Евгений Гордеев - Возлюби ближнего
Но спектакль надо было продолжать, наступал бенефис Иисуса.
- Тэперь ты,- Биджо услужливо протягивал ему стакан.
- Этот себя с первого дня выше всех поставил, все кругом чмори, один он человек, пахать отказывается, - подливал масло в огонь Кот.
- А мы его сейчас немного на землю опустим, что б знал, кто здесь люди, а кто слоны, а то и совсем до дембеля чмом ходить будет, - проговорил хохотнув, Фома.
- Гаджихан, Биджо, ну-ка подержите-ка этому орлу крылья, похоже, этот сам пить не станет. - Фома с полным стаканом стал подходить к Иисусу, а Гаджихан и Биджо схватили того за руки.
- Пей, пей, - зашипел Фома, - неожиданно резко извернувшись, Иисус головой выбил стакан из руки Фомы, облив при этом помоями себя и державших его дедов.
- Ах ты чмо, - в два голоса заорали Биджо и Гаджихан, обнюхивая свои руки, и так же одновременно бросились с кулаками на Иисуса. Три пары кулаков обрушились на хлипкое тело Иисуса. О том, что бы ответить Иисус даже не помышлял, старался лишь прикрыть руками разбитые ранее губы.
- Ты все равно выпьешь, - по-змеиному шипел Фома. Но и второй стакан разлетелся вдребезги. Теперь били уже ногами, не разбирая, куда угодит ботинок. Во рту Иисус снова почувствовал вкус крови, удары в спину отзывались нестерпимой болью в висках, воздух как будто бы перестал быть невесомым, и его невозможно стало хлебнуть, стал тягучим и застывал в горле, легких, не хотел выходить назад.
В кухню неспешной походкой вошел Бугай. Окровавленный, лежащий на полу Иисус перестал чувствовать удары, и медленно раскрыл глаза. Он увидел только строй кирзовых ботинок, а потом подняв глаза увидел Бугая. Слезящийся взгляд Иисуса встретился со взглядом Бугая. Бугай смотрел на него с интересом, с едва заметной, чуть презрительной усмешкой. Медленно, очень медленно Бугай взял стакан, зачерпнул свежей воды и стал пить.
Все это время никто не проронил ни слова. Напившись, он отставил стакан, еще раз оглядел всех, и как показалось Иисусу, хмыкнул, молча ушел из кухни. Вся эта мизансцена, как-то поубавила пыл у мучителей, или охладила их, только больше ни у кого не было желание продолжать начатое. Невидимо появился Рыжий с зеленым лицом. Неугомонный Фома, подозвал к себе Рыжего и, указывая на лежащего на земле Иисуса, проговорил:
- Ты вот пил, а он нет. Он теперь тебя за человека не считает, хотя ты выполнял приказ сержанта, - скажи что он чмо, п...р? Ну?
- Ты чмо, п...р. Почему я один должен отдуваться за тебя, гад. Все пашут, только вы с Ципой и Китом строите из себя гордецов. Козлы ненависть в глазах Рыжего была не наигранной, Иисус понял, что его действительно ненавидят. Нет, не эти старослужащие, а вот это его одногодка, с кем он служил полгода в учебке. Иисус смотрел на него, с сожалением и грустью, для него умер человек по кличке Рыжий.
- Ты что, думал Бугай за тебя вступиться?
- неожиданно произнес Кот. - Ему из-за тебя резона нет, в дизель дорогу искать. Он вообще предпочитает без друзей жить. Гордый очень.
Так что напрасно ты на это рассчитывал, - заключил Кот. А тебя ни сегодня-завтра все одно сломаем. Не таких обламывали, смотри только, чтобы поздно не было.
- Ладно, все пацаны, хорош развлекаться, пускай убирают здесь все, и спать чешут, что-то я тоже на массу захотел, -произнес Гаджихан и повернувшись вышел из кухни. Остальные старослужащие так же не говоря ни слова разошлись по палаткам.
Изо всех, кто приехал на точку, Иисус поддерживал отношения только с Ципой и Китом. Как и он сам, эти ребята так же ходили в синяках, но упорно отказывались выполнять работы кроме службы. После случая на кухне прошло 3 суток, и Иисус снова должен был идти на дежурство с Бугаем. Снова родной уже окоп, где себя можно хоть ненадолго почувствовать свободным человеком.
- Ты спросил, откуда у меня шрам на спине?
- неожиданно начал разговор Бугай. - Я уже полгода здесь был, деды зверствовали - страшно. Подошли двое, кинули х/б - подшивай. Я усмехнулся и повернулся к ним спиной. Они в морду, а третий молча подошел и саданул в спину. Потом долго меня крутил особист после госпиталя, как-де все произошло, да кто виноват? Я сказал что случайно, в игре. А того, третьего, через месяц, зацепило. Пуля дура.
Особист опять приехал, опять разговоры по душам, все требовал в чем-то сознаться. А в чем? - Бугай устало усмехнулся и отвернулся от Иисуса.
- А я стихи пишу, - совсем ни к месту вдруг сообщил Иисус, - последние три дня назад написал.
Бугай, непонимающим взглядом уставился на Иисуса. И помолчав немного, предложил, - Ну тогда читай.
Иисус долго готовился, откашлялся и тихо начал читать:
Я такой же как ты одинокий,
Даром что не хулиган,
Но в положенные мне сроки,
Тоже лягу виском на наган.
Так же женщин люблю до безумства,
И они меня, только чу,
Тех кому дарил свои чувства,
Не нуждались в подарке чувств,
И я жаловался бумаге,
Ручку грыз и терзал в руках,
Только знаешь, хмельной браге,
Не стереть тоску в глазах.
И поэтому водкой горькой,
Не туманю я жизнь как ты,
Да, наша жизнь помойка,
Но бывают в ней и цветы.
Только мнут их и рвут и топчут
Что же делать, ведь люд жесток,
Только что же они не хохочут ,
Над суровостью твоих строк,
И я то же, блевать уже начал,
Травит жизнь колбасой гнилой,
Я пока облююсь, а значит,
Позже двинусь своей тропой.
- Это я Есенину написал, - смущенно сообщил Иисус глядя на Бугая, который пребывал где-то далеко, может быть в родной Рязани, а может быть и еще дальше, в закоулках своей души. Бугай зашевелился, глаза его ожили.
- Слушай, да тебе напрочь, по моему, голову снесло. Тебя здесь бьют, превращают в скота, издеваются, а ты стихи пишешь? Похоже, ты все-таки облюбовал себе место в этом мире, ты влез на очень высокую тучу и там устроил себе убежище. Смотришь вниз на все, и поплевываешь. Тебе не страшно там одному? Ведь гуртом оно всегда надежнее. Да и шансов выжить побольше.
- Мне нет, - ответил, едва усмехаясь Иисус, - а как же ты?
Иисус сидел на табуретке в палатке и смотрел телевизор. Шла передача "Служу Советскому Союзу", или как ее еще называли, "В гостях у сказки". Дяди с большими звездами кому-то, видимо репортеру, доказывали, что дедовщина в армии изжита полностью. В Афгане погибают ребята только по своей вине и из-за невнимательности и расхлябанности командиров. А солдатская взаимовыручка всегда есть, была и будет.. Ненависть душила Иисуса, тот мир, что показывали по телевизору, стал чужим. Уже не хотелось снова к этим дядям. К этой серой толпе в школьных костюмах , привыкших выполнять все по приказу, по указке. За те несколько дней, что он пробыл на точке, ему стало казаться, что он стал ужасно старым.
Следующее утро началось с внезапно раздавшейся автоматной очереди в одной из палаток. Все кинулись на улицу и увидели, как от палатки, где жил Цыпа, разбегаются старослужащие. Не понимая , что случилось, начали выспрашивать у убегающих. Случилось то, что должно было случиться, по крайней мере, не исключалась такая возможность. Доведенный до отчаяния Цыпа, вечными тычками, мордобитием, просто взял автомат и пристрелил главного своего мучителя - Гаджихана. Прошло пять минут. Из палатки Цыпа не выходил, Кента как на зло на точке не было. Из старослужащих никто соваться в палатку не хотел, да и вообще, старались отойти подальше. Начались разговоры, что нужно послать к нему молодых, пусть они его там заговорят и свяжут. Ведь не будет же он стрелять в своих одногодков. За всем происходящим с интересом наблюдал Бугай. Молча докурив сигарету, он выплюнул окурок на землю, растоптал его, так же молча, обычной походкой направился к палатке, где находился Цыпа. Все замерли в ожидании следующей очереди. Бугая не было не больше 10 минут. После чего, он показался из палатки. Он и Цыпа. В одной руке Бугай нес цыпин автомат, другой поддерживал еле идущего, плачущего Цыпу. Похоже что Цыпа находился в шоке, и с трудом понимал, что произошло. Вернулся Кент, уставшим голосом приказал взять Цыпу под арест. Бугай с жалостью посмотрел в последний раз на Цыпу, проговорил:
- Дурак, были способы лучше, надо было просто подумать. Что ж , каждому свое. Теперь держись, - легонько ткнул его кулаком в щеку и тяжело вздохнув, пошел в свою палатку.
Вечером Цыпу увезли на БТРе.
Прошел месяц, как молодые приехали на точку. Иисуса и Кита в конце концов оставили в покое.
Пахали те, кто согнулся. Иисус каждое утро уходил с Бугаем и учился драться. Бугай занимался на гражданке рукопашным боем и теперь начал учить Иисуса тому, что сам знал и еще помнил. "Иначе тебя забьют", - заключил Бугай. Жизнь стала равномерной, размеренной. Дни летели за днями. Иисус как и Бугай стал сторониться людей, друзей у него не было, были одни знакомые. Его стали бесить правильные речи Джейрана.
Как-то так произошло, что он понял незаметно для себя самого:
оказывается, те парни в кожаных, клепанных курточках являются достаточно сильными личностями. Попробуй выйди в таком наряде на улицу, да еще учитывая то, что серость постоянно задевает, унижает.
