Всеволод Иванов - ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ
Тело отдыхало, и мысли становились легче, в углу блеснула фольгой бедная икона. Фике думала и думала:
«И с королем Прусским будет теперь легче. В манифесте, правда, пришлось обозвать его «злодеем»… Политика! Нельзя иначе. Он умный, он поймет! Надо учесть настроение русских. Но все остается так, как было в договоре у Воронцова и Гольца… Правда, лихие русские генералы хотят воевать - можно будет их послать на Турцию… Король Прусский умница… Надо его слушать. Возьмемся теперь вместе за Польшу… Как помрет старый Август Третий - посажу своего графа Стася польским королем… Вот ему награда за любовь… Придется с ним развязаться - Гриша ревнив, как демон. Станислав Понятовский - круль Польский… Стась! Ах, Стась!»
Светелка, налитая белесым полумраком, исчезла, остались только синие глаза, да белые зубы в улыбке Стася Понятовского.
И снова укол мысли: «А что же делать с «ним»? С «монстром»? Не вздумал бы он сопротивляться сдуру со своими голштинцами. Мои гиганты изрубят его в капусту. Что с ним делать?»
Свинцовая гладь сурового Ладожского озера. Низкие облака. Приземистая, черная крепость. Шлиссельбург. Там уже безвыходно, пожизненно сидит один «царственный узник»… «Император» Иван Антонович. Но от него одно беспокойство… Король Прусский писал, что он может быть опасен. Посадить туда и Петра Федоровича? Один - Брауншвейгский, другой - Голштинский. А она - Ангальт-Цербстская - на престоле… Но тогда будет еще больше опасностей и интриг… Постоянный нарыв… Он, как сказывают из Ораниенбаума перелеты, уж за границу с Лизкой просится. Но и оттуда будет он опасен. Что делать?
Впрочем, сидючи за время гнева Елизаветы Петровны в одиночестве, разве Фике не читала историй просвещенных стран? Или Елизавета Английская не расправилась с Марией Стюарт? И найдутся и теперь «верные сыны» России, сделают что угодно - за ее ласку. За улыбку. За милость. За пожалование крепостными. Только прикажи… Или - приказать?
Полная такими государственными мыслями, задремала императрица. Пробудилась, когда ее трясла за плечо княгиня Дашкова.
- Государыня, - улыбалась она, - уже утро. Вставайте! Выступаем!
Впрочем, все было кончено. Уже в шестом часу утра Алексей Орлов с конной гвардией был в Петергофе. Подскакали они - видят - на плацу голштинцы занимаются прусской шагистикой, ходят гусиным шагом, носок тянут. Их человек до тысячи похватали, избили, оружие поломали, самих заперли под охрану в сарай.
К полудню подошли и полки. Полковник Преображенского полка, Фике у «Монплезира» ловко спешилась, побежала в свою спальню… Камер-лакеи да камер-дамы испуганно кланяются, а розовое платье как лежало, так и лежит у туалета. Ждет хозяйку. А хозяйке - некогда…
Бивак задымился теперь среди подстриженных на версальский манер деревьев, среди боскетов и беседок, солдаты ведрами таскали воду из бронзовых фонтанов, варили щи да кашу.
В «Монплезире» собрался почти весь двор. И из Ораниенбаума от Петра Федоровича пришло письмо карандашом на синей бумаге. Привез его генерал Измайлов.
Пишет император, что готов отказаться от престола, что готов уехать в свою Голштинию. Просит его не убивать. Просит сумму денег, приличную «его положению». Просит отпустить с ним Лизку Воронцову да Гудовича.
Прочтя, Екатерина Алексеевна пожала плечами, передала бумагу через плечо назад Панину, стоявшему за ее креслом.
- Что делать, Никита Иваныч?
Никита Иванович стал читать, поправляя очки. - Ваше величество! - сказал генерал Измайлов. Он стоял тут же. - Дозвольте вас спросить - честный я человек или нет? Верите вы мне?
Как могла Фике ему верить, когда она сама никому, кроме как самой себе да королю Прусскому, не верила! Но ответить «не верю» нельзя: это значило бы отрезать у человека какую-то надежду, а он, видно, на что-то надеется. Ишь, лисья выбритая дворянская мордочка так и юлит, смотрит, завистливо на вельмож, которые уже успели перевернуться. И ему тоже хочется.
- Верю, генерал! - ответила Фике проникновенно. - Ваше величество! - говорит, волнуясь, Измайлов. - Я, я обещаю вам, что привезу вам императора после формального его отречения. Я, я человек честный!
«Честный человек» знал, что говорил: он видел, что творилось в Ораниенбауме после того, как адмирал Талызин не позволил императору высадиться с корабля в Кронштадте. Петра теперь голыми руками взять можно.
«Честного человека» и командировали в Ораниенбаум. И не прошло двух часов, как в большой карете с гербами на дверцах, с занавешенными окошками, окруженной конными гвардейцами, генерал Измайлов привез в Петергоф императора Петра Третьего. Впереди скакал Алексей Орлов, а в его конвое выделялся молодостью, ловкостью, красотой молодой капрал Потемкин.
- Никита Иваныч! - приказала Панину императрица, вынув из кармана Преображенского мундира кружевной платочек и приложила его к глазам. - Видеть его не могу! Не могу! Примите вы его! И непременно - формальное отречение.
Она удалилась в свою спальню. Так же за окнами немолчно плескали фонтаны. Так же кричали резким голосом павлины. Так же утробно ворковали сытые дворцовые голуби… Но сколько событий!
Медленно тянется время. Целый час. Дверь наконец распахнулась, и вошел Панин, скромный, тихий, учтивый, в очках. Учитель ее сына - Павла Петровича.
Императрица сидела у постели.
«Словно покойная Елизавета Петровна!» - отметил Панин. Поклонился и подал бумагу:
- Ваше величество! Отречение императора!
Схватила Фике бумагу, прочитала. Наконец-то! Наконец-то она единственная хозяйка великой страны. Тридцатипятимиллионного народа. Первая помещица-дворянка. Поднявши одну бровь, надменно спросила:
- А что он для себя просит?
- Просится жить в Ропше… В своем имении. Ему там нравится…
- В Ропше? Хорошо! Пусть живет… Пока… А охранять его мы прикажем…
Прищурив глаза, она смотрела в окно. Среди зеленой лужайки плескался, фыркал, бил, струился, сверкал водой и бронзой фонтан в виде короны.
-…Алексею Григорьевичу Орлову… Он человек спокойный.
Алексей Григорьевич в это время как раз освежал себя в буфете кружкой пива после волнующей своей поездки. Григорий Григорьевич стоял тут же.
- Ну и умора, - смеялся Алексей, - одно слово… Петька-то плачет, трясется. За Лизавету все просит. В Ропшу ему надо…
- Брат, - сказал, понизив голос, Григорий, - Катя мне давече сказывала, как ты поехал… Тебе его охранять придется. Так ты его так и охрани, чтоб мне на Кате жениться можно было… Понятно?
- Понимаю! Тогда, значит, все мы, Орловы-братья, в великие князья выйдем? Так, что ли? А ты?
- Посмотрим, - самодовольно улыбнувшись, ответил Григорий.
Скоро большая карета с византийским орлом на двери, с опущенными шторками повезла Петра Федоровича на мызу Ропша, за 25 верст от Петергофа. Возле кареты скакали Алексей Орлов, князь Барятинский, капитан Пассек, полковник Баскаков, капрал Григорий Потемкин да еще конногренадеры.
А императрица Фике вернулась в Петербург. Дел было много.
Перебралась теперь в Зимний дворец, заняла там покои в восточном крыле, выходящие окнами на Неву. Восстановила порядок во дворце - нельзя же было пускать туда подлый народ, как это было в первый день переворота! Надо было приниматься за дела. И Екатерина целые дни проводила в кабинете за небольшим письменным столом красного дерева с бронзой.
И в этом кабинете, а не в соседней аудиенц-зале Фике приняла на второй же день после своего восшествия прусского посланника барона Гольца: обстановка должна была располагать к интимности.
Барон Гольц подошел к ее руке, остановился в поклоне и посмотрел в лицо императрицы. Она сидела светло, ясно улыбаясь, повернувшись к нему из кресла, играя лебединым пером. «Государыня все время работает!» - так и говорила эта поза.
«Тут уж не придется скакать на одной ножке и толкать друг друга под зад коленкой!» - подумал Гольц.
Он поздравил императрицу со счастливым событием, и та ответила ему кивком головы и теплым, веселым взглядом.
- Где же теперь государь? - спросил Гольц. - Его величеству моему королю будет угодно знать это!
- О, здесь нет секрета! Государь, как мне сегодня доложили, немного занемог, но в общем чувствует себя хорошо. Он в Ропше, на своей мызе… Все зависит от него самого… Как жаль, что он не сумел установить добрых отношений со своим народом!
- Но как же ваше величество смотрит на будущие отношения с Пруссией и с его величеством прусским королем!
- Барон, я буду совершенно откровенна с вами! Нам нельзя иметь недоговоренностей. Я со своей стороны сделаю все, чтобы сохранить прежнюю нашу старую дружбу с его величеством… Все условия заключенного мира остаются в полной силе. Пусть его величество будет совершенно спокоен: королю не придется ссориться со мной… Я уже указала графу Чернышеву в Париже заявить об этом его величеству. Больше того. Мне было донесено, что в последнее время фельдмаршал Салтыков стал всюду в Пруссии снимать прусское управление и заменять его русским. Да, сие с условиями мира совершенно не согласно. И мною уже подписан указ Салтыкову: всю Пруссию немедленно от нашего ее занятия освободить… Мирный договор - это генеральный план наших будущих отношений! А потом, богу помогающу, умрет Август Саксонский, король Польский, и мы с королем Прусским Польшу умиротворим…
