Венедикт Ерофеев - Вальпургиева ночь, или Шаги Командора
Доктор (перекрывая разноголосицу и гвалт). Срочно к телефону! На центральный и в морг!
Постовые медсестры (вразнобой). А один-то! Один-то умер стоя! Скрестивши руки!… И до сих пор не падает, к стенке привалился! Пять литров метилового – подчистую! Нет, один, по– моему, еще дышит… Кто же так кричал? Сколько я помню, никогда такого урожая не случалось!
Куча санитаров – толстых и с носилками. Начинается вынострупов, звучит третья часть Второй симфонии Сибелиуса.
Боренька. Наташа, где твои ключи?!
Натали (ополоумев, даже не плачет). Ой не знаю… ничего не знаю…
Одна из медсестер. А Колю-то, Колю зачем понесли? Он ведь будто немножко дышит…
Доктор (язвительно). Ничего! Тоже в морг! Вскрытие покажет, имеем ли мы дело с клинической смертью или клиническим слабоумием!…
Боренька (поддевая ногой раненую голову Гуревича). А с этим что делать?
Доктор. Пронаблюдайте за ним. А я к телефону. Трезвону сегодня не оберешься.
Боренька (за ноги втаскивает Гуревича на середину палаты. Слепцу и зрителю почти ничего не видно, Бореньке видно все) Ну как поживаем, гнида?… Тоскуем по крематорию?… Вонючее ваше племя! (Серия ударов в бок и в голову тяжелым ботинком.) Мало вам было крематориев?
Гуревич (хрипло). Я же слепой… Я ничего не вижу…
Удар.
Натали (из полутьмы). Что же теперь будет-то, мама… (Толчкообразно всхлипывает. Плачет, как девчонка.)
Боренька (при каждой его реплике Сибелиус на время отступает, и вторгается музыка, которая, если переложить ее на язык обоняний, отдает протухшей поросятиной, псиной и паленой шерстью). Ослеп, говоришь? Ссучье вымя!… Раньше ты жил, как в раю: кто в морду влепит – все видать. А теперь – хрен увидишь. (Влепляет еще, потом опять в голову.)
Натали (истерично). Борька! Перестань! Перестань! Ведь это с ума сойти! Перестань! (Затыкается в клокочущих рыданиях.)
Боренька (со все возрастающим остервенением). Душегубки вам строить надо, скотское ваше племя!
Серия ударов в почки, рычание слепого и сопение медбрата.
Тварь ползучая! Ссскотобаза!
Рык Гуревича становится все смертельнее. Занавес уже закрыт, иможно, в сущности, расходиться. Но там, по ту сторону занавеса,продолжается все то же, и без милосердия. Никакихаплодисментов.
К О Н Е Ц
