня. Дети не виноваты в ошибках своих родителей. Как можно ненавидеть или наказывать невинных?
– Ты сказал это Шарлотте? – с трудом произнесла Киона, испытывая чувство восхищения Людвигом. – Да хранит тебя Господь! Ты очень хороший человек.
Вдруг почувствовав недомогание, она повернулась к Людвигу спиной. Он стал разглядывать ее тоненький силуэт и затылок с короткими рыжевато-золотистыми волосами, которые в тусклом свете сумерек выглядели темнее, чем были на самом деле. Почувствовав по непонятной для него самого причине волнение, он подумал, что эта юная девушка несет на себе крест, который слишком тяжел для ее хрупких плеч.
– Пусть Господь хранит и тебя, Киона! – прошептал Людвиг. – Тебе, должно быть, нелегко находиться среди нас, если ты можешь читать наши мысли – и хорошие, и плохие – и если ты можешь видеть будущее и прошлое. Знаешь, есть кое-что, чего я тебе никогда не говорил. Когда ты пришла в первый раз в дом бригадира, я сразу же понял, что ты будешь мне помогать и станешь меня защищать. Ты тогда была очень маленькая и очень забавная со своим пони! Я тогда сказал сам себе, что у меня появился ангел-хранитель.
– Послушай, мне хотелось бы, чтобы меня перестали сравнивать с ангелом. Мне не нравится, когда со мной обращаются так, как будто я – ангел. Я не знаю, кто я такая на самом деле, однако это слово мне уже надоело.
Людвиг заметил, что Киона, продолжая стоять к нему спиной, плачет. Ее плечи слегка подрагивали.
– Киона, прости меня, я не хотел причинять тебе боль. Я просто вспоминал старые добрые времена. Самые лучшие в моей жизни воспоминания связаны с теми зимними днями, которые я провел в Валь-Жальбере, на мельнице Уэлле. Шарлотта казалась мне очень красивой с ее вздернутым носиком, губками бантиком и карими глазами, взгляд которых был таким озорным!
– Она и сейчас такая, Людвиг, – сказала Киона, поворачиваясь к немцу лицом.
– Ты права. Однако наша с ней любовь уже изменилась.
Людвиг, как и прежде, говорил медленно. Он старался изъясняться грамотно на французском языке, однако никак не мог избавиться от легкого немецкого акцента.
– Не надо так говорить. Еще будучи маленькой девочкой, я поняла, что мне нужно свести вас друг с другом, что ты – тот мужчина, которого ждала Шарлотта, испытавшая к тому моменту уже немало разочарований в своих отношениях с сильным полом. Вы должны и дальше друг друга любить, всю свою оставшуюся жизнь.
– Заставить себя любить кого-то невозможно. Я пообещал себе найти чувства в глубине сердца, но их там нет. А если и есть, то очень мало.
Киону вдруг охватило отчаяние. Она посмотрела на Людвига своими янтарными глазами, которые блестели от наполнивших их слез.
– Я не верю тебе, Людвиг. Ваша история любви была такой удивительной! В моих глазах и в глазах наших близняшек вы были восхитительной парочкой, и мы мечтали когда-нибудь встретить такую же любовь. Сегодня утром ты сходил с ума от одной только мысли о том, что можешь ее потерять.
– Ну конечно, она ведь моя жена, мать моих детей, и я буду ей верен. Я вполне смогу провести всю свою оставшуюся жизнь рядом с ней, но она будет для меня подругой – всего лишь подругой. Я, видишь ли, очень терпелив. Долгое время я был безумно влюблен. Я мирился абсолютно со всем. В Германии я еще любил ее всем своим сердцем, пусть даже и закрывал глаза на то, что у нее возникают трения с моей матерью, присматривавшей за нашими малышами. Однако мало-помалу моя любовь поносилась…
– Поизносилась, – машинально поправила его Киона. – Позволь мне дать тебе один совет, Людвиг. Если материя износилась где-то с краю, от нее отрезают изношенный участок, подрубают край и благодаря этому получают кусок материи, который может прослужить еще очень долго.
– Да, может быть, и так, – ответил Людвиг не слишком уверенным голосом.
– Вы разговариваете о шитье? – вдруг раздался низкий голос Одины. – А как же Шарлотта? Вам нужно быть рядом с ней. Если не сидеть возле ее кровати, ее могут забрать демоны.
– Я только что вышел из ее комнаты, Одина, – сказал Людвиг. – Ей хотелось спать, и я не стал мешать. Суп стоит на медленном огне. Стол накрыт.
– Ты хороший парень, – закивала старая индианка.
Раздавшийся где-то вблизи шум мотора заставил их замолчать. Киона увидела, что возле конюшни остановился черный «линкольн» ее отца. К ее превеликому удивлению, из него вышла Эрмин, причем только она одна. Ее силуэт резко выделялся на фоне серых сумерек из-за одежды: белого свитера и широкой синей юбки. Волосы Эрмин были собраны в хвост.
– Ты проиграла спор, Киона, – констатировал Людвиг.
– Мин! – воскликнула девушка. – Как я рада тебя видеть!
Эрмин обняла свою сводную сестру и поцеловала ее в лоб.
– Какой теплый прием, моя малышка! Как дела у Шарлотты?
– Она сейчас отдыхает, – сообщил Людвиг. – Вы умеете водить машину, Эрмин?
– Я научилась во Франции. Это ведь очень просто. Думаю, получу водительское удостоверение еще до наступления зимы. Папа одолжил мне свою машину. Он полностью мне доверяет, и ему в кои-то веки не пришлось играть роль шофера. Добрый вечер, бабушка Одина. Какая печальная новость, не так ли?
– Да, очень печальная!
– Людвиг, вашим детям, похоже, очень нравится в Робервале. А еще они в восторге от картонного домика для куклы и от фокстерьера. Когда я уезжала, они были в пижамах и шли ужинать. Можно я взгляну на Шарлотту, даже если она спит? Я так переживаю за нее с сегодняшнего утра! Киона предупредила меня в свойственной ей манере, но я не знала, что конкретно произошло. Я позвонила маме из гостиницы в поселке Перибонка.
– Мин, раз уж ты приехала, я пойду прогуляюсь по поселку, – заявила Киона. – Я не голодна. Ужинайте без меня.
– Если ты нуждаешься в прогулке, не стану тебя удерживать силой, хотя вообще-то я надеялась, что ты побудешь со мной.
– Но ты ведь тоже заночуешь здесь, да?
– Конечно. Иди, разомни ноги. У тебя очень встревоженный вид. День, видимо, был тяжелым.
– Да, очень тяжелым…
Киона произнесла эти слова шепотом, дыша прерывисто. Она поспешно обогнула дом и направилась к реке Уиатшуан прямо через лес.
«Я когда-то шла по этой тропинке вслед за Тошаном. Это было в июле. Прошло, в общем-то, не так уж много времени, а мне кажется, что это было лет сто назад», – подумала она.
Чем дальше она шла, тем спокойнее билось ее сердце. Запахи, исходящие от влажной земли, сначала очаровали ее, а затем напомнили, как она бежала стремглав ночью по лесу на берегу озера Онтарио. Она сломала тоненькую кленовую веточку, преградившую ей путь, и зажала ее в руке. Девушке очень хотелось увидеть, как из зарослей выскакивает красивый серый волк, однако между стволов деревьев не было видно никого.
