Дмитрий Семеник - Опыт счастливых
У меня было время, когда я чувствовал, что вешу на веревке, которую мне с неба сбросили. Причем я в нее зубами вцепился. Руками-то схватиться сил еще нет. И вот ты пытаешься ручки поднять, а тебя снизу дергают и за руки, и за ноги. И понятно, что кому-то ой как не хочется, чтобы ты вверх полез. И вот этот кто-то и девочку тебе симпатичную подгонит, и разгуляй какой-нибудь организует. А дальше понеслось…
Ну, и потом уже, когда дел наворотил, начинаешь думать: «А почему? А зачем я это сделал?» И вот тут начинает всё болеть. Уже начинаешь всё ощущать по-другому. Ты бежишь к батюшке в храм. И тогда слезы не остановишь...
Но это возможно, только когда душа живет. Плакать не будешь, когда душа находится где-то в животе, а не в сердце, и ей надо только пожрать и поспать…
— Вы знакомы с представлениями людей о том, что такое «круто»?
— Если шестисотый «мерседес», кожаная куртка-косуха, цепь в два килограмма считается круто, то я тогда негр (при всем при том, что у меня папа — русский, мама — русская).
Крутизна бывает разная. Саша, мой племянник, который три года служил в Чечне в войсках «Скорпион», и который на 15 см выше автомата Калашникова, пытается жить нормально. Ну, да лечится и будет до конца дней своих стоять на учете в комендатуре, но его я считаю крутым. Хотя, по сути, он в Чечне был крутым, а здесь почти никто. Но он свою крутизну не показывает. Для него нормальная жизнь, как и для любого из нас, заключается не в том, чтобы быть лучше всех и сильнее всех, а чтобы быть мужиком. Реальным мужиком. Уметь ответить за свои поступки, уметь произносить правильные слова, отвечать за эти слова, ну и, наверное… уметь прощать.
Уметь прощать — это прежде всего. Если прощать не умеешь, значит, не умеешь любить. Если не умеешь любить, значит, не умеешь ничего. Значит, ты просто заложник своих внешних атрибутов. Того же шестисотого «мерседеса» и тех мышц, которые сегодня есть, а завтра нет. Болезнь прихватила, и вся мышечная масса оказалась никчемной.
У меня был случай, когда маленькая худенькая девушка, очень миниатюрная, и как потом оказалось, очень сильная духом, приехала на разборки одна. Нас было шесть человек и все ой какие не простые… Так она каждому из нас заткнула рот, каждому всё объяснила, и мы просто готовы были нести её на руках. Мы ей тогда сказали: «Слушай, если у тебя будут какие-то проблемы, какие-то беды в жизни, вот тебе наш телефон. Просто звони. Мы приедем и порвем просто всех!»
Это было нечто! Она нам так конкретно всё объяснила. Мы были в шоке, потому что не ожидали. Это опять же к тому, насколько человек силен духом, насколько он прав, правдив, и когда ему нечего бояться. Ей нечего скрывать. Она говорит правду и это видно! Помнишь фильм «Брат»? «Ну, что сила в деньгах? В правде сила!»
Вот опять же крутой, опять же мужик. Моего друга Володи старший брат, спортсмен, красавец, спас девчонку. Она шла вдоль железнодорожных путей, ее зацепило за платье и затащило под вагон. Так Володькин брат кинулся ей на помощь, вытащил или даже буквально вырвал её оттуда. Его ударило вагоном по голове, и человек превратился в «растение». Ему сделали трепанацию черепа. Причем в начале он что-то понимал, но потом болезнь стала прогрессировать, и его уже не спасли. Вот человек пожертвовал, не раздумывая, своей жизнью ради другого. Да много таких примеров есть…
Кто ещё по-настоящему крутой?.. Батя — крутой! Священник — батюшка Торик. Я помню: 30 градусный мороз, в храме изо всех щелей дует. В алтаре минус 27. Служба длится 4 часа. У него ряса, подрясник, свитер и всё, больше ничего нет. Он заходил в алтарь, ему разгибали пальцы, вынимали крест, одевали на пальцы кадило, и он шел служить. Храм тогда только начали выстраивать. Вот это круто!
Но это надо понять и принять. А принять все, что двигается, все, что можно пощупать, — это ничего не понимать. Потому что сегодня это видимое есть, завтра его нет. Есть что-то большее, чем то, что можно просто осязать.
Меня тот же батюшка Торик с поля жизненного на себе выносил. Если б не он, меня бы давно в живых не было: или посадили бы или застрелили. А для моей жизни оба варианта одинаковы. Тут бы не убили, убили бы в тюрьме.
— А вы были крутым?
— Скорее, подкрученным (смеется)… Ну, ощущал себя, наверное, крутым.
— Почему ощущали тогда? И что поняли потом?
— Скажем так, вокруг были люди, от одного вида которых очень многие были готовы залезть под стол. А я с ними нормально общался, но мы были независимы друг от друга… Вот уметь поставить себя в такой ситуации, показать этим людям, что у тебя есть своя точка зрения, что ты можешь её доказать (причем не кулаками, а делом), что ты нормальный — у меня это получалось.
Потом я, правда, сдал. Но эти люди не отвернулись от меня, а пытались помочь. Приходили и говорили: «Ты сильный мужик, которого мы знаем и которому мы доверяем. Нельзя опускать руки! Веди себя достойно! Не разводи сопли и давай вылезай из ситуации!»
Это была не крутизна. Это было тщеславие. Сейчас я это понимаю. И теперь мне вспоминать себя тогдашнего — неприятно. Потому что быть крутым за чей-то счет, когда многие знают, что за тобой кто-то стоит, — не есть хорошо. Я никогда не пользовался своими связями и не выпячивал свои возможности, и считаю, что ими гордиться не стоит. Батюшка Торик мне в свое время сказал, что я остался живым чудом. Я ж всегда был белой вороной в черной стае… Наверное, наверху что-то щелкнуло, и мне позволили выжить. Может, потому, что я не совсем был плохой и дурной… хотя дури у меня и сейчас хватает.
— Вам кто-то помог понять, что вы были дурным и тщеславным, или вы сами до этой мысли дошли?
— Сам я очень долго до этого доходил. И не знаю, чем бы в итоге всё закончилось. Но две попытки суицида у меня было...
В 1988 или 1989 году, когда поднималось Афганское движение, и был образован Союз ветеранов Афганистана, когда собирались пожертвования для воинов-афганцев, в Ногинске был открыт храм, посвященный убиенным войнам, в земле Афганской погребенным. И меня один друг познакомил с Батей. Батюшка Торик был тогда дьяконом. И с тех пор у нас образовалась какая-то взаимная симпатия. И поскольку я человек увлекающийся, меня предупреждали, чтобы общаться-то я общался, но был аккуратнее. Тогда я к вере не пришел. Бултыхался так, от стеночки к стеночке.
А вот эта дружба с Батей меня спасла. Бог же все видит. Батя мне что-то показывал, от чего я потом отталкивался. А вот когда случилось то, что случилось…
В моей жизни произошла драма: я расстался с женщиной и скис. Она улеглась в постель с моим другом. Как в песне поется: «Лучше измени мне с тем, кого не знаю». Две недели я ходил у нее под окнами, носил в кармане гранату, выдергивал чеку и вставлял обратно. Хотел бросить ей в окно. Потом две попытки суицида. В первый раз чуть не застрелился. Благо, знакомая зашла, когда я уже пальцем к курку тянулся…
А второй раз Господь не дал. Я выпил водки, литра три. Проснулся, меня всего трясло. Пить с тех пор завязал. Батюшка ко мне приезжал, выхаживал: не отходил от меня, с ложки кормил (я есть не хотел, только курил по 7-8 пачек за вечер).
А потом я стал ездить туда, в Новосергиевский храм. Зацепился, оклемался. А потом бросил всё и ушел. Многие сказали, что я сошел с ума. Потом когда я стал появляться на людях, приехал к другу. Раньше приезжал, меня встречали с поклонами. А тут у меня за спиной выросли двое секьюрити, метра два ростом. Я своему товарищу, к которому приехал, велел дать им палку и отправить тучи разгонять, потому что дождь собирался. И он мне говорит: «Ну, узнаю тебя». А я со 100 кг похудел до 70-ти, одежда на мне болталась. Я тогда спросил: «Чего ты меня — боишься, что ли?» Ему пересказали сплетню, что я собрал банду и долбаю всех подряд, беспредельничаю. Я спросил у своего друга: «Это похоже на меня? Посмотри вообще, на чем, я приехал». Я тогда ездил на белой «шестерке», ржавой насквозь…
Три года я тогда отсидел дома, один на один, сам с собой. Откуда деньги приходили, сам не знаю, но как-то приходили. Вроде не голодал. Хватало. Иногда была и буханочка хлеба на неделю. Ничего, не вопрос. Делать ничего не охота было. Водку пить не могу, никуда пойти не могу. Ни охранником, ни сторожем не берут. То ли рожей не вышел, то ли наверху опять что-то щелкнуло.
А потом дал Господь женщину, и с этого момента началась другая жизнь. И до сих пор Наташкины слова помню: «Тот, кто живет прошлым, тот не будет иметь ни настоящего, ни будущего»…
Поэтому, что такое мужик? Вот побывайте в таких жерновах и выйдите оттуда нормальным человеком. И раздергайте себя как ершика на наживку. Я разобрал себя, а потом собрал. И вот то, что получилось.
Чем больше я воцерковлялся, тем больше я начинал понимать, что в общем-то жил не так, как положено. Не давал мне никто права отбирать у кого-то и кому-то отдавать. Заработал — получи. За своё я и сейчас царапаюсь и царапаться буду. Но мне чужого не надо. Мое — это то, что мне по праву принадлежит, и то, что я заработал, а не то, что я хочу. Мало ли что я хочу. Может я «роллс-ройс» хочу. Но у меня нет на него бабок. Значит, я буду ездить на своем «митцубиши». Мне приходилось вообще на всяких машинах ездить. Хотя с 1985 года я ездил только на дорогих, красивых и очень модных автомобилях. Иногда и в милицейском сопровождении. Все как полагается: и улицы перекрывали, когда мы ехали. Но это лихие девяностые…
