Грант Матевосян - Август
Мальчик посадил у себя во дворе подсолнух, и было это давно, когда мальчик был маленький, мальчик тогда несколько дней подряд просидел у дядиного порога, но дядя так и не догадался подарить ему тесак. А когда должен был расцвести подсолнух во дворе мальчика, косые в минуту его уничтожили. И хорошо, что дядя не понял, что, когда мальчик сидел у его порога возле помидорной грядки, ульев и груши, в аромате свежего дерева, что мысленно он жаждал дядиного тесака, хорошо, что дядя не понял этого, потому что среди стольких косых невозможно иметь что-то своё. То, что остаётся самому мальчику и чего косые не могут отнять и сожрать, — это посиделки на крыльце у дяди. В течение дня и всего лета мальчик бывает в тысяче мест, но потом он только одно вспоминает — как он сидел у крыльца дяди, среди аромата дерева.
Надо было спуститься в село, пора было идти домой, но мальчику домой не хотелось. Мальчик чувствовал, что не хочет идти домой, и думал, что не хочет идти потому, что хочет, чтобы его ведро с малиной, прежде чем попасть в лапы к косым, чтобы ведро побыло ещё рядом с ним среди тишины под буковым деревом. И вдруг мальчик увидел, что давно уже стоит рядом с именем своего дяди. Что он сам и имя дяди давно уже пребывают друг подле друга… На сероватом буковом стволе ножом было вырезано:
АНДРАНИК КАР.
1916 г.
в пасмурную погоду пас свиней
Мальчик испугался и удивился этой далёкой дате. Он вычел из своего времени время дяди, и этого было так мало, всего сорок один год; мальчик, однако, побоялся спуститься и заглянуть во время дяди. И мальчик не понял — прошедшее это время, когда буковое дерево вот так же стояло, а буквы уже были выдавлены на его коре, а сердцевина внутри дерева, там глубоко, глухо, молча жила своей жизнью… всё это — много времени или немного, каким его считать — прошедшим, или это вовсе не время, а что-то другое? Наверное, существует время букового дерева… время лошади — когда лошадь стоит и думает, занятия в школе кончились, тебя отправили в магазин, и ты уже успел сгонять туда и вернуться, а сейчас сумерки, ты перешёл речку, речка поблёскивает и что-то бормочет, ты идёшь, чтобы пригнать козу, и твоё время и все голоса этого времени проходят через лошадь, а лошадь стоит какая-то сама в себе, и её время тоже как бы в ней самой.
Мальчик сел возле дерева, потрогал ствол, задержал руку на стволе и поглядел вверх во всю длину дерева. Ствол всё тянулся и тянулся, у мальчика перехватило дыхание, а ствол тянулся, потом раздвоился, и стало два ствола — с откинутой назад головой мальчик перевёл наконец дыхание, подождал немного, легко поднялся по стволу и в минуту оказался на самой верхушке, а дальше было белое небо и не за что было держаться. Верхушки деревьев раскачивались. Верхушки раскачивались, медленно и упорно устремлялись куда-то, могли идти так бесконечно, но в какую-то секунду останавливались, и тогда дерево издавало стон, и вместе с деревом стонал и мальчик, и верхушка начинала идти обратно. И когда верхушка оказывалась над самим стволом, дерево как бы встряхивалось и немножко всё выпрямлялось и подтягивалось. Так, наверное, оно и выросло, подтягиваясь и выпрямляясь — раскачиваясь, подтягиваясь и выпрямляясь. Крепко зажав в руке черенок ножа, до боли в шее откинув назад голову, мальчик стал спускаться, он спустился и в минуту оказался в развилке, там, где ствол начинал раздваиваться. Дальше до самой земли ствол был совершенно голый и гладкий-гладкий. Мальчик понял, что не обе верхушки, не оба ствола раскачивались вместе, а что они, наоборот, приближались и отдалялись друг от друга, и что дерево стонало тогда, когда стволы отдалялись, и ещё стонало, когда стволы сходились, прижимались друг к другу. Два ствола какой-то неживой силой сводило и прижимало друг к другу, а основной родитель-ствол под ними был гладкий, толстый и незыблемый, можно было, как кошка, прижаться к нему да так и оставаться, но спуститься вниз по этому стволу было немыслимо. И мальчик выбрался из расщелины — не так быстро, как это можно представить мысленно, и не так медленно, как это бывает в действительности, он снова поднялся к самой верхушке дерева, страшась посмотреть вниз на узкую расщелину. А вверху было головокружительное небо, и держаться уже было не за что, дальше веточки были тоненькие-тоненькие. Не моё дело, как поднялся, так и спускайся, сказал мальчик и увидел, что рука его на стволе дерева, что ствол и его рука почти что слились, но каждую минуту рука может отделиться от ствола, а дерево живёт само в себе, и стонет само в себе, и вместе с деревом живёт имя дяди. Дерево приняло в себя буквы, и, по мере того как росло само, росли и буквы, росли, растягивались и рассеивались, делались расплывчатыми на коре. КАР. означает Карян. АНДРАНИК КАРЯН — Араик Карян. Странно, однако, что дядя одновременно был там, пас свиней, и здесь, у себя во дворе, мастерил телегу. И время от этого было какое-то непривычное. Может быть, это и было то самое лошадиное время. Там, где сидел когда-то дядя, сидел сейчас мальчик, совершенно так же подогнув под себя ноги, и ноги у него затекли и болели, точно так же, как болели тогда у дяди, но он не менял положения, потому что это было самое удобное положение для того, чтобы сидя нацарапать что-то на дереве. Его дядя был Карян, и он сам Карян, у дяди заломило ноги, и у него заломило, и он с дядей вместе находился сейчас в одном и том же старом времени — во времени этого дерева. Мальчик поднялся, ноги болели. Мальчик встал, широко расставив ноги, и посмотрел:
АНДРАНИК КАР.
1916 г.
в пасмурную погоду пас свиней
АРАИК КАР.
— Араик, Араик… сколько набрал, хватит… иди домой, иди домой…
Мальчик понял, что он очень уже давно в лесу, что голос матери всё время проходил над ним, что и бабушка вот точно так же звала дядю, и мальчик услышал далёкий зов того прошедшего времени: Андраник, Андраник… оставь свиней… иди домой, иди домой… «Сейчас приду», — мысленно ответил мальчик, отошёл от дерева и остановился.
Остановился, заложил руки в карманы, огляделся по сторонам и превратился в невинного прохожего. Прохожего, который думает… который пришёл из села, чтобы разыскать в лесу, ну, скажем, козу, а вовсе не для того бродит тут, чтобы разглядывать на стволах деревьев имена Каряна Андраника и Каряна Араика. Вот так, думая о козе, мальчик пошёл-пошёл, думая о козе, искоса, тайком от самого себя глянул на дерево, захотел не увидеть, и ему показалось, что ему удалось не увидеть, но он увидел — и то, что он увидел, было неприятно: в старом прошедшем времени дерева пасли свиней — само дерево, Андраник и палая листва, а Араика среди всего этого не было — спустя много лет, погожим ясным днём Араик явился, сел на землю под деревом и от нечего делать вывел «Араик Кар.». Мальчик пошёл, разыскал влажную, почти что мокрую землю и потёр ею своё имя, чтобы сделать его старым, или же если не старым, то не таким хотя бы свеженьким, потом он отошёл, посмотрел на дерево издали и снова потёр своё имя, снова отошёл и поглядел совсем уже издали. И в эту минуту услышал голос матери и ответил ей мысленно, что идёт, он ведь сказал ей, что идёт домой, что же она кричит, разоряется понапрасну.
Араик и Андраник Каряны вместе с буком пасли свиней в тишине времени. Мальчик немножечко подумал и не понял, какой же смысл таится во всём этом, но ему понравилось, что имя Андраник отделилось от дяди и живёт само по себе на стволе дерева и что имя Араик отделилось от него самого, что имена Араик и Андраник будут жить вместе с буком своей, не зависимой ни от кого жизнью. А что скажут на это другие? Предположим, вот он, посторонний человек, идёт себе по лесу, ему надо найти козу, нет, не так — его отправили искать козу, и он идёт, тихо, молча себе идёт, вот он свернул с дороги, неожиданно свернул, чтобы помочиться, и идёт на охоту… на ланей. И в это время мальчик разглядел следы лошади и увидел яблоки навоза — и что же это, неужели в самом деле кто-то отправился на охоту? На ланей?
Мальчик оглянулся и не поверил глазам: как будто это было другое дерево, но нет, это был тот же бук, а на гладком сером стволе его был выдавлен знак S. Знак того, что дерево должны срубить. И мальчик снова подумал, что он ошибся и смотрит не на своё дерево. Но тем же знаком S было помечено и соседнее дерево. Лес в этом месте был ровный, все деревья здесь выросли прямые и высокие, под деревьями лежал слой листвы и земля под листвой была ровная, твёрдая, во всей буковой роще не было никаких старых пней и разных мелких кустов, во всей роще — одни гладкие высокие стволы. Гладкие серые стволы, между которыми ровно расположился мутноватый свет, деревья стояли и молча ждали чего-то, а может, они прислушивались ко времени. И их гладкие стволы все были помечены знаком S.
— Араик, — позвала мать. — Араик, Араик! — крикнула она не своим голосом.
