Руслан Мельников - Тевтонский крест
– Но треть?! Это ведь даже не церковная десятина…
– Жертвы нужны, чтобы боги не только благосклонно принимали мертвых, но и сменили наконец гнев на милость по отношению к живым. Уж слишком много бед и несчастий обрушилось на мой народ с появлением в этих землях тевтонских рыцарей.
– А может быть, это кара Господня?! – криво усмехнулась полячка. – За ваше неразумие, упрямое нежелание принять истинную веру и ведьмаковские шабаши вокруг идолов?!
– Слушай, уймись, а? – еще раз одернул супругу Бурцев.
Тоже, блин, миссионерка нашлась… Дядька Адам устало прикрыл глаза, глубоко вздохнул, но ответил спокойно:
– Если все зло, чинимое рыцарями с крестами на плащах, считать карой небес, то, значит, и тебя, Агделайда Краковская, покарал твой распятый бог. Ты ведь тоже еще не видела добра от воинов германского братства Святой Марии?
Аделаида обиженно засопела. Бурцеву даже стало жаль жену.
– Ваши тайные обряды уже закончены? – спросил он. Просто, чтобы хоть о чем‑то спросить. – Завтра мы можем свободно передвигаться по селению?
Дядька Адам кивнул:
– Завтра – можете. Утром начнется дележ оставшегося после жертвоприношений имущества Глянды. Кунинг умер, не осчастливив свой род наследником. Поэтому теперь любой из членов общины может претендовать на добро своего господина. Это справедливо. И это дело людей, а не богов, так что чужеверцам не воспрещается наблюдать за дележом…
– Вот спасибо! – язвительно заметила княжна. – Наша благодарность не знает границ.
– Но следующей ночью вам не стоит гулять по поселку, – сухо закончил прусс. – Лучше будет, если вы переночуете с русичами и татарами за частоколом.
Дядька Адам прикрыл за собой дверь.
Глава 9
Странная то была дележка. Меньше всего он ожидал увидеть такое.
Бурцев, Аделаида, Дмитрий, Бурангул, Збыслав и дядька Адам стояли на внутренней насыпи оборонительного тына. Кочевники и новгородцы недоуменно толпились за частоколом – у шатров, а вокруг возбужденно гомонили пруссы: в основном, старики, женщины, дети, больные, немощные и раненые. Здоровые мужчины – дружинники Глянды и крепкие ополченцы‑общинники куда‑то подевались.
Зато по глубокому снегу от поселка в лес тянулась утоптанная копытами дорожка. Широкая такая дорожка. Видать, городище покинули все, кто имел коня и способен был сидеть в седле. Любопытно… И что же сегодня пруссы будут делить? И как?
У ворот Бурцев приметил небольшой сверток. Неужели ради него и затеян весь этот сыр‑бор? Странно, вообще‑то: с такой котомкой нищему пилигриму впору скитаться, но для знатного кунинга, пусть и совсем обедневшего под старость, – маловато будет.
– Это что же, все добро, которое нажил Глянда? – поинтересовался он у дядьки Адама.
Лучник в волчьей шкуре терпеливо объяснил:
– Даже после погребального костра и жертвы богам в доме Глянды осталось немало ценных вещей. То, что лежит у ворот, – лишь их малая часть.
– И кому они достанутся? Сильнейшему? Люди Глянды будут драться за них?
– Нет, пан Вацлав, сражаться за добро своего господина общинникам не пристало. Это ведь не добыча, отбиваемая у недруга. Тут уместно иное состязание – состязание в скорости, в быстроте коней.
– То есть?
– Все имущество Глянды поделено на шесть частей. Части эти разложены в лесу на расстоянии в одну милю. Здесь, у ворот, лежит меньшая. Дальше – доля побольше. Еще дальше – еще больше. Самые ценные вещи Глянды – положены ровно в миле отсюда. К ним‑то и устремятся в первую очередь всадники кунинга.
– Ага, значит, скачки, – хмыкнул Бурцев. Что ж, тоже неплохой способ обогатиться. – Но где же сейчас претенденты на добро Глянды?
– Они отъехали еще на шесть миль дальше – к орденской дороге. Там и начнется состязание. Обладателю самого быстрого скакуна достанется самая богатая добыча. И впредь он сможет с полным правом распоряжаться этим имуществом своего кунинга. Тот, чей конь окажется не столь быстрым, но все же опередит остальных участников скачки, возьмет себе вторую часть от всего добра Глянды – поменьше. Третий победитель станет владеть третьей частью. Четвертый – четвертой, пятый – пятой. Шестому же достанется та малая часть, что лежит под воротами. Остальные не смогут претендовать и на это[58].
– То‑то я думаю, чего люди Глянды вокруг наших лошадей крутились, – усмехнулся Збыслав. – Все торговались – порывались купить или выменять самых быстрых и выносливых.
– Все лошади на месте? – встревожился Бурцев.
– А куда они денутся? Пруссы – не конокрады какие‑нибудь и гостей своих обижать не привыкли. А для нас сейчас менять или продавать лошадей – последнее дело. Добрый конь в походе – наипервейший друг. Нам же еще идти и идти до русских границ… Да и что возьмешь с этих лесных бедолаг? Им ведь и предложить за лошадей нечего.
– Мой народ всегда ценил быстроногих коней, – проговорил дядька Адам. – Хороший конь приносит удачу, победу и богатство. Но ты прав, Збыслав, мало кто из пруссов может сейчас владеть добрым скакуном. Мало кому под силу промчаться от орденской дороги до селения Глянды со скоростью героев прошлых веков.
– Погоди‑ка, дядька Адам, – Бурцев нахмурился. – Ты вот все об орденской дороге толкуешь. А не случится ли так, что люди Глянды со своими скачками протопчут сюда путь крестоносцам?
Лучник вздохнул:
– Разумные опасения. Я тоже высказывал их на собрании общины. Без толку. Соблазн овладеть добром Глянды оказался сильнее осторожности. А самый пригодный для скачек путь, которым пользовались еще предки кунинга, проходит рядом с трактом тевтонов. Туда, конечно, никто выезжать не станет, но… Честно говоря, я тоже беспокоюсь, пан Вацлав.
Грянули вдруг радостные вопли пруссов. Разговаривать стало невозможно. Оставалось только смотреть.
Среди деревьев замелькали всадники. Один, второй, третий… Фавориты заключительного этапа скачек. За ними, отчаянно настегивая лошадей, неслись отставшие.
До последних крох кунингова добра дорвался молодой вихрастый отрок. Пронесся на взмыленном коньке под воротами, схватил на скаку заветный сверток, поднял высоко над головой и, гордый, довольный, счастливый, помчался вдоль тына. Сегодня пацан стал немного богаче…
Пуще прежнего закричали, подбадривая юнца, пруссы. Азартно заулюлюкали и степные воины. Любые конные забавы всегда будут по сердцу кочевому народу.
К селению Глянды тем временем приблизились проигравшие. Спешить им теперь было некуда. Хрипящие загнанные кони пошли шагом. И долго еще будут ходить по кругу, остывая после изнурительного состязания. В седлах покачивались угрюмые всадники, так и не угнавшиеся за удачей. Многие завистливо глядели в спину шустрому мальчишке. А из леса неторопливой рысью выезжали другие победители. У каждого поперек седла – добытый в честной скачке приз. Объемистей и увесистей, чем тот, что достался пацану.
– Интересные у вас, у пруссов, обычаи, дядька Адам! – сказал Бурцев.
Лучник в волчьей шкуре полыценно улыбнулся:
– Наши тайные обряды еще интереснее, пан Вацлав.
– Правда? – навострила ушки Аделаида. Дядька Адам сразу посуровел:
– Сегодня ночью здесь пройдут общинные моления об искуплении грехов. Будет покаяние, кара и жертвоприношение. Будет много криков и шума. Вам на это смотреть не нужно.
– Это так страшно? – Бурцев вспомнил: дядька Адам вроде бы уже смутно предупреждал вчера о каких‑то ужасах предстоящей ночи.
– Нет, не страшно. Это опасно. Чужеверцы, что становятся свидетелями вайделотских обрядов, должны умереть. Мне, кстати, тоже нечего делать на общинных моленьях. Я ведь не принадлежу к этой общине. Но меня, по крайней мере, не убьют, увидев на улице. Я – прусс. Вы – нет. Вы исповедуете другую веру, и вас, как святотатцев, ждет только смерть.
– Поэтому ты советовал нам переночевать за частоколом?
– И советую сейчас. Поверь, пан Вацлав, так будет безопаснее. Мой народ радушен и гостеприимен, но непримирим и жесток, когда дело касается наших богов и тайных обрядов.
– Не собираюсь я уходить из нашего дома в вонючий татарский шатер! – заявила Аделаида. – Чего это ради?! Хватит, наночевалась я уже в шатрах. Да там и места уже нет.
Бурцев усмехнулся. Надо же, какой прогресс! Дочь Лешко Белого именует их скромное жилище «нашим домом». А ведь раньше иначе как языческой халупой не называла. Что же касается места…
– Для нас с тобой место у Бурангула всегда найдется, – попытался он урезонить супругу.
– Все равно не пойду! – упрямо стояла на своем княжна. – Мне и здесь хорошо. Ну, не хорошо, конечно, но лучше, чем…
– Значит, я просто утащу тебя силой, – перебил Бурцев.
Гордая шляхтенка аж задохнулась от злости. Лицо ее пылало.
– А я… я… Сбегу я, вот! – пригрозила она.
Бурцев пристально посмотрел жене в глаза. Действительно, сбежит. Бегала ведь уже княжна от него в силезском лесу. Ума хватит удрать и в прусском. Но не приковывать же, в самом деле, к себе строптивую супругу. Или все же стоит? Или все же напрасно выбросил он год назад свои наручники? Ладно, пойдем на компромисс:
