Светлана Павлова - Гонка за счастьем
Есть люди, не выносящие тишины и одиночества, ему же непросто давалось общение. Ничего удивительного — бабушка не раз говорила, что его отец был молчуном, да и каждый член нашей семьи не слишком распахивался перед другими, а все свое носил в себе. Визиты его были крайне редки, непродолжительны и несколько формальны. Я напрягалась, но не чувствовала никакого зова крови, притяжения. Все это было огорчительно, хотя и вполне объяснимо — наша семейная хроника не была шаблонной, да и отношения тоже.
Вот и на этот раз, отсидев положенное и попив чаю, без лишних эмоций, новостей и вопросов, он уехал в свою жизнь, поставив галочку в невидимом собственном отчете — семейный контакт состоялся… С другой стороны, этот визит был хорошим знаком — он, директор известного института, невероятно загруженный человек, нашел время и впервые приехал навестить только меня, зная, что родители в отъезде. Что ж, пора и самой что-то делать для сближения, а не только выжидать, все критически оценивая.
ГЛАВА 2
Наверное, я заскучала в одиночестве, потому что после визита Роберта вдруг начала думать о том, что у меня есть и младший брат, ведь я была совершенно уверена в том, что Марина не блефовала, когда называла имя его отца — женщины это всегда знают точно.
Я и раньше не раз думала — а хорошо было бы встретиться с ними… и — какие они? Но никогда не хватало ни времени, ни твердости духа попытаться разыскать их. Кажется, именно теперь такой момент настал…
Мне трудно было вразумительно объяснить даже самой себе, почему я вдруг так заволновалась, но чем больше я думала об этом, тем сильнее становилось желание увидеть неведомого мне уже взрослого молодого человека — прошло ведь семнадцать лет! — с которым, как в старинных романах, я была связана тайной кровного родства.
Но еще больше мне почему-то хотелось встретиться с самой Мариной, и причиной этого могло быть мое двойное чувство вины перед ней — за действия моего семейства и за собственную бездейственность. В той давней истории, навсегда связавшей ее с моей семьей, она была единственной, кто, проявив легкомыслие, не совершил подлости.
Мы с Мариной были ровесницами. Раньше я думала, что тридцать шесть если еще не старость, то уж точно — постепенное угасание. Теперь же я поняла, что только сейчас вошла в лучшую пору своей жизни. Вырвавшись из заколдованного круга, я освободила свой поникший дух и внутренне воспрянула, приобретя перспективу. Случилось то, чего лишил меня мой парижский период, — я по-настоящему осознанно начала выстраивать собственную жизнь. Хотя мне уже стало ясно, что невозможно быть абсолютно свободной — все мы птички, каждый в своей клетке, — я почувствовала, что стала более независимой и инициативной. Не зря же Данте считал этот возраст пиком человеческой жизни.
И мне нестерпимо захотелось попытаться сделать то, что я давно считала нужным. Память ведь неуправляема и работает по собственным законам… Я решила, что пора перестать объяснять себе, почему именно сейчас я зацикливаюсь на этих мыслях — если они появились, значит, я созрела для них, а раз так, с ними нужно что-то делать и нечего останавливать себя. Видимо, пришло время, иначе я бы не чувствовала такого острого, пусть и запоздалого раскаяния за все много лет назад случившееся. Так уж получилось, что общие корни давно дали новые ростки, и, хотя я не имела к этому отношения, Марина с сыном — я даже не знала его имени — уже давно вошли и в мою жизнь. И сейчас, когда я очнулась и полностью осознала, что больше не могу и не хочу оставлять их только в прошлом своих родителей, нужно действовать немедленно.
Я не знала, к чему может привести эта встреча, поэтому ничего не загадывала заранее, просто нужно было сделать то, что так давно не давало покоя.
На следующий же день, засев за старые записные книжки, я начала наводить справки о Марине. Из различной обрывочной информации мне удалось составить себе примерное представление о ее жизни — все тот же муж, живет в Швеции, в Стокгольме, работает на русском радио, кроме сына у нее есть еще и двенадцатилетняя дочь, а сама она по-прежнему хороша собой.
Я раздобыла телефон и адрес ее матери, но решила, что лучше не рисковать, называя свое имя, — неизвестно, как та прореагирует на него, хотя и прошло уже более семнадцати лет.
Литературная жилка мне не чужда, да и с фантазией все в порядке, поэтому придумать правдоподобную версию было несложно. Я позвонила и сказала ей, что работаю на телевидении, на канале «Культура», еду в командировку в Стокгольм для работы над циклом «Русские в Швеции», и фамилия ее дочери входит в сценарий. Попросила телефон Марины. Осторожная дама, хотя и была явно польщена тем, что ее дочь попадет в передачу, дать телефон все же отказалась, сказав, что Марина будет в Москве через два дня и сама решит, как ей поступать. Это была настоящая удача.
Подруги в один голос одобрили мое желание встретиться с Мариной и посоветовали позвонить, напрямую назвать себя и пригласить ее в какой-нибудь тихий уютный ресторан. Ирина сомневалась в одном — в самой возможности такой встречи:
— Не жди от свидания с таким прошлым слишком многого. Если оно будет неприятным, что вполне возможно, не расстраивайся, Марина ведь может подозревать тебя в чем угодно… для нее ты — кот в мешке, она не знает, что тебе от нее ничего не нужно, кроме человеческого общения. Да, может, ей еще и не захочется встречаться — такое ведь нелегко вспоминать… скорее всего, так и случится… Ну, и ладно, откажется — тоже не переживай, соберемся сами, выпьем-закусим и всласть потреплемся — давно пора…
Женька разрешила последние сомнения:
— По крайней мере, сделаешь попытку убедиться в том, что полжизни не дает тебе покоя — ты все же не до конца уверена в том, что парень — от отца. Сразу же скажи, что это — твоя личная инициатива, что твои ничего не знают.
Да, самое правильное было сказать правду…
* * *С утра пришлось ехать в издательство — позвонила секретарша и напомнила о двух запланированных встречах.
Большая часть сотрудников еще находилась в отпуске, но некоторые уже вернулись; из кабинетов доносился смех, разговоры и потягивало ароматом кофе. Зашла к своей драгоценнейшей Рахилюшке, поздравила ее с премией «Лучший поэтический сборник», пообещав премию и от издательства.
В коридоре меня перехватила небесная Алиса и, вполне адекватно оценив свои скромные возможности, сама заговорила об увольнении. Я попросила ее перенести подробный разговор на следующий день, вкратце сказав главное — отпускать ее не собираюсь, у меня на нее определенные виды с предложением другой работы. Услышав это, она просто приросла к месту. Должность была — ни больше, ни меньше — референт генерального директора, то есть моя правая рука. Оклад — двойной.
Это не было благотворительностью. Узнав ее лучше, я поняла, что с этой работой она не просто справится, а сделает ее лучше других. Она прекрасно разбиралась в тонкостях издательского дела, знала все плюсы и минусы нашей фирмы, была необыкновенно ответственна и исполнительна — как раз то, что мне требовалось на этой должности. С такими качествами она вполне могла взять на себя половину рутинных дел, от которых я уже начинала задыхаться, несмотря на бойкую помощницу. Отсутствие личной инициативы как раз являлось тут плюсом, потому что мне была нужна именно такая помощница — все сделает как надо, по указке и не допустит никакой отсебятины.
Счастливая Алиса, не раздумывая ни минуты, немедленно согласилась и полетела в кабинет — разбираться с бумагами и готовить дела для преемника.
Поучаствовав в светских беседах и порасспросив вернувшихся об отдыхе, я вошла в кабинет, и пошло-поехало — звонки, бумаги на подпись, обсуждение графиков отпусков, составление договора с новым магазином, подготовка к сентябрьской выставке и ярмарке… Работы накопилось немало, но в двенадцать я решила прерваться и позвонить Марине. Набирая номер, я чувствовала, как от волнения дрожат руки…
— Алло, слушаю, — голос был молодой и приятный.
— Марина?
— Да. Не узнаю голоса…
— Это Белла Загорская, — и, в страхе, что она повесит трубку, я скороговоркой выпалила совсем не то, что репетировала всю ночь: — Только, пожалуйста, не вешайте трубку. Ничего не могу с собой поделать, в последнее время я почему-то много думаю о вас и о… мальчике, — сказать «брат» у меня не хватило смелости. — Я прошу вас только об одной встрече, и тогда решайте, как жить… быть дальше…
— Жить-быть? Дальше? Да как жили-были раньше, так будем и дальше… И почему вас вдруг взволновало это через семнадцать лет? Появились проблемы? — голос был хорошо поставленный, интонации четковыверенные — профессионал.
Этот голос уже вошел в меня, и я поняла, что не хочу, не могу ее потерять, я должна увидеть ее — где же найти слова?
