toshiba - МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ
«[Запись от 8 июля 1941 г.] Хозяин комнаты, где мы сейчас
проживаем, оставил домкому документ о том, что мы
выписываемся 1 августа. Это значит, что с 1 августа мы больше не
имеем права тут ночевать. <…> Но ввиду того, что ее муж [т.е.
хозяин комнаты] написал о том, что мы выписываемся с 1 августа,
как мы можем жить без прописки до 1 сентября? Это
невозможно».
Две приводимые ниже цитаты объясняют, на мой взгляд, обе
упомянутые странности.
Цитата четвёртая
«Мать Веры [Ивановны Прохоровой], Надежда Николаевна, –
урожденная Гучкова.
Московский городской голова Николай Иванович Гучков – ее
отец. Александр Иванович Гучков – родной дядя. Да, тот самый, у
которого согласно советской историографии, что ни должность, то
крамола: основатель и лидер партии октябристов, председатель III
Госдумы, военный министр Временного правительства [а также –
вдобавок к должностям – один из организаторов Интервенции,
влиятельная фигура в Белой эмиграции. Умер в Париже в 1936
году].
С такой родословной в СССР не то, что на работу устроиться –
жить было невозможно. <…>
К 1930 [!] году маме [т.е. матери В.И. Прохоровой] все-таки
разрешили работать переводчицей с иностранными туристами, в
том числе и высокопоставленными»1.
(См.: Григорьев А. «Прохоровы с Трех гор»/ Известия, 12 мая 1998 г.)
Цитата пятая
<<На склоне лет, когда многие люди начинают жить
воспоминаниями, [советской разведчице, дочери А.И. Гучкова]
Вере Александровне Гучковой-Сувчинской-Трэйл понадобился
достойный собеседник. Она пишет <…> [советскому разведчику]
Родзевичу:
« <…> В свое время Ежов обожал меня (конечно же, в абсолютно
невинном смысле), впрочем, я писала об этом в своей книге». >>
1 Процитирую книгу В. Прохоровой «Четыре друга на фоне столетия» (М.:
Астрель, 2012, с. 45):
«В 30-м году был организован “Интурист”, и маму взяли туда гидом».
Для сравнения процитирую также недавно рассекреченный документ,
опубликованный в книге «Лубянка. Сталин и НКВД – НКГБ – ГУКР “СМЕРШ”
1939–март 1946» / Под ред. А.Н. Яковлева. – М.: Материк, 2006, с. 15–16:
« Сов. секретно
9 января 1939 г.
№ 63/б
ЦК ВКП (б) товарищу ПОСКРЕБЫШЕВУ
Направляю при этом копию письма от 7-го декабря 1938 года на имя
тов. СТАЛИНА и тов. МОЛОТОВА о Всесоюзном Акционерном Обществе
«ИНТУРИСТ».
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР
(Л. Берия)
7 декабря 1938 года
№111967
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ
Всесоюзное Акционерное Общество «ИНТУРИСТ» решением правительства
передано в Наркомвнудел СССР.
Нахождение «ИНТУРИСТА» в системе НКВД считаем нецелесообразным по
следующим причинам: <…> Исходя из указанных соображений, считаю
целесообразным «ИНТУРИСТ» изъять из ведения НКВД.
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР комиссар государственной
безопасности I ранга БЕРИЯ
РГАСПИ. Ф.17. Оп. 163. Д. 1207.Л. 69. Подлинник. Рукопись. Л.70 -72. Подлинник.
Машинопись.>>
(См.: Анискович Л. «София Парнок и Константин Родзевич. Две
стороны одной луны». – М.: Кириллица, 2005, с. 319)
А вот еще отрывок из той же книги Л. Анискович (с. 311):
<<Больше всего участников разборки документов [оставшихся
после смерти Родзевича] поразила некая магическая фраза в одном
из писем Веры Трэйл: «Пусть, наконец, меня оставят в покое с
этой историей [об убийстве] Рейсса и сына Троцкого – у меня
железное алиби!» >>
Две последние цитаты, вне всякого сомнения, говорят о том, что
квартира Прохоровой тщательно прослушивалась. Что и объясняет
упомянутые выше странности, сопутствовавшие переезду и
проживанию Рихтера в этой квартире. НКВД, как я полагаю,
спланировало этот переезд (разумеется, втайне от Рихтера и семьи
Прохоровой): лояльность сверходаренного музыканта нуждалась в
круглосуточной проверке.
И в эту мышеловку в сорок восьмом году был приглашен мой
отец.
О том, что из этого вышло, я уже подробно писал в своей книжке
«Гений зла», М., 2005.
Вкратце суть такова. В 1950 году Прохорова была арестована, а
крамольные разговоры, которые вели мой отец и Прохорова,
оставаясь наедине в ее квартире, были предъявлены ей
следователем: «Каждый наш разговор с Шурой был представлен
как мой монолог, мое высказывание или мое личное мнение».
(См.: Прохорова В. «Трагедия предательства»/ Российская
музыкальная газета, 2002, №4). И на основании этого Прохорова
написала свою статью, обвинив моего отца в своем аресте.
Удивительно, однако, как могла Прохорова позволить себе
поддерживать целую серию из многих антисоветских бесед в
своей квартире. Она их насчитала целых 12 или 13 штук.
Тем более что мой отец ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСАЛСЯ
ПОДСЛУШИВАНИЯ (см. ее статью).
Тем более что Рихтер, ЗА КОТОРЫМ СЛЕДИЛИ, продолжал в
этой квартире бывать (см. ее статью).
Тем более, имея такую специфическую родственницу как
РАЗВЕДЧИЦА Вера Гучкова-Трэйл.
Тем более что в этой квартире регулярно бывал и отдыхал там
душой близкий друг Прохоровой Юрий Нагибин – в то время
ЗЯТЬ СТАЛИНСКОГО ЛЮБИМЦА И.А. Лихачева, бывшего
наркома машиностроения (!) и чекиста. (См. Нагибин Ю. Вечная
музыка. – М.: АСТ, 2004, с. 346–355, а также Нагибин Ю. Моя
золотая теща. – М.: АСТ, 2004, с. 228–229, где И.А. Лихачев
выведен как «В.К. Звягинцев»)
Кстати, Прохорова пишет о беседах с моим отцом: «<…> А все
разговоры стали носить сугубо политический характер». Но
разговоры на политические темы должен кто-то начинать. Тем
более во время террора. Тем более, если собеседники знакомы не
больше года. Видимо, это был человек, который не боялся
подслушивания…
А что же делала Вера Гучкова-Трэйл в том самом 1949 году, в
котором велись антисоветские разговоры в квартире Веры
Прохоровой? Она тоже вела антисоветские разговоры, только по-
английски.
«Уже в 1949 году, – пишет Ален Бросса, – когда Виктор Кравченко
в эпоху нарастания холодной войны открыл глаза западному
общественному мнению своей нашумевшей книгой «Я выбираю
свободу», она сопровождает перебежчика на публичных
выступлениях в качестве переводчицы. На фотографии,
опубликованной 4 мая 1949 года в газете «Ивнинг ньюс», Вера
Трайл стоит рядом с Кравченко, нервно затягиваясь сигаретой…»
(см. цитированную выше книгу Л. Анискович, с. 314–315).
Конечно, Прохорова могла не знать о профессии Веры Гучковой-
Трэйл. Но как выдающийся знаток своей родословной могла бы и
догадаться.
* * *
Вообще, Лубянка умела творчески использовать подслушку. Вот
цитата из воспоминаний Елены Боннэр, относящихся, правда, уже
к более поздним временам (1971 году), но почерк Учреждения тот
же:
«Мы [т.е. Елена Боннэр и Андрей Сахаров] прошли в его комнату,
которую за месяцы, что прошли с декабря, я уже знала до
последнего гвоздя в стене. Пили кофе, грызли печенье и то, что он
мне говорил в эти часы (он мне все еще – Андрей Дмитриевич, я
ему – Люся – вы), было потом пересказано в грязно-отвратитель-
ной тональности в итальянской газетенке «Сетте Джорно» со
ссылкой на меня, что я якобы это рассказывала про него своим
подругам. Прослушивание в его квартире было налажено хорошо».
(См.: Сахаров А., Боннэр Е. Дневники, т. 1. М.: Время, 2006, с. 65)
Как известно, дискредитировать Елену Боннэр в глазах Сахарова с
помощью подслушки не удалось. В истории моего отца все
обернулось иначе – травлей со стороны прогрессивной
общественности, не прекратившейся и после его смерти…
P.S. Недавно мне попался на глаза совершенно удивительный
документ, помещенный в книгу «Лубянка в дни битвы за Москву.
По рассекреченным документам ФСБ РФ». – М.: Издательский
дом «Звонница», 2002, с. 82–90:
<<СПРАВКА ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ДИВЕРСИОННО-
ТЕРРОРИСТИЧЕСКИХ ГРУПП В РАМКАХ РЕАЛИЗАЦИИ
«МОСКОВСКОГО ПЛАНА»>>
14 октября 1941 г................ Сов. секретно
Для товарища Л.П. БЕРИЯ
<…>Агент «Лекал» – бывший офицер царской армии, старый
проверенный агент.
Оставляется в тылу противника с заданиями разведывательного
характера. Для успешного выполнения задания по нашему заданию
