Ольга Горовая - Дурман
- Таня, что?
- Да ничего, Виталь, - ага, и так горько вздохнула, что ему прямо полегчало. - Просто… - Таня, наконец, сама на него глянула. Как-то неуверенно и виновато даже. - Я не завидую, не думай…
Блин, ему и в голову такое не приходило.
- Танечка! - еще крепче обхватил ее, пряча голову жены у себя на плече. - Ну ты выдумаешь, тоже!
- Виталь, а если… - невнятно пробормотала она ему в кожу. - Если у нас не выйдет ничего? Что тогда?
Казак выдохнул. Прижался губами к ее макушке.
- А что, свет мой ясный? Ты как думаешь? Ты будешь у меня, я у тебя! Справимся со всем. Решим проблему, когда появится, Танюш. Вместе - не пропадем, это же главное. Вдвоем что-то, да придумаем.
Она так выдохнула, что он сразу понял - рыдать начала. Однако пряталась от него на его же плече. И Виталя не тянул ее голову, не заставлял на него смотреть. Только обнял сильнее, чтобы Таня чувствовала. И она его обняла.
ГЛАВА 32
Следующие несколько месяцев оставили очень непростой след в памяти Тани. Такие тяжелые и суматошные, такие неопределенные, когда просыпаясь, не знаешь, куда все к ночи повернет. Полные страха и нервов, волнения за любимого. И самым непростым было - не спрашивать ничего. Заставить себя довольствоваться тем, что Виталя сам рассказывал, понимая, что больше он ничего сказать не может, все равно. А ее вопросы еще и его мучают, добавляя мороки и расстройства, которых и так хватало. И в клинике сложнее стало, видимо, и у хозяев обстановка в стране в связи с напряженностью и попыткой смены власти - трудности вызывала. И никто не говорил ничего вроде бы. И в коллективе запретили обсуждать политику. А оно висело в воздухе, в напряженных и усталых взглядах читалось, в каких-то дерганых попытках спрятать телефоны, чтобы никто не заметил, как ты новостную ленту листаешь. А Таня только и могла, что телефон проверять, ожидая любое сообщение от мужа. Сложно очень. Нигде легче не становилось. Виталий только на ночь домой и приезжал, помогая Диме, да и то, часто за полночь возвращался. Набрасывались лихорадочно друг на друга, будто боясь чего-то не успеть, упустить. Или просто лежали, крепко обнявшись, когда и говорить ни о чем нельзя, и молчать невыносимо. Потому что она за него боится до дрожи в руках, до подавленной истерики, когда и оперировать иногда уже не в состоянии, и он ее ничем успокоить не может, нечего пообещать, сам не знает, куда вывернет.
И на здоровье ее это сказывалось. Снова хуже с анализами стало. И Таня нервничала еще больше, виня и коря себя за то, что никак успокоиться не может. И что, возможно, лишила их с Виталием единственного шанса иметь ребенка из-за собственной невнимательности и неумением контролировать эмоции. Не признавалась в этом мужу, расстраиваясь еще больше, но он словно чувствовал и на подкорке ее мысли считывал, убеждая и уговаривая Таню «не париться и не страдать бредом».
Она Мише звонила чаще, все время волнуясь за родных, в столице же острее это противостояние чувствовалось. Даже с мамой как-то проще говорить стало. Призналась все же отчиму, что за Казака замуж вышла. Повинилась.
- Да знаю я, дочка. Не думаешь же ты, что не присматриваю за тобой? И с ним давно потолковал, чтоб и не думал тебя обижать. У нас тоже возможностей и связей хватает где угодно, - в свою очередь признался Миша.
И Таня не рассердилась на своих мужчин, даже весело в чем-то стало, что они сговорились за ее спиной. И хорошо, что нашли общий язык. На душе легче. Матери, правда, не до конца все открыла, просто призналась, что расписалась с любимым человеком, не до пышных церемоний им оказалось, непросто все складывалось. Так удобней было. О том, кто Виталий такой и чем занимается - ни слова не сказала и Мишу попросила не открывать.
Отчим не спорил с этим решением и толькоее в ответ попросил быть осторожной, учитывая все, что происходит. Она пообещала, попросив их о том же. Не совсем понимала, чем она может на события повлиять, но и спорить же не о чем. Да и Виталя просил ее о том же постоянно.
Муж, вообще, кажется, с удовольствием запер бы ее дома. Почему-то Витале казалось, что именно сидение дома спасет ее от волнений и переживаний.
- Да я с ума сойду тут, Виталь! - пыталась втолковать ему Таня. - Так хоть немного отвлекаюсь, пока работаю.
- Дима отправил Лизу в безопасное место, - огорошил ее Виталий в ответ. Сумрачно глянул исподлобья, вертя при этом сигарету пальцах. - Может, и тебе стоит…
- Я не уеду от тебя, Виталь, - севшим голосом прохрипела Таня.
Ей по-настоящему страшно стало в этот момент. За него, за них.
- Не прогоняй, не отправляй, пожалуйста, - вцепилась в его руку своими дрожащими пальцами. - Ты же знаешь, как нас обоих ломает, как плохо… Лиза - ладно, она беременна, ей опасней. А мы… Я… Не могу, Виталь. Давай вместе, чтобы там ни было, пожалуйста! - голос таким ужасным стал, плаксивым и хриплым, словно она умоляла.
Хотя, так и было же. Не представляла сейчас, как сможет его оставить? Как раньше могла? Не выдержит же без Витали и дня, умом двинется. А он хмурится так, что ей еще страшнее внутри. Не его боится, а что не послушает ее доводов.
Казак прикурил. Глубоко затянулся, заставляя ярко тлеть кончик сигареты.
- Это же для твоей безопасности, свет мой ясный, - Виталя дернул ее на себя, заставил сесть к нему на колени. Отвел в сторону левую руку с сигаретой. Прижался лицом к шее Тани, притиснулся губами почти до боли, едва не прикусывая.
Хотя Таня и сама стремилась к нему. Как можно ближе и теснее, плотнее прижаться, обнять, чтобы и дыму от сигареты не просочиться. Кожа к коже. И обоих колотит.
- Нет, Виталь, пожалуйста… Не смогу, - пальцами ему в волосы зарылась. - Умру без тебя…
Он хрипло рассмеялся. Но вообще без веселья. Мрачно, скорее.
- Это я без тебя подохну, Танечка, - дышит ее кожей, ее волосами, кажется. - У меня же в груди - твое сердце бьется. Дышу твоими легкими…
Она заплакала. И рассмеялась одновременно.
- Тебе просто пора бросать курить, любимый, - хрипит и сипит, и носом шмыгает. - Тогда и твои легкие заработают…
И за его шею так держится, что как только не придушила еще?
А он ухмыльнулся, хоть и видно, что и Витале тошно. Еще крепче за плечи обнял. Затушил сигарету в пепельнице, стоящей на подоконнике в комнате, где они сидели, словно бы кресел и диванов мало вокруг. И напряжены оба так, что воздух вокруг них трясется, кажется. Даже Бакс не рискует приближаться. Напряженно замер в противоположном углу комнаты и следит настороженным взглядом. Хвостом мотыляет из стороны в сторону.
- Брошу, Таня. Слово даю тебе. Как с этим всем разгребемся - брошу, - так крепко в губы поцеловал, что даже больно немного, но она его от себя не отпускает.
- Договорились, любимый, - шепчет ему в ухо. - Только сейчас, не отсылай меня никуда, очень тебя прошу. - И нет сил в глаза глянуть.
Боится, что все равно настаивать станет. Понимает, в самом деле, что не просто так Виталий этот разговор завел.
Казак резко выдохнул, матерясь сквозь зубы. Уперся лбом ей в макушку, поцеловал волосы. А она остановить слезы не может. Катятся и катятся, глупые. Сами собой.
- Хорошо, Танечка. Уломала. Блин, да я сам себя пытался уговорить тебя отправить, на горло себе наступал и меня корежило из-за этого. - Хмыкнул, начав раскачиваться тихонько, будто ее укачивал, как ребенка. - Только это же твоя безопасность, Таня.
Оторвал ее голову от своего плеча, заставив глянуть в глаза. А ей уже все по боку. Голова поплыла, как от шампанского, когда он «хорошо» сказал. Расслабилась, каждая мышца от облегчения дрожит, а Таня за мужа продолжает цепляться. Что угодно, как угодно, лишь бы с ним. Все с ног на голову в жизни перевернулось, от всех принципов своих отошла, и не плачет за прошлым. Главное, что вместе с ним.
- Хочешь, я уволюсь, Виталь? Дома сидеть буду с Баксом, под охраной? Никуда не выйду? Только, чтобы рядом, пожалуйста? - на все согласна, вот уж правда, и не нужно кроме него ничего больше.
Казак ошарашено уставился на нее. Удивила, похоже. Да и что странного? Сколько он ее на это уламывал, а тут Таня сама…
- Мне без тебя ничего не важно, Виталь. Уже проверили и перепроверили даже, - хмыкнула не особо весело.
Но и не грустно. Просто признала то, что есть.
А он зажмурился. Кажется, сам и дыхание, и слова все растерял. Прижал ее голову к своему плечу, лицо к шее. Горячая ладонь на затылок давит, и ей хорошо от этого так, что никому не рассказать и не передать словами! И его жадные губы по ее коже: по щекам, бровям, векам. Целует, давит, ласкает. Словно передать, выразить ей то хочет, для чего слов не знает. Да и Таня таких слов не знала, чтобы все, что к нему ощущает - описать и назвать. Потому, сама так же в ответ целует, ерошит волосы пальцами, цепляется за напряженные, твердые плечи мужа. И отодвигаться даже не думает, хоть его руки слишком сильно на ребра давят. Правду оба говорили: живут только когда вместе друг с другом.
Таня все-таки осталась дома. Во всех смыслах. Виталий никуда не отправил ее, чтобы там не подразумевалось под безопасным местом. Но и с работой ей пришлось рассчитаться.
