Максим Бодягин - Машина снов
…Пэй Пэй снова унеслась в туманный сумрак, мелькнули яблочные груди, блеснуло обнажённое лоно, знакомый смешок, волна жасмина, изогнутая бровь. Диавол сладок, прошептал Марко, и семя вытекло из него как молоко, без толчков, тонкой струйкой, как вода, заскользило по алому шёлку, по алому, как рот Пэй Пэй, шёлку, заскользило туда, в сон, где возможно всё, где никто не умирает, потому что сон — младший брат смерти, иногда такой желанной.
Смерть — жестокая красавица, но если прорваться через её укусы к лону, то оно будет горячим и сладким, смерть жестока не ко всем, а лишь к тем, кто её боится, смерть посылает нам сны, чтобы мы не боялись помнить о ней… Марко крепко спал, подобрав под себя ноги. Рукоять меча торчала из-под подушки совсем неуместно — он был так похож на ребёнка в этот момент.
…Вскочил, сжимая в правой руке обнажённый меч и, почему-то, подушку в левой. Было совсем светло, наверное, уже день. В дверном проёме темнел коренастый силуэт.
— Меч — от человека, это понятно, — сказал смутно знакомый насмешливый голос. — А подушкой от кого ты хочешь защититься?
— Я тебя знаю?
— Думаю, да.
— Ты… (скрипнув уключинами, нарядная джонка с шипением унесла в сонную дымку голос матери, туман одеялом накрыл мост, ведущий на тот берег).
— Шераб Тсеринг из Кхама.
— Лекарь?
— А тебе разве нужен лекарь? Что ты собрался лечить?
— Ты был лекарем Пэй Пэй?
— Ей лекарь уже не нужен, — сказал Шераб Тсеринг, выходя из тени.
Он был одет в длинный синий халат из хлопчатой бумаги, в
ухе болталась большая бирюзовая серьга. На шее висели длинные чётки со странными амулетами, похожими на ножи. На вид ему было лет сорок или… или сто сорок, трудно определить. С виду он больше всего походил на разбойника, но глаза… его лицо, казалось, содержало в себе все лица земли. Марко почувствовал желание встать поближе. От Шераба Тсеринга веяло какой-то избыточной, необычной, большой силой, устойчивостью камня, состраданием ангелов, огнём вулкана… Чем ещё? Марку хотелось… Он даже не знал, что ему хотелось. Выразить своё уважение? Нет, не знаю… Обнять его? Да, но это совсем не. Откуда такое странное чувство?.. Меч выскользнул из руки Марка и тихо зазвенел, покатившись по циновке.
— Я только что видел её во сне, — сказал Марко.
— Это нормально — у вас сильная связь.
— Мне её не хватает.
— Разлука с любимым — страдание, пребывание с нелюбимым — страдание.
— Я хотел убить тебя. Сначала за то, что ты дал ей волшебные пилюли, которые предотвращают беременность. Потом за то, что ты позволил ей умереть, хотя был её лекарем.
— Ну так убивай, — засмеялся Шераб Тсеринг. — Она тотчас же воскреснет.
Марко хотел обидеться, но смех колдуна был таким открытым, без издёвки, что молодой венецианец только присел на кровать.
— Ты колдун? — спросил он.
— Отец мой был известный нгагпа2, но я не пошёл по его стопам. Я перенял его знания в лечении различных болезней, но я не колдун. Я — странствующий налджорпа3.
— Что ты здесь делаешь?
— Я остался здесь по просьбе Карма Пакши.
— Он колдун?
— Он великий святой, защитник всех живых существ, несущий свет знания, воплощение сострадания.
— Идолопоклонник разве может быть святым? — вскинулся Марко.
— Когда у тебя болит зуб, ты не спрашиваешь, какой веры знахарь, дающий тебе снадобье. Все хотят быть счастливыми — сарацины, несторианцы, иудеи. У всех есть мать, все испытывают боль, всех впереди ожидает смерть.
— И что он делает, Карма Пакши?
— А зачем тебе колдун? — снова засмеялся Шераб Тсеринг.
— Я хочу знать, что такое сон… — мучительно сморщив лоб, произнёс Марко. — В Тебете, рассказывают, колдуны знают всё о смерти и о сне.
— В Тебете колдуны знают, как вызвать дождь или разрушить селение градом, или сделать так, чтобы скотина рожала больше. Великий Мила до того, как стать святым просветлённым, учился у нгагпы насылать грозу и после этого с помощью молнии убил тридцать пять человек, причём своих ближайших родственников. Ему потом пришлось двенадцать лет искупать своё преступление. Колдуны ни хрена не знают. Они тебе не нужны.
— А кто мне нужен?
— Кому нужен?
— Мне.
— А что значит «мне»? Кто такой этот «я»?
Марко глупо посмотрел на Шераба Тсеринга, что-то попытался ответить, но слова куда-то делись. Тебетец зашёлся в хохоте, хлопнув Марка по плечу так, что тот снова беспомощно опустился на кровать.Три.
Библиотекарь шёл, постукивая и шурша по циновкам пола тонкой резной палочкой, последние годы заменявшей ему глаза. Рабыня- караитка, совсем ещё девчонка, в чьи обязанности входило смотреть за тем, чтобы старик ни в чём не нуждался, пыталась направить его, легко придерживая под локоть, но библиотекарь яростно сопротивлялся. Его раздражение Марку понятно: все, кого он учил, разъехались по дальним углам Поднебесной. Новая девчонка полуграмотна, по-татарски говорит с ошибками, не говоря уж о катайском. Хубилай пообещал, что десять лучших сотников будут обучаться в библиотеке так же, как до сих пор обучался Марко. Вот удружил ! Мунгальские сотники прилежны, но тупы, как и эта сопливая караитка. Но Хубилай и слышать ничего не хочет: мунгалы должны стать умнее катайцев…
— Мир тебе, — поздоровался Марко с библиотекарем, неслышно поднимаясь с резного кресла в читальне.
— Si vis pacem, para bellum4? — засмеялся старик, постучав палочкой по ножнам, болтающимся у бедра венецианца.
— Приходится, — улыбнулся в ответ Марко.
— Тебе надобно бы Сунь Цзы прочесть.
— Я наизусть учил, всё ещё помню. И даже пытался на латинский переводить, да не успел. Кубла-хан меня в страну Мянь услал.
— А вот меня память совсем подводит — путаю всё: языки, смыслы, образы. Презабавнейшая каша получается иногда. Как катайский дракон — чешуя карпа, тело змеи, ноги петуха, а рога — оленьи, — снова засмеялся библиотекарь, и редкие шёлковые волоски на его белёсом черепе зашевелились в такт. — Так говоришь наизусть?
— Пэй Пэй просила, чтобы наизусть, — помрачнел Марко, поглаживая гарду.
— Пэй Пэй? Жалко девочку… Способная была, образованная. Конфуцианский канон знала лучше многих сюцаев, её отец учил строго, — голубые бельма старика увлажнились. — Чаю?
— Благодарю покорно.
— А я выпью, — задорно сказал старик. — Эй, сопливая, давай-ка чайничек нам, да шевелись.
Караитка убежала, пятясь назад. Старик был самым добрым существом, которое она видела в жизни: он ни разу её не ударил за полгода и вовремя кормил. Этого было достаточно, чтобы она посчитала его живым божеством. За пазухой у неё притаился тонкий кривой сарацинский нож: если на старика кто-нибудь поднимет руку, она защитит слепого, а если надо, умрёт за него.
— Я пришёл спросить тебя…
— Конечно, Марко. Хотя за минувший год ты стал совсем другим, взрослым, настоящим мужчиной. Но спрашивай. Тяга к знаниям похвальна…
— Я встретил Шераба Тсеринга…
— Я знаю его, он приехал несколько лет назад из Тебета, вместе с Карма Пакши.
— Ты всё знаешь…
— Ну… уж не всё…
— Но всё-таки, никто в царстве Юань не знает больше твоего, даже Хубилай.
Старик приложил палец ко рту, оглянулся, словно по старой привычке ещё зрячего человека проверяя, не слышат ли рабы, и негромко поправил:
— Великий хан…
— Да, Великий хан, конечно… — поспешно повторил Марко. — Так вот. Я хотел спросить: кто такой тот Карма Пакши?
Юная рабыня вернулась с подносом горячего чаю и бесстыже уставилась на Марка, одетого в расшитый парчовый халат. Марку стало смешно: вот деревенщина! Через пару лет красоткой будет.
— Он для идолопоклонников всё равно что живой Иоанн Креститель, — улыбнулся библиотекарь.
— Святая Богородица! — быстро перекрестился Марко.
— Человек в чёрной короне. Родом он из Тебета, но говорят, что он рождается каждый раз в новом теле. И многие-многие годы будет он приходить в Тебет, каждый раз в новом теле.
— Помилуй мя, Пречистая Дева! Это колдовство!
— Я не знаю, колдовство ли это, но говорят, что он останавливает войны, исцеляет больных. В Тебете племён много, а еды никакой, оттого живут там одни разбойники. В каждой долине свой народ, а долин там, как морщин на моём лице. Раньше там все со всеми воевали, а этот усмирил их, — засмеялся библиотекарь. — Великий хан как-то решил, что неплохо бы ему в империи учредить какую-то религию, которой бы все подчинялись. Слишком большая страна, надо как-то её объединить. Сам он надумал или присоветовал ему кто, я не знаю. Но за полгода гонцы ханские со всех земель привезли в Канбалу священников и жрецов всяких. И евреи, и несторианцы, и греческой веры были люди, и чистые идолопоклонники, что деревьям да кустам молятся, и пандиты индийские — всякой твари по паре собрал Великий хан. И говорит: «Кто искуснее будет в спорах богословских, того религия и будет нашей». Святоши-то на закрома Хубилаевы посмотрели, да и давай спорить! Каждому охота стать в царстве Юань навроде понтифика! — в голос, до кашля, захохотал библиотекарь. — Трое суток эти крикуны горло драли, чуть до драки не дошло, водой разливали. Карма Пакши на спор опоздал, прибыл к исходу третьих суток. Он вошёл, Хубилай его и спрашивает, что, мол, ты скажешь в защиту своего учения? А Карма Пакши посмотрел на него и увидел до смерти голодного старого человека, которого эти многодневные споры замучили до тошноты. И тогда тебетец просто повел руками, и в воздухе появились тарелки с едой, бокалы, и всё это поплыло к Хубилаю. А спорить… он даже говорить ничего не стал.
