Неизвестно - Дневники
Один из знакомых Татьяны, очень расчетливый и деловой молодой человек, работающий в Министерстве иностр[анных] дел,— женится. Невеста у него — по профессии штукатур. Молодой человек сильно на возрасте, и не думаю, чтоб он женился по страсти. В связи с этим, Татьяна рассказала историю с другим своим знакомым, из Университета. Этот молодой человек был физик. Выдвинулся на общественной работе, и его пригласили в Министерство иностр[анных] дел. И здесь, в качестве дипломата, он преуспевал. Начальник однажды сказал ему многозначительно — “Вам нужно жениться”. Это означало, что молодого человека хотят отправить
387
куда-то за границу. Ну, естественно, молодой человек взволновался. Надо 200 лет твердить и проклинать, и просмеивать Запад, чтобы выдавить все идолопоклонство перед постоянно выутюженными штанами и такими же выутюженными домами, не говоря уже о мещанских мозгах. Есть способ, конечно, проще — дожить до 52 лет, но это не каждому удается, если, еще кроме этого, требуется сохранение молодости. Итак, молодой человек взволновался. Он стал вспоминать молодых девушек. Но их не было. Вспомнил об одной, как ему казалось, очень хорошей, с которой он учился в школе. Он побежал к ней. Оказалось, что она, действительно, если не любила, то симпатизировала ему. Он и женился.
Теперь он опять физик.
— Почему,— спросите вы.
Оказалось, что у его жены родители арестованы, а какой-то дедушка живет даже в Америке.
На этом дневник “Поездка в Казахстан” и окончил. Денег я не собрал, а через две недели с небольшим “Лит. газета” предложила мне поехать в Свердловск. Я и поехал. Так начался другой дневник.
А. слепо не верит в преступление Б. (своей жены?). Он с этой верой и умирает, хотя перед ним и появлялись доказательства ее преступности, б.м., она сама? Он принимает ее преступление за тяжелый сон. Все помогают ему верить.
1948 год
19.IV.1948
Зощенко долго рассказывал о том, как он пришел к умению писать пьесы. Он вывел закон — “каждое действующее лицо, даже эпизодическое, должно иметь свою историю, свой аспект, который и должно развертывать”. (“Я переменил любовницу”,— сказал он небрежно, а сам — старый, морщинистый, в потертом костюме и в жилетке, которая заменяет ему галстук.) — Симонов, прочтя его пьесу, обещал ему “подбросить пару тысяч”.— “Пару, значит, четыре?” — спросил Федин. Зощенко ответил, глубоко выговаривая “о” — “Он выписал две”.— Зощенко спросил Б.Келлермана50: “Как вы себя сохранили?” — Келлерман ответил: “Я всегда прихварывал, а вот теперь мне стало легче”.— Мне он сказал по-рус-
388
ски, когда я отказался от сахару: “Захар — нет?” Он объяснил — его спросили — “Танец Смерти?”, подвижными своими пальцами, подчеркивая, он сказал: “Танец в смерти. Это история человека, который не желал, однако, сотрудничать с фашистами. Другого пути не было. Таких было много в Германии”,— и он добавил: “Но этого нет сил рассказать”.— Зощенко заметил, что немец что-то тщательно записывает: “Что?” Немец объяснил — “Он хотел поехать с женой. Его не пустили. Он обещал ей записать, что ест. И все записывает: салат, суп. Исписал уже 15 страниц”.— Катаев и Зощенко в Ленинграде. Катаев позвонил: “Миша. У меня есть 10 тысяч, давай их пропьем”. Приехал на одной машине, она ему не понравилась — велел найти “Зис—110”. Нашли. За обед заплатил 1 200. Уезжая, вошел в купе и поставил три бутылки шампанского.—
Объясняя свое поведение в инциденте с Зощенко, Катаев ему сказал: “Миша. Я думал, что ты уже погиб51. А я — бывший белый офицер”.— За ужином, прихлебывая коньяк, Зощенко спросил Фе-дина, который на мое приглашение пришел с задержкой и видел Зощенко впервые: “Костя, а ты не думал, что я — погиб?” — Горбатов52 пригласил обедать, затем повел в “Националь” и там, под каким-то предлогом, повел Зощенко к немцам.
Чернышевский — “Что делать?”
Б.-Гарт — “Аргонавты "северной Свободы"”
Л.Толстой — “Живой труп”
одна и та же
тема,— и, однако,
как разнообразно53!
Литва. 1937 г.54 Мотив (без слов) — “Хороша страна моя родная” —
1950 год
23.XI — 1950 года
Переделкино. Зима — 13°.
Видел сон. Тамара и Кома приехали из Москвы. Тамара хмурая. Кома боком подошел к столу, положил газету и поспешно сказал: “Тут про тебя напечатано”. Я развернул “Правду”. На второй странице внизу небольшая заметка, не помню уж о чем. Напечатана чья-то фамилия и за ней: “и мерзавствующий иезуит Вс.Иванов”. Я похолодел и не стал читать дальше. И проснулся.
389
1954 год
10.VII. 1954 года
Гроза. Дожди не подряд, а с перерывами. В промежутки грохочет гром, сверкают молнии,— и вся эта дачная местность, с ее домиками, заборами из штакетника, грядками огородными, кустами смородины, зараженными огневкой, раздвигается до пределов необычайных, почти звездных...
Пастернак (встретил его среди сосен, у дороги, лежал в траве, он ходил подписываться по телефону на займ) — Я расскажу тебе почти анекдот. Меня попросили для Бюллетеня ВОКС'а написать, как я работал над “Фаустом”. Я сказал, что работал давно, многое забыл, мне не написать ничего и, вообще, святые истоки я боюсь и трогать. Пусть лучше напишет тот, кто знает перевод, а я, если понадобится, напишу несколько слов послесловия, от переводчика. Ну, написал Вильмонт , очень хорошо, а я приписал следующие мысли: Фауст — это владение временем, попытка превратить короткий отрезок времени во что-то длительное, более или менее устойчивое. Я написал это, читаю по телефону сотруднице и спрашиваю: “Понятно?” — Да, понятно, но ведь у нас переводчики, вот они, не знаю, поймут ли.— “А на каких языках выходит Бюллетень?” — На английском.— “Знаете, что? Давайте я напишу вам то же самое по-английски”. Я не владею им так же свободно, как русским, но все же... Хорошо. Написал. Спрашиваю: понятно? Отвечают— да, очень, гораздо лучше, чем по-русски; мы это посылаем в набор!.. Все это похоже на павловский рефлекс: собака приучена выделять слюну по таким-то и таким звукам метронома. Все иное ей непонятно. Действует метроном часто? — она выделяет слюну, а по-английски действует другой, более сложный метроном, они по нему привыкли выделять слюну!..
1956 год
1/I.
Арагон56, Э.Триоле57, Андрониковы, Н.Хикмет58, Л.Ю.59 и Катанян60 обед. Вечером — Л.Толстая. Все разговоры о съезде.
2/I.
Вечером — Каверины, жена Кашновского — ужасающая ломака, и опять разговоры о съезде.
390
3/I.
Никого не было. Читал Мопассана. М.б.— важнее не уметь писать? Они, отцы, чересчур умели.
4/I.
Никого. Головная боль. Пытался писать “Меч-кладенец”61, а вместо того обдумывал пьесу, которую вряд ли напишу.
5/I.
Никого. Перепечатывал “Меч-кладенец”, очерки о Болгарии. Читал Мопассана; какое странное занятие эта литература.
6/I.
Переписывал “Меч-кладенец”. С громадным трудом закончил первую главу. Вечером — [нрзб.] и Василий Вельмицкий.
7/I.
Заседание в “Альманахе”. Все срединка-срединка. Вечером — у Л.Брик.— Ученый Бочкарев и М.Плисецкая62 — как она танцевала.
8/I.
Покупали шкаф. Вечером — В.Ходасевич и ее рассказ о художниках: “А был ли у вас роман с Горьким?”
9/I.
Дома.— В.Ходасевич. Рассказ о Марфе63.
10/I.
Дома. Каверин. Крон64.— Переписываю “Студеный Кладенец”.
11/I.
Дома. Переписывал первую — и самую трудную часть “Студ[е-ного] Кладенца”. В кабинете настилают линолеум.
13/I.
Ходил гулять на станцию и поправлял “Студ[еный] Кладенец”. Дневники Л.Толстого за 1910 год. Как странно! А вот Горький
392
дневник не писал. По-видимому, боялся самого себя. Толстой — нет!
“Студ[еный] Кладенец” — рассказ о двух друзьях.
14/I.
“Лит. газета” — разговор: статья о Далласе.— Человек в бекеше: “Я прожил 7 лет в городе свободном. Мне грозят финкой!!!”
15/I.
Дома — на даче. Размышлял о [нрзб.] “Поэте”65. Кажется, вполне оформился сюжет. Вечером — в городе. Вечер Пришвина — плохой.
16/I.
Материалы для статьи в “Лит. газету” и размышления о “Поэте”. Все больше убеждаюсь, что сюжет готов, но семейный, а нужно не только семейный, государственный].
