Ричард Олдингтон - Смерть героя
В Этапле даже и офицеры, хоть им живется свободнее, не знали, как убить время. Столовой служила большая палатка, по которой гуляли сквозняки; зато имелся кинематограф, и Уинтерборн бывал там каждый вечер. На базе служило много женщин, и он заметил, что некоторые беременны. Как видно, никто и не пытался это скрывать; что ж, рождаемость в Англии быстро падает, а младенцы совершенно необходимы для следующей войны. Кладбище, с тех пор как Уинтерборн несколько месяцев назад в последний раз видел его из окна вагона, разрослось вдвое. Дорого, должно быть, обошлось тогда наступление на Ипре. Вон на сколько акров тянутся деревянные кресты – старые уже покосились, потемнели от непогоды, новые упрямо продвигаются все дальше в дюны. А теперь вот разгром на Сомме. Хэг отдал приказ ни шагу назад, Фош возглавил командование союзными войсками, в Америку летят отчаянные мольбы немедленно прислать подкрепление. И все же фронт день за днем подается назад под нажимом непрерывных немецких атак. Похоже, эта война никогда не кончится.
В Этапле Уинтерборн получил назначение во 2-ю роту 9-го батальона Фодерширского полка; вместе с ним туда направлялись десятка полтора младших офицеров, почти никто из них на фронте еще не бывал. Батальон в эти дни находился на отдыхе в крохотной деревушке, милях в двадцати позади М. Фодерширский полк входил в одну из тех самых дивизий, что были разбиты вдребезги, батальон понес тяжелые потери, выбыли из строя почти все офицеры, в том числе сам полковник, и большая часть рядового состава. Новый командир батальона – в прошлом капрал регулярных войск – в офицеры был произведен в самом начале войны; сноровка и педантизм старого служаки помогли ему выдвинуться, и теперь он получил временное звание подполковника. Он был не боец, не воин, но мастер муштровать и обучать. Грубил, запугивал людей, точно сержант-инструктор на плацу, и его «метод обучения» заключался в том, чтобы всем своим подчиненным, будь то офицеры или рядовые солдаты, с утра до ночи не давать ни минуты покоя. После недельного «отдыха» под его командой Уинтерборн так вымотался, словно провел эту неделю на передовой. Еще не обстрелянные офицеры выбились из сил и пали духом.
Впрочем, справедливости ради надо сказать, что полковнику Стрейкеру приходилось тяжко и, не старайся он так явно дорваться до чинов и званий, карабкаясь в гору хотя бы и по спинам своих подчиненных, Уинтерборн ему посочувствовал бы. От прежнего батальона мало что уцелело. Из старых офицеров остались четверо, в том числе адъютант командира; были еще несколько старых унтер-офицеров да горсточка солдат – больше штабные и сигнальщики. И ни одного пулеметчика. Две роты целиком попали в плен, оставшиеся пробились из окружения ценою огромных потерь. А взамен прислали желторотых новобранцев, почти не обученных восемнадцатилетних юнцов, – у многих поджилки тряслись при одной мысли об окопах. Чтобы восполнить нехватку унтер-офицеров, пришлось давать повышение чуть ли не каждому, кто успел понюхать пороха, даже полуграмотным обозникам, которые и подписаться толком не умели.
Уинтерборн надеялся, что поначалу он будет на фронте сверхштатным офицером и, находясь неотлучно при командирах более опытных, присматриваясь к ним в деле, постепенно освоится с новыми обязанностями. Он ужаснулся, когда его сразу же поставили командовать 2-й ротой, хотя это и польстило немножко его самолюбию. Так или иначе, это было неизбежно. Некоторые из новых офицеров были совсем еще мальчики; другие – добровольцы из службы тыла, прекрасно знавшие свое дело, но понятия не имевшие об окопной войне; и, наконец, «незаменимые» служащие, за которых упорно держались коммерческие фирмы вплоть до переосвидетельствования 1917 года. Под началом Уинтерборна оказались четыре младших офицера – Хатчинсон, Кобболд, Пэйн и Раштон. Все неплохие ребята, но трое вообще впервые попали в армию, а четвертый побывал только в Египте.
В первый же день Уинтерборн устроил смотр своей роте – и ужаснулся. Он понимал, что варварство посылать под выстрелы этих мальчиков с испуганными лицами, не укрепив роту более опытными людьми. Было бы куда правильней рассыпать их по другим ротам. Пуговицы у них были начищены до ослепительного блеска; на ученьях они старательно чеканили шаг; делая поворот направо или налево, почти по-гвардейски щелкали каблуками и трепетали, когда к ним обращался офицер. Но где же им было справиться с тем, что их ждало. Уинтерборну вспомнилось, каким беспомощным щенком сам он впервые попал на фронт, и еще сильней сжалось сердце при мысли, что офицер он совершенно неопытный и неумелый. О том, как командовать ротой на фронте, он имел самое смутное понятие. Да, конечно, он прежде выслушивал и исполнял чужие приказания, и в офицерской школе его в общих чертах обучали руководить ротой… на бумаге. Но совсем другое дело – взять на себя ответственность за сто с лишним человек, причем почти все они – просто испуганные мальчики, которые в жизни своей не видали никаких окопов, кроме учебных, и не слыхали, как разрывается снаряд. Что ж, остается только одно: делать свое дело, и притом как можно лучше…
Их дивизии предстояло сменить Канадский корпус на одном из участков фронта у М. Уинтерборн со своей ротой должен был занять часть резервной линии окопов влево от М. Все четыре ротных командира со своими вестовыми отправились на грузовике вперед, разведать позиции и уговориться с канадцами о том, когда, как и в каком порядке их сменять. Сугубо необходимо, внушал Уинтерборну батальонный, получить и внимательно прочитать письменные распоряжения по обороне участка, каковые должны иметься у командира, коего он сменяет.
Предполагалось, что их встретят проводники из Канадского корпуса, но тех в условленном месте не оказалось. Уинтерборн решил, что дойдет и без проводников, – он нашел бы дорогу в М. хоть с завязанными глазами и, наверно, раз двадцать проходил когда-то по окопу, где должна была теперь разместиться его рота. Другие офицеры, не надеясь на него, остались ждать. Он двинулся дальше вдвоем с Бейкером, своим денщиком и вестовым. Людей не хватало – каждый денщик одновременно был и вестовым – и, разумеется, прескверно исполнял обе свои роли. Бейкера навязал Уинтерборну деспот-батальонный, который вмешивался в каждую мелочь, а потом, если что-нибудь не ладилось, взыскивал с командира роты. При такой системе нетрудно приписать себе все заслуги в случае успеха и свалить на кого-нибудь другого ответственность за неудачу.
Уинтерборн, будь его воля, никогда не взял бы Бейкера в вестовые и понять не мог, с чего батальонному вздумалось приставить к нему этого парнишку. Бейкер до войны служил посыльным в шляпной мастерской, – славный, в сущности, малый, но уж очень робкий, глуповатый и ленивый. Он, кажется, воображал, что наилучшим образом исполнять долг вестового – значит шагать вплотную за офицером, поминутно наступая ему на пятки.
Миновали хорошо знакомые Уинтерборну места: кладбище (оно стало куда больше), разрушенный поселок (теперь еще более разрушенный), длинный шлаковый отвал, прошли по Саутхемптон Роу. Да, здесь все по-прежнему, разве только выглядит еще мрачней, безотрадней, еще больше пострадало от обстрела. Несколько тяжелых снарядов угодили на кладбище, видимо, совсем недавно – утром или прошлой ночью; иные могилы разворочены, повсюду валяются раскиданные взрывом кости, клочья одеял, обломки крестов… Уинтерборн свернул на кладбище и прошел вдоль длинного ряда могил, где лежали его товарищи-саперы. Минуту-другую постоял у могилы Томпсона. Крест покосился: в него попал осколок снаряда. Уинтерборн выпрямил его.
Без особого труда он отыскал нужный окоп и спросил у первого же канадского стрелка, как пройти к ротному командиру. Стрелок, беспечно опершись на бруствер, жевал резинку. Уинтерборна, который привык к тому, что солдаты неизменно величают офицера «сэр», тянутся в струнку и покорно едят глазами начальство, слегка покоробило, когда канадец, ни слова не говоря, небрежно ткнул большим пальцем через левое плечо и вновь принялся задумчиво жевать резинку. Ротного командира, майора, Уинтерборн застал в отхожем месте, рассчитанном на двоих; майор весьма демократически расположился здесь и перекидывался добродушными шуточками с каким-то солдатом. В британской армии уборные для офицеров всегда устраивались отдельно.
Уинтерборн вдруг развеселился и решил, что канадцы ему нравятся. Ему тотчас предложили выпить стаканчик виски и сыграть партию в бридж. Все же он уклонился от этого любезного приглашения и объяснил, что пришел он сюда ознакомиться с письменным приказом на случай обороны и осмотреть все позиции. Канадский майор поглядел на него круглыми глазами и сказал, что никаких письменных распоряжений у него нет.
