Неизв. - Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру
Четвертый обвиняемый, Михаил Бестужев или Бестушев (фамилия пишется двояко) приходился каким-то родственником известному канцлеру Анны, который явился, помнится, из Курляндии вместе с бароном и при Елизавете руководил внешней политикой России. Михаилу, когда он вошел в заговор, было 29 лет, и служил он в Полтавском пехотном полку в звании младшего лейтенанта.
Что касается Каховского, то о нем не удается собрать сведений того же порядка, какие мы только что дали о четырех его товарищах; солдат и конспиратор, он сумел быть полезным в заговоре, принять участие в сражении и умереть; требовать от него большего невозможно.
В результате, в заговоре объединились семь князей, два графа, три барона, два генерала, 13 полковников и десять подполковников.
Под следствием находился 121 человек. Императрица Елизавета, отменив смертную казнь за обычные преступления, сохранила ее как кару за государственную измену или, точнее, совсем не упоминала о таковой и только в силу ее добровольной клятвы никакие наказания, приводящие к немедленной смерти, в ее правление не применялись; но она оставила наказание par le knout – к н у т о м и шпицрутенами, под которыми отлично умирали, хотя в приговорах и не фигурировало слово смерть; судья не хуже палача знал, что после 100 ударов кнутом и 2 000 ударов шомполами не выживают.
Из 121 обвиняемого Верховный Суд приговорил пятерых к четвертованию: Пестеля, Рылеева, Сергея Муравьева-Апостола, Михаила Бестужева и Каховского; 37 человек - к политической (гражданской) смерти и, после положения головы на плаху, пожизненным каторжным работам; двоих - к пожизненным каторжным работам; 38 - к каторжным работам с ограниченным сроком и последующей пожизненной ссылке; 18 – к пожизненной ссылке в Сибирь с предварительным лишением их наград, званий, чинов и дворянства; одного - к лишению наград, чина, дворянства и разжалованию в солдаты, но с возможностью заслужить офицерское звание; восьмерых человек, наконец, - к разжалованию в солдаты без лишения дворянства и с правом заслужить офицерское звание.
Словом, на 121 обвиняемого состоялось 120 приговоров.
Расследование было закрытым, и его результатов не знали. Император пожелал увидеть и лично допросить многих обвиняемых.
Он допрашивал Рылеева:
- Sire, - сказал поэт, наперед воспевший свою смерть, - я знал, что это дело для меня проиграно, но семя, что бросили мы, прорастет и позднее даст плоды.
Он допрашивал Николая Бестужева - брата Михаила.
- Месье, - сказал он, - мне нравится твердость вашего характера; я мог бы вас простить, если бы был уверен, что в будущем найду в вас верного слугу.
- Эх, sire! - ответил арестант, - воистину, о чем мы печемся: чтобы император мог все делать для жизни, как может для смерти, и чтобы у него не было закона, обращенного против народа. Не надо, не меняйте ничего для меня, sire, держитесь в рамках закона. Прошу вас об этом именем божьим, и пусть судьба ваших подданных в будущем больше не зависит от ваших капризов и мимолетных движений вашей души.
Он допрашивал Михаила Бестужева.
- Я ни в чем не раскаиваюсь, - услышал император ответ; - умираю удовлетворенным и уверенным, что буду отомщен.
Император надолго задумался. Поколебимы ли эти убеждения в непогрешимости, эта вера в высокую миссию, о которой мы поговорим позже? Нет, конечно; и когда старый сенатор Лопухин принес ему приговоры на утверждение, первым он подписал приговор к четвертованию Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Михаила Бестужева и Каховского. Твердой рукой написал он «Byt po semou » - «Б ы т ь п о с е м у», то есть «Soit-il» (фр.) и ниже расписался: «Николай». Затем отдал приговор председателю. При этом суровом, черном суде молодого императора старик Лопухин, который без содрогания взирал на все безумства Павла I, побледнел. Итак, император хотел бы начать свое правление экзекуцией, подобия которой не было с казни Глебова и Абрахама Лопухина, с казни одного из предков того, кто представил приговор на подпись! Николай заметил эту бледность. С позиции императорского величества и совести человека, который ребенком написал, что Иван Грозный был только суровым судьей, он был, по-своему прав, и может быть, этот приговор казался ему еще довольно мягким.
- Что с вами, Лопухин? - спросил он председателя, реагируя на его бледность и дрожь; - или все это - игра, и мы только играем, и суд их судил не по совести?
- Да нет, sire, - ответил сенатор; - но, может быть, суд вынес такое страшное решение лишь для того, чтобы дать возможность вашему величеству проявить милосердие.
- Я могу одобрить решение трибунала, потому что, подписывая, не осуждаю виновных, а утверждаю приговор, вот и все; но, заменяя один вид казни другим, я выношу приговор. Передайте суду, пусть внесет изменение в смертную казнь, какое заблагорассудится.
И он разорвал бумагу, чтобы трибунал вынес новый приговор.
Что касается казни 38 человек (вторая категория преступников), среди которых находились Николай Бестужев и Муравьев-Апостол, то он ее смягчил, заменив обезглавливание пожизненными каторжными работами. Кроме того, внес несколько изменений в другие приговоры, облегчая меру наказания. Было это 22 июня. Трибунал собрался 23-гo июня, чтобы внести коррективы в приговор относительно Пестеля, Кондратия Рылеева, Сергей Муравьева-Апостола, Михаила Бестужева-Рюмина и Петра Каховского. Вот его окончательный приговор:
«Верховный Суд, руководствуясь милосердием его величества, неопровержимо доказанным смягчением меры наказания ряду преступников, и, опираясь на всю политику полномочий, которыми он наделен, постановляет:
преступники Павел Пестель, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Петр Каховский, которые предавались четвертованию, на основании первого судебного приговора, в наказание за чудовищные посягательства приговариваются к казни через повешение».
Все милосердие суда ограничилось заменой смерти жестокой смертью позорной. Несчастные осужденные ожидали расстрела или плахи. В России не вешали, и такая казнь не применялась со времени истребления стрельцов Петром I.
Император Николай подписал приговор, дал осужденным 24 часа на последние раздумья, в которых нуждается человек, когда наступает момент представать перед богом, и уехал в Царское Село.
Не беремся сказать, как осужденные восприняли оказанную им милость. Все они выслушали приговор внешне бесстрастно и без единого замечания. Согласились принять духовную помощь от церкви. Рылеев уговорил священника передать от него последнее письмо жене. В награду за это и, конечно, чтобы оно наверняка было доставлено, вдове предстояло подарить священнику золотую табакерку. Заметим, что в упоминании о необходимости вознаграждения нет ничего оскорбительного, когда мы говорим о русском духовенстве.
Осужденные оставались спокойными; самым невозмутимым был Пестель - не отрекался от своих убеждений, не раскаивался ни в одном из своих действий, до конца верил в мудрость и актуальность принципов, заложенных в Droit russe (фр.) – Р у с с к о м п р а в е.
Со времени, когда изуродовали - вырвали язык, отрубили кисть руки Артемию Петровичу Волконскому и отсекли ему голову, вот уже 80 лет, как Санкт-Петербург не видел смертной казни. Это городу должны были вскоре компенсировать.
Около двух часов утра 25 июля, а казнь назначили на 10 часов, на стене крепости воздвигли широкую виселицу, на которой поместилась бы шеренга из пяти тел. Виселицу поставили против деревянной Троицкой церкви, что расположена на берегу Невы, в самом начале квартала старого Санкт-Петербурга, где сохранилось первое пристанище Петра Великого.
В этот период лета ночь продолжается здесь с 11 часов вечера до 2 часов утра, когда глаз уже различает предметы; в 2 часа из разных кварталов города донеслась слабая дробь барабанов, долетели протяжные заунывные звуки нескольких труб: каждый полк санкт-петербургского гарнизона направлял одну роту присутствовать при казни.
К месту казни, не выспавшись, но, понимая в чем дело, потянулись горожане; одних, по соседству с казармами, необычно рано разбудили барабаны и трубы, других, наконец, поднял на ноги интерес к предстоящему мрачному спектаклю. Роты из разных казарм сошлись в крепости и стали вдоль стены. Ударила зловещая, вгоняющая в безысходность, бесконечная дробь соединения барабанщиков. Было 3 часа, занимался день.
Позади войск, на крепостном валу собралось не более двух - трех сотен жителей; поверх солдатских голов им хорошо будет видна, готовая разыграться, жуткая сцена.
В три часа вторично ударила барабанная дробь. На фоне чистого и прозрачного утра четко обрисовались, приближаясь, фигуры тех осужденных, кому оказали снисхождение - избавили от смертной казни. Их разделили на группы по полковой принадлежности, обратив каждую из них лицом к роте соответствующего полка и спиной к виселице. Сначала им читали приговор, потом поставили на колени; с них срывали эполеты, награды, форму; на бритых головах ломали их шпаги и со словами v lob – в л о б наносили удар по лицу, облачали их в длинные серые солдатские плащи с капюшонами и пропускали одного за другим перед виселицей, тогда как, в огромный пылающий костер летели знаки различия, награды, форма. После этого, одного за другим их возвращали в крепостную тюрьму.
