Юлия Флёри - Порхай как бабочка, жаль как пчела
– Пока одни слова, ничего конкретного.
– Алеся, вы ведь замужем, я правильно понимаю? Я ещё тогда видела след от кольца на вашем пальце.
– Я уже развелась и это, кстати, была инициатива вашего сына.
– Мне очень жаль, что Дима разбил вашу семью, но поймите, прошу, у вас ведь сын, всё ещё можно исправить. Ну, не нужны вы ему!
– Я так и не поняла, на чём основаны ваши доводы.
На самом деле, сразу же после её слов о том, что он меня не любит, первый неподъёмный камень упал в мою сторону. Больно, обидно до слёз, да ещё так не вовремя… и гормоны, чёрт бы их побрал! А теперь я просто доигрывала роль непробиваемой стервы, хоть и давалось мне это нелегко.
– Ещё раз говорю, я – мать, и я знаю своего сына как никто другой. Я просто не хочу, чтобы он испортил вам жизнь. Он однолюб, понимаете, однолюб! – Стучала она по столу кулачком, а о его «однолюбости» я уже сегодня слышала. – Да, ему уже не двадцать лет и он вполне мог вами заинтересоваться, вы красивая и, как я выяснила, самодостаточная женщина, но…
Казалось, она просто устала говорить со мной. Женщина склонила голову, переводя дыхание а потом подняла её и посмотрела на меня, с сочувствием, что ли… И теперь всё её слова казались действительно для моего блага. Не было воинственности, корыстного умысла.
– Я кода-то сказала ему, что в жизни у него могут быть женщины, разные, много или мало – не важно. Но когда он встретит одну единственную, поймёт. И попросила, чтобы он не знакомил меня со своими подругами, – на последнем слове она неприятно усмехнулась, и я сразу поняла, что намекает и на меня в том числе, – а познакомил лишь с той единственной. И я дождалась того момента, когда он буквально прибежал ко мне, светясь от радости и сказал, что любит. Это было давно… та женщина была замужем, и он её добивался, волновался, переживал, я впервые видела сына таким уязвимым. А потом, спустя время, она ушла и от него, уж не знаю, что и как, но больше он со мной об этом не говорил.
Я видела, что ей было трудно говорить, она любит Диму и переживает за него, но мне было в разы больнее выслушивать всё это, вспоминала тот взгляд, который он посылал Карине на записи… больно, как же больно!
– И, Алеся, он ничего не говорил мне о вас, я даже не подозревала, что мой сын живёт с женщиной. Эта влюблённость пройдёт, вы ведь и сами знаете, как это бывает, а у вас сын, а мальчику нужен отец. Возвращайтесь к мужу, не разбивайте себе сердце, с Димой у вас всё равно ничего не выйдет.
Я сжимала и разжимала кулаки под столом, мысленно умножая и переумножая числа, только бы не сорваться, не накричать, не расплакаться, я практически на грани.
– Я очень благодарна вам за заботу обо мне и о моём сыне, но раз уж мы так откровенны… Своего отца Антон не видел уже шесть лет и я этому безумно рада, с мужем своим я развелась бы не зависимо от того, появился бы Дима в моей жизни или нет, а то, что происходит в нашей с ним семье, касается только нас и никого больше. Это понятно?
С каждым словом мой голос становился всё более ледяным, твёрдым, тональность повышалась, но до крика было далеко. Женщина продолжила сидеть и я не выдержала.
– И если вы ещё раз влезете в нашу семью, вне зависимости от того, какие у вас намерения, я вас на порог не пущу. Ясно?!
Я вскочила из-за стола, указывая ей на дверь, и она молча удалилась. Снова в дверях столкнулась с Антоном, а он, заметив моё настроение, смотрел на неё с большим интересом.
– Мам, всё в порядке? – Тихо уточнил он.
– Иди спать!
– Мам, ещё только три часа.
– Тогда делай уроки и не появляйся из своей комнаты!
– Мам, с тобой всё в порядке? – Немного испуганно, спрашивал сын, я меня сейчас всё раздражало, и я срывалась на откровенный крик.
– Ты меня не слышал? Марш в свою комнату, и не появляйся, пока я тебя не позову!
Сын ушёл. Не хлопнул дверью, не раскричался в ответ, как бывало частенько, если мой тон не соответствовал моменту, но сейчас он меня понял, к счастью. В комнате стало до безумия тихо, и я могла расслышать, как сзади крадётся паника. Скользкая, холодная, которая плотно окутывает, не позволяя вырваться. Она закрадывается в душу, в сердце, сжимает его, не давая биться в полную силу. Темнота сгущается, оставляя меня одну во всём мире. Я снова и снова набираю номер Димы, но ответа нет, я практически не двигаюсь, ничего не чувствую, мне просто одиноко, как никогда. Так прошло три часа, как мне казалось, слишком страшные три часа неизвестности. Было уже начало седьмого, я не волновалась, не истерила, я даже перестала набирать его номер, потому что пальцы больше не слушались и отказывались жать на сенсорный экран, в попытке дозвониться. Он всегда приходил в шесть. Я знала, это ради меня, что у него много работы, за которую он и садился, когда я ложилась спать, но он всегда приходил. Всегда, но не сегодня. Половина седьмого, его нет. Семь. В непонятной прострации я набираю его номер, уже, в принципе, ни на что не надеясь. Даже забавно, словно он знал о том, что я разговаривала с Кириллом и что всё знаю о Карине. Надо же, как он перед ней забавно смущался, разговаривал тихо, подбирая слова. И я ведь сразу это заметила, но он в очередной раз наврал, и я верила, как последняя дура. Не важно. Теперь – не важно. Я не понимаю, что до сих пор здесь делаю, наверно хочу увидеть его глаза… а зачем? Может, он снова мне скажет, что не отпустит, ха, а ведь он и сказал, что всё и всегда доводит до конца. Правильно, чтобы бросить меня самому, так ведь ему привычнее. Гудки шли, но я их уже и не слышала, просто держала телефон у уха, как вдруг вызов оказался принятым, и я услышала его голос. Спокойный, весёлый, словно и не было пятидесяти пропущенных от меня, он даже не волнуется…
– Привет.
– Привет.
И молчу, все слова, что я хотела сказать, вдруг потерялись, и сил хватало только на то, чтобы не расплакаться, услышав его такое обычное «привет» в тот момент, когда моя жизнь перевернулась.
– Алесь, говори быстрее, если что-то хотела, я за рулём.
– Да… да я хотела сказать… Я сегодня разговаривала с Кириллом, а потом ко мне приходила твоя мать. Я всё знаю. – Он молчал, не отрицал, не спрашивал, Боже, как я могла не видеть этого?! – Сегодня я узнала, что беременна и если ты не появишься дома ближайшие два часа, то можешь больше никогда не появляться в моей жизни.
А в ответ тишина, оглушающая, убивающая наповал.
– Почему молчишь?
– Я тебя понял. Это всё? – Сказал совершенно нейтральным тоном, не удивлён, словно я ему о погоде рассказывала.
– Всё.
Что же, время пошло. Но оно не шло. Оно тянулось, а я медленно умирала. Умирала, когда часовая стрелка переползла далеко за девять, когда в подъезде воцарилась полнейшая тишина, не звонил телефон, сын не смотрел телевизор, я не включала свет, я просто сидела и ждала, что он придёт. Десять, одиннадцать, двенадцать… Его нет. Его больше не будет. Напряжение нарастало и в итоге выплеснулось наружу слезами, истерикой, я закрыла рот рукой, чтобы не испугать сына, я не верила, что всё так произошло. Хотелось выть и кричать от боли, что разрывала меня изнутри, я сжимала ладони в кулак и ногти врезались в них до боли, до крови. Внутри всё полыхало. Предательство. Он не пришёл. Я плакала долго, казалось, целую вечность, в эту ночь так и не уснула. Глаза опухли и болели, я боялась смотреться в зеркало, хотя мне было не до зеркал, я сидела на том же стуле, в той же позе. Всё тело затекло, но я не могла пошевелиться, мне нравилась эта боль, она заставляла меня забыть о том, что происходит внутри. Эта проклятая татуировка жгла кожу, словно тысячи пчёл одновременно пытались ужалить в одно и то же место, и я раздирала кожу на спине, не чувствуя боли, хотелось живьём содрать эту ненавистную картинку и память о ней.
За окном было уже светло, наверняка больше девяти часов, а я смотрю в одну точку, даже слёз не осталось. Что-то скрипнуло, и я подняла глаза: передо мной стоял сын и боялся подойти.
– Мам, давай уедем. – Тихо сказал он. – Я всё слышал… Он не приехал, мам…
И слёзы полились с новой силой. Как же я не хотела, чтобы сын видел меня такой, слабой, побитой жизнью, но и прятаться от него сейчас не могла.
– Мам, мамочка, прости, это всё из-за меня. Это я заставил тебя вернуться к нему, я не знал, что он такой. – Тихо приговаривал он, аккуратно поглаживая по голове. – Не плачь больше, пожалуйста, не надо плакать. Мы поедем к бабушке, мы будем жить как раньше, помнишь? Я буду тебе помогать, только не плачь.
Так прошёл ещё час, может больше. Антон отправил меня в душ, а сам принялся собирать вещи. Когда я вышла, практически всё было разобрано по чемоданам. Вызвала такси, заказала билеты на ближайший поезд. В дверь позвонили и, хотя я никого не ждала, дверь открыла сразу же. На пороге стояла невысокая худощавая женщина с короткой стрижкой, заученно улыбалась, но ответить тем же я не смогла.
– Извините, а Дмитрий Анатольевич дома?
– Нет, его нет, а вы кто?
– Я риэлтор.
