Александр Баунов - Миф тесен
Новые черные
В Южной Африке я разговаривал с черными бизнесменами, которые начали свое дело подпольно еще при старых порядках. Один из них, Сбу Мунгади, председатель совета директоров крупной компании, когда-то подавал специальное прошение министру белого образования о поступлении в белый техникум, где лучше учили. Министр белого образования, посоветовавшись с министром образования чернокожих, разрешил. Потом Сбу выиграл стипендию в США, но правительство отказало ему в загранпаспорте. Сбу ушел за границу нелегально, саванной.
Другая моя собеседница, Каньи Мламбо, в 19 лет пришла в Standard Bank просить образовательный кредит. «На кого хотите учиться, милочка?» — строго спросил менеджер. «На архитектора», — ответила Каньи. «Черные не учатся на архитектора, — строго возразил менеджер, — вот если бы на учительницу или медсестру, тогда бы я дал, а так до свидания». Когда мы разговаривали, Мламбо была членом совета директоров того самого Standard Bank и отвечала за кредиты частным лицам. Объезжая отделения, она добралась до того, где когда-то ей отказали в кредите. Белый менеджер сидел на своем месте. Каньи ничего не сказала, просто долго и внимательно посмотрела ему в глаза. «Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?»
Еще один, Гемран Машаба, начал бизнес в 1982 году, как бы мы сказали, фарцовщиком. С той разницей, что в СССР торговать запрещалось всем гражданам, а в ЮАР — черным. Машаба ездил по поселкам и продавал парфюмерию из багажника автомобиля. Если видел полицию, удирал по грязным переулкам гетто, потому что полицейским надо было показывать «пассбук» — книжечку с отметкой белого работодателя: не от себя торгую, а от хозяина. А его не было. Когда Машабе надоело бегать, он завел себе подставного белого хозяина на зарплате. Потом, вместо того чтобы продавать чужие шампуни, Машаба придумал собственную линию, Black like me, для черных особо жестких волос. В середине 2000-х его продукция продавалась по всей Африке и в Европе.
Белых не предлагать
Отъема собственности в ЮАР после смены власти в 1993 году не было, но теперь ни одна компания не может обходиться без черных сособственников и топ-менеджеров. Когда-то Машаба нанял себе белого зиц-председателя, чтобы отстала полиция. В 2000-е он сам был членом совета директоров двенадцати крупных белых компаний и чуть ли не каждый день получал звонки с предложениями.
В приложении «Вакансии» местных газет десятки заманчивых должностей: директор филиала международной компании, в скобках «АА»; глава отдела продаж, в скобках «ЕЕ»; директор по связям с общественностью, в скобках «строго АА». АА — это affirmative action, «поддержка делом»; ЕЕ — employment equity, «равенство при найме». Обе аббревиатуры обозначают одно и то же: если вы белый, не тратьте время.
Это можно было бы назвать расизмом наоборот, если бы не одно обстоятельство. На двадцатый год формального равенства большая часть бизнеса и командных должностей в нем принадлежит белым.
Число благополучных черных увеличивают за счет белого бизнеса постепенно. К 2015 году каждая южноафриканская компания должна была принадлежать на 25% черному бизнесу и в каждой компании на руководящих должностях должно быть от 25 до 35% чернокожих.
В декабре 2005 года правительство приняло BEE-Act (Black Economic Empowerment Act — Закон о поддержке черных в экономике), где впервые подробно описано, что нужно делать компании, в том числе и иностранной, чтобы работать в Южной Африке. Согласно акту, приходится не только находить черных менеджеров, но и составлять план закупок по привилегированным ценам у черных компаний, а также оплачивать повышение квалификации бывшим обездоленным.
Может показаться, что это чересчур, но крупный бизнес не бежит из Южной Африки. Страна все еще сказочно богата, а требования поддержки обделенного большинства все равно лучше, чем международные санкции 80-х, предчувствие гражданской войны 90-х или соседнее Зимбабве 2000-х, у которого с ЮАР был общий старт, но совсем разный финиш.
Будущая элита
Сами чернокожие бизнесмены предупреждают: не обманитесь, нас слишком мало. Белый бизнес покупает черную элиту. В публикациях о передаче долей белых компаний черному бизнесу подозрительно часто мелькают одни и те же фамилии. Большинство — вчерашние видные деятели Африканского национального конгресса или негритянских профсоюзов. Черный мультимиллионер Сирилл Рамафоза — бывший генсек АНК и глава профсоюза горняков. Джеймс Мотлаци — бывший президент того же профсоюза. Во время крушения апартеида они устраивали грандиозные забастовки и требовали национализации. Теперь они совладельцы тех же самых шахт. А уже новая цветная полиция свободно разгоняет и стреляет в бастующих шахтеров не менее жестоко, чем белая во времена апартеида.
Иногда белый бизнес покупает даже не элиту, а черный камуфляж. Одна крупная строительная компания привела на государственный тендер черного председателя совета директоров. Все вопросы чиновников он с начальственным видом переадресовывал своим белым замам. Министерству это показалось подозрительным, в компанию пришли с проверкой. У калитки проверяющих встретил черный директор, в фартуке и с садовыми ножницами: он постригал кусты.
«Ничего, — говорят мои южноафриканские собеседники. — Зато его дети будут учиться в серьезных университетах и станут настоящими директорами. Или архитекторами».
Африканизация без социализма
Главное — не путать. Африканизация экономики — это не отобрать все, что было у белых, в пользу новой черной власти, это — создание черной элиты. В идеале, разумеется.
Собственно, это и есть путь, который избрал Мандела для своей революции. Африканский национальный конгресс был и остается чрезвычайно разнородной организацией. В нем вместе с политиками, учившимися в западных университетах, есть коммунисты, левые профсоюзники, бывшие боевики и террористы из партизанских отрядов. Нынешний президент Зума — из таких. В мыслях многих борьба за справедливость должна была закончиться национализацией. Не только во время борьбы, но и в первые годы после победы первое чернокожее правительство колебалось между социализмом и рынком.
Но тут развалился СССР, и это спасло ЮАР: выбор был сделан в пользу капитализма с черным лицом. Между черными политиками, еще вчера совершенно левыми, черным населением и белым бизнесом было достигнуто неформальное соглашение: африканизация заменит национализацию.
В 90-е был сплошной медовый месяц: все занимались политикой, меняли белых министров на черных, пробовали на вкус свободу передвижения и жительства, выборов и печати, ликвидировали резервации — бантустаны, сливали в одно армию и партизан, перестраивали полицию. А потому придумали замену экспроприации ВЕЕ — выращиванием черной элиты внутри белых компаний, как в инкубаторах.
Горбачев наоборот
Южная Африка сейчас на взгляд приезжего смотрится менее презентабельно, чем когда-то. Но если бы вместо Манделы во главе ее в первые годы оказался другой человек, вроде Мугабе в соседнем Зимбабве, все могло быть гораздо хуже. Уехало бы не 15% белых, как в ЮАР, а все поголовно. И экономика, вместо того чтобы продолжить не очень быстрый, но стабильный рост, догоняя по по душевым показателям бедные страны Евросоюза — Румынию или Болгарию (для Африки — большое достижение), рухнула бы в беспросветную рецессию. Как в том же Зимбабве, где получилось, что в 1980 году 7 млн измученных апартеидом зимбабвийцев производили в три раза больше, чем 12 млн свободных и эмансипированных граждан Зимбабве тридцать лет спустя.
Заслуга Манделы не в том, что он руководил революцией и сверг задержавшийся во времени режим. Это много кто смог. Значение Манделы, если угодно — коллективного Манделы (ведь он был лицом процесса, лицом целой группы переговорщиков, которые повели себя на редкость разумно) в том, что он, свергнув режим, не стал ломать его экономическую основу.
Мандела в некотором роде Горбачев наоборот, вернее, Горбачев в противоположных экономических условиях. Оба реформатора — у нас и в ЮАР — меняли политический строй, стараясь не трогать экономику. Только в нашем случае это было бессмысленно: неповоротливая советская экономика и была главной причиной наших бед и первым, что нужно поменять. А в случае ЮАР — осознанно: там на момент демократизации уже существовала конкурентоспособная рыночная экономика, успешно включенная в мировую. Ее надо было по возможности спасти.
И еще вот что не только для Африки удивительно: в ЮАР не случилось символической расправы над бывшими угнетателями. Да, поменяли флаг и гимн. Но центральные улицы, площади, мосты Йоханнесбурга и Претории по-прежнему носят бурские имена Крюгера и Боты, и никуда не делись конные и пешие статуи Бот с Крюгерами, а на высоком холме под Преторией нетронутым стоит монумент бурских переселенцев: внутри мраморные барельефы, на одном зулусы убивают белых женщин и детей, на другом белые мужчины мстят зулусам. Никаких граффити и разрушений, горит вечный огонь. Только вместо государства монумент содержит частное общество.
