Gurulev - Rosstan
– Вы к кому?
– Мне Олю надо. Оля здесь живет?
– Ольга Николаевна?
Женщина виновато улыбнулась.
– А я и отчества ее не знаю. Может, и Николаевна.
– У нас живет Ольга Николаевна. Но ее сейчас нет. А фамилию-то вы своей Ольги знаете?
Гостья смутилась еще больше.
– Я прежнюю ее фамилию знаю. Но потом она вышла замуж.
– Ольга Николаевна живет одна, – сказал Лахов.
– Да, мне об этом говорили. Я знаю. Я слышала об этом. Но за последние двадцать лет я Олю ни разу не видела. Так что сами понимаете. Она как бы потерялась от всех своих прежних подруг. Сама, сознательно потерялась. А найти бы мне ее очень надо. Мне дали этот адрес… Я ведь специально приехала…
– Как это сознательно потерялась? – Лахов почувствовал в себе любопытство.
– Да вот так. Жизнь.
– Видите ли, я во всей квартире один и не знаю, куда все мои соседи сознательно потерялись. Если хотите, проходите в мою комнату и ждите свою или не свою Ольгу Николаевну. Вы отдохнете, и, быть может, мы с вами как-нибудь выясним этот вопрос еще до прихода Ольги Николаевны.
– У нее мать была…
– Ну это не слишком индивидуальный признак, – улыбнулся Лахов. – Матери, по-моему, у всех были.
– Да нет, я хочу сказать, да и мне так говорили, она всегда жила с матерью.
– Правильно, и наша Ольга Николаевна жила с матерью. Но она умерла. Еще до моего переезда сюда, и я ее не застал.
– Ну вот видите, – обрадовалась женщина, – Ольга Николаевна вполне может оказаться моей Оленькой. Господи, как я хочу ее видеть!
Лахов провел гостью в свою комнату, предложил ей единственный в комнате стул, сам сел на табурет у окна.
– В криминалистике есть такое понятие – словесный портрет. При розыске человека им вроде бы пользуются. Вы мне будете рассказывать о внешности своей подруги, и, если все признаки совпадут, значит, Ольга Николаевна – ваша Оленька. Я вас слушаю.
Женщина засмеялась.
– Это, оказывается, не так просто. Вот я ее мысленно вижу столь ясно, как вас сейчас. Красивая, веселая, молодая.
– Ну насчет последнего…
– Так ведь двадцать лет прошло.
– Хотя да.
– Но о словесном портрете… Среднего роста. – Женщина внимательно посмотрела в глаза Лахову, ожидая поддержки.
– Правильно, – кивнул Лахов.
– Больше, пожалуй, брюнетка, чем шатенка. Такие, знаете, пышные черные волосы.
– Черные, – согласился Лахов, прислушиваясь к скворчанию, доносившемуся с кухни. – И до сих пор еще не плохие.
– Очень пышные волосы. Мы все в театре им завидовали и шутя говорили, что если она их отрастит чуть длиннее, то они ей будут мешать танцевать.
– Вот тут, как говорят газетчики, вкралась опечатка. Танцевала? В театре?
– И очень даже хорошо.
Лахов представил тяжелые ноги соседки в синих узлах вен, вспомнил, как она тяжело дышит, втаскивая себя и тяжелые сумки на пятый этаж, и с сомнением покачал головой.
– Мне очень жаль вас огорчать, но наша Ольга Николаевна не ваша знакомая. У нее более скромная биография. Работает в столовой. Администратором или кем-то в этом роде.
– Пожалуй, вы правы, – вдруг устало согласилась женщина. – Я слышала, что когда Оленька не смогла танцевать и оставила балет, то уехала в ваш город и поступила в театр. Не знаю, что она там делала, но работала в театре. А потом ушла. Но не в столовую же она ушла. Ну, а ваша соседка всю жизнь работала в столовой или еще где-то? Вы не знаете?
– Не знаю, – ответил Лахов, – но теперь это уже нетрудно узнать. – Он уже слышал слабый поворот ключа во входной двери, шаркающие шажки, глухое покашливание и понял, что вернулась с прогулки Фекла Михайловна. – Фекла Михайловна! – крикнул он громко.
Дверь почти тотчас открылась, и в притвор просунулось печеное личико Феклы.
– Ась! Звал ли, чо ли?
– Звал, Фекла Михайловна, звал. Вы ведь тут давно живете. Вы не знаете, где Ольга Николаевна работала прежде, еще до столовой. Или всегда в столовой?
Фекла Михайловна, почувствовав свою нужность, протиснулась в комнату, в волнении принялась оглаживать сморщенными лапками свой фартук, готовясь к долгому разговору.
– Не знаете? Ну, тогда извините нас…
– Ну, ты почто такой-то? Знаю. Только позабыла. Но я счас вспомню. – Старуха забеспокоилась. – Счас, счас. В столовой-то она это когда же стала работать? Это, однако, как я руку ломала. Однако, тогда и есть.
Лахов терпеливо разъяснил:
– Да нам не надо, когда она в столовую устроилась. Нам надо знать, где она работала прежде. В театре?
– Может, и в театре. – Фекла Михайловпа очень хотела угодить. – Только она, однако, че-то шила больше.
На Лахова нашло внезапное озарение.
– Ну, чего это мы все ходим с вами вокруг да около? Знаете, – Лахов решительно встал, – хоть это и неудобно, но я сейчас войду в комнату к Ольге Николаевне и принесу ее фотографию. Мне помнится, висит там такая на стене, в рамочке. Я вам ее сейчас принесу.
Ключ в комнату Ольги Николаевны был в двери – в квартире никто ключей с собой не уносил, – Лахов, поругивая себя за бестактность, переступил чужой порог и, словно впервые, оглядел комнату, надеясь, что здесь он найдет подтверждение тому, что гостья пришла не по адресу. Ему почему-то вдруг захотелось, чтобы Ольга Николаевна оказалась совсем не той, которую разыскивает женщина, и он не мог себе сразу объяснить это желание, просто ему смутно подумалось, что встреча с женщиной может принести Ольге Николаевне боль.
Комната как комната. Обыкновенная комната начавшей стареть женщины, которая еще не рассталась с желанием нравиться. Да и проходит ли это желание хоть когда-нибудь? На самом почетном месте трельяж. Рядом разноцветный пуфик. Столик трельяжа густо уставлен лосьонами, духами, губной помадой и всякими пузырьками и коробочками с неизвестными Лахову названиями. На полированных полках обилие дорогого хрусталя. Лахов вдруг с удивлением увидел – раньше он этого не замечал – бедность книжной полки, и у него вновь шевельнулась надежда, что Ольга Николаевна окажется совсем не той, которую разыскивают. На стене около стола висела фотография. Фотография весьма давняя, но она-то как раз лучше всего и разрешит всякие сомнения. Правда, фотографию эту не особенно хотелось бы показывать – Ольга Николаевна изображала здесь эдакую мещански томную красавицу, – но другой на виду не было.
Едва взглянув на фотографию, женщина заулыбалась.
– Она, Оленька. Вот я ее и нашла.
– Вы уверены, что это она? – спросил Лахов и почувствовал всю важность своего вопроса.
– Вы это в войну, поди, потерялись? – спросила Фекла Михайловна, радуясь возможности поговорить. – Может, чайку хотите?
Гостья заколебалась. Лахов вдруг ощутил смутное беспокойство: быть может, Ольге Николаевне эта встреча будет тягостной, ведь не случайно же она столько лет не давала о себе знать своим подругам.
– Так скоро ли Оленька придет?
– Нет, нескоро, – ответил Лахов и сам удивился той легкости, с какой только что соврал ставшей ему симпатичной женщине. – Мне кажется, что она сегодня совсем не придет. – Лахов уже утвердился в мысли, что гостье лучше всего сейчас уйти, а Ольга Николаевна пусть сама решит, как ей быть: встречаться или нет. – Вчера, помнится, Ольга Николаевна говорила, что у ее подруги какое-то торжество. Бывает, она у подруги и ночует. Вы свой адрес оставьте, и, как только она объявится, я ей сразу о вас и сообщу.
– Боже, как неудачно, – сказала женщина. – Я ведь завтра уезжаю. А адрес, адрес простой – гостиница.
– Да вы не расстраивайтесь, – Лахову было жаль гостью, и ему казалось, что он очень хорошо понимает ее нынешнее состояние. Видно, когда жизнь покатилась на закат, затосковала душа о близком человеке, затосковала о родственной душе, вот и понадобилось найти-встретить Оленьку из своей молодости. – Оставьте Ольге Николаевне записку, – Лахов подтолкнул к гостье листок серой газетной бумаги и карандаш. – Это самое лучшее будет – записка. Ольга Николаевна придет, и я ей сразу же и передам.
За многословием Лахов прятал недовольство собой: ему приходилось ложью выпроваживать гостью. Одно успокаивало, что это ложь добрая, как ложь врача у постели тяжелобольного.
Ольга Николаевна пришла вскоре после ухода гостьи. Так вскоре, что она могла вполне столкнуться с подругой близ дома. Быть может, они даже прошли навстречу друг другу и разминулись не узнав.
Вначале Лахов услышал на лестнице тяжелое дыхание Ольги Николаевны, потом в дверях заскрежетал ключ. Ольга Николаевна пришла с объемистой сумкой – видно, тоже с базара – и сразу же грузно села на стул около двери, отдышаться.
– А к вам тут приходили, – Фекла Михаиловна изнемогала от переполнявшей ее новости. – Бравая такая женчина. Говорит, что вы двадцать лет не видались. Я ее чай оставляла пить, а Алексей сбуровил, че ты седня, может, и ночевать не придешь. А женчина вот только что ушла.
