Gurulev - Rosstan
Иногда Фекла Михайловна взбунтовывается и начинает наступление на веселую комнату. Фантазия у Феклы крошечная, и потому старуха ничего не может придумать, как достать из шкапчика рюмку на высокой ножке и постучаться в дверь к Марине, Марине все эти стуки известны, и она давно готова к ним, воспринимает их как неизбежное зло, но открывать дверь не спешит и спрашивает не очень гостеприимным голосом:
– Что надо?
– Рюмочку налейте.
Рюмочку Фекле наливают, а иногда даже приглашают в комнату, где солнечно, весело и празднично. Лахов, хоть и не очень долго прожил в этой квартире, уже понял, что ради вот таких счастливых минут и стучится Фекла в чужую дверь. Но удача случается редко. Обычно из-за приоткрытой двери показывается Маринина рука с бутылкой, и Фекла сразу догадывается, что в заветную комнату ей сегодня не попасть. Она мгновенно теряет интерес к выпивке и, лишь вино смочит дно узкой рюмки, отводит Маринину руку.
– Хватит, хватит.
Правда, и счастливые случаи бывают не так уж редко, особенно в праздники или выходные дни, когда Сережа приходит надолго. Иногда милостивая Марина приглашает Феклу Михайловну в свою комнату, даже не дожидаясь ее стука в дверь. Вот тогда Фекла может выпить и рюмку и две. Скорее всего, Фекла не любит ни вино, ни водку, но ради того, чтобы побыть в компании, среди людей, готова и выпить.
Но вот беда – умеет Фекла быстро надоедать. Вначале она осторожно, даже робко, входит в комнату, садится на краешек стула, чинно сложив руки на коленях, заискивающе помаргивает красными веками, ловит каждое движение хозяйки, старается услужить, постепенно вступает в разговор и как-то быстро забирает власть, и уже говорит она одна, говорит громко и настойчиво, сердится, когда с нею не соглашаются или слушают недостаточно внимательно. Подлаживаясь к молодым, она чаще всего рассказывает, как к ней на улице приставали мужчины. Это ее основная тема для разговора. Пристают к Фекле Михайловне в разных местах, разные мужчины, зато в полном соответствии с давними и забытыми слободскими традициями ухаживания и приставания.
– Я это иду и уже в наш двор заворачиваю, а они – вот они стоят. Народу еще много идет, день еще. А они стоят. И тепло так. Даже жарко. Думаю, зря я кофточку надела. Только я шла тогда не в этой кофте, эта уж износилась совсем, я в синей. В синей-то и сопреть недолго. Я даже воду-газировку пила. Два раза подряд пила. На Большой у гастронома. У гастронома вода совсем нехорошая, теплая и несладкая совсем. Я продавщице-то и говорю…
– Фекла Михайловна, – останавливает ее Марина, – вы же начали рассказывать о каких-то мужчинах, которые к вам приставали.
– А я и рассказываю, я не молчу, – недовольно отзывается Фекла. – Вот перебила. Это куда же я тогда шла?..
– Домой вы шли, домой. И уже в наш двор зашли…
– Так-так, – соглашается Фекла Михайловна. – А потом че? А-а, ну-ну! Я тогда хлеба еще не взяла. Иду и думаю – хлеба у меня, однако, нет. А ужинать с чем? Ладно, если Нина Владимировна догадается взять и на меня, а если забудет? На той неделе так и было. Я из дому никуда не выходила, а соседка забыла хлеба купить. Да, может, и не забыла, а пронадеялась на меня.
– Ну, а приставали-то к вам когда? – подталкивает Марина к окончанию рассказа.
– Тот раз и приставали.
– Ну, как-нибудь потом дорасскажете, – не очень вежливо советует Марина.
– Да ты почто такая? – тусклые глазки у Феклы Михайловны становятся сердитыми и беспомощными. – Я же рассказываю, а ты не даешь, перебиваешь. Я иду, а два мужика стоят и глядят на меня. Один из них бравый такой, с усами. Руки он вот так растопырил и давай меня имать.
– Ну и как, поймали? – Марина проявляет интерес.
– Ну, дак как же. Далась я им. Я вот так как-то вывернулась, боком, боком – да и давай бежать.
– Убежали, значит?
– Убежала.
Трудно представить себе бегущую Феклу Михайловну, но Марина соглашающе кивает головой и тут же говорит с деланой жалостью:
– А вот ко мне что-то никогда и никто не пристает.
– У тебя эвон какой ухажер есть, – показывает Фекла Михайловна на Сережу. – Тебе че печалиться.
Сережа в разговорах участия не принимает, лишь улыбается, согласно кивает головой и ласково смотрит на Марину.
Было тепло, ярко светило круто идущее над головой солнце, камни и песок сделались горячими, и Лахов, решившийся позагорать, вытащил из багажника палатку и разбросил ее на земле. Он лег навзничь, справедливо считая, что прежде всего солнцу надо показать бока и живот, а спина всегда успеет загореть, забросил руки за голову, смотрел на легкие и потому очень далекие, редкие среди огромной синевы облака.
А иногда Фекла Михайловна бывает особенно настойчива в своем желании проникнуть за заветную дверь, и тогда Марине и Сереже не так-то легко удается отбиться от старухи. Как-то Марина пришла без обычного шума и смеха, не зажгла лампочек в коридоре, а быстро прошла вместе с Сережей в свою комнату. Фекла Михайловна готовилась к очередной стирке, была в ванной и за шумом падающей из кранов воды не услышала прихода соседки. А увидела уже поздно – дверь Маришиной комнаты закрывалась. Фекла завернула краны и торопливо вытерла руки о передник.
Сережа в последнее время стал приходить реже, а в тот раз пришел после особенно долгого перерыва. Фекла Михайловна наскучалась без веселой компании и веселых разговоров и теперь хотела наверстать упущенное. Она толкнулась в Маришину комнату, но дверь оказалась на запоре. Нина Владимировна была дома, суетилась на кухне с поздним обедом, видела Марину и Сережу, видела расстроенное лицо Марины и строго посоветовала Фекле Михайловне:
– Вы не лезьте к Марине в комнату, оставьте ее сегодня в покое.
– А че, рази уж и нельзя?
– Нельзя.
– Нельзя спросить, как у ей здоровье? А потом мама у ей, Марина сама говорила, болеет. Тоже надо спросить. – Довод Фекле Михайловне кажется очень убедительным, и она торжествующе смотрит снизу вверх мышиными глазками, словно игрок в карты, сделавший очень удачный ход.
– Можно, – соглашается Нина Владимировна. – Вот выйдет она из комнаты, тогда и спросите. А пока оставьте Марину в покое. Ей сейчас, по-видимому, не до вас.
Фекла Михайловна бурчит что-то себе под нос, не разобрать что, и садится на свое обычное место около стола. Пока Нина Владимировна на кухне, Фекла Михайловна сидит тихо и покорно, положив на колени изработавшиеся руки. Но дух Феклы Михайловны не сломлен. Едва Нина Владимировна выключила газ и, прихватив тряпицей чайник, ушла в свою комнату, как Фекла Михайловна оживает, подозрительно прислушивается и, успокоенная, достает из шкапчика стеклянную рюмку – свой пропуск в Маринино общество. По-мышиному осторожно подбирается к двери и стучит осторожно, заискивающе. Не получив ответа, она стучится еще и еще, и стук становится тверже и требовательнее.
– Что нужно? – голос у Марины не особенно приветливый.
– Рюмочку старухе не нальете?
Дверь приоткрывается ровно настолько, чтобы прошла Маринина рука. Рука забирает рюмку и через полминуты возвращает ее наполненной. Дверь закрывается, и слышно, как решительно щелкнул крючок.
Теперь Фекле Михайловне водка вроде бы и ни к чему. Она уныло сидит у стола, горестно жует губами, и рюмка стоит до тех пор, пока ее, так и не выпитую, старуха не убирает на прежнее место, в шкапчик.
Фекла Михайловна тычется из кухни в уборную, из уборной в ванную – стирать ей теперь уже не хочется, и белье, видимо, надолго останется киснуть в тазу, – из ванной в свою комнату.
Из комнаты в коридор она возвращается с ярким халатом, переброшенным через руку. Феклу Михайловну трудно представить в какой-либо одежде, кроме как в серой до пят юбке, черном старушечьем фартуке и тусклой кофтенке, и яркая вещица кажется чужеродной даже на ее руке. Фекла Михайловна заглянула на общую кухню, не увидела там строгую Нину Владимировну, а в Лахове, мельтешившем около плиты, она никогда не чувствовала врага, и снова прошелестела к заветной двери. Прислушиваясь (голова чутко склонена набок), она стучит в дверь, стучит негромко, чтобы стук, не дай господь, не донесся до Нины Владимировны, но стучит сразу же настойчиво. За дверью тишина, Фекла, как дятел, облюбовавший кормовое дерево, продолжает стучать и стучать.
– Ну что нужно? – наконец спрашивает Марина, не снимая с двери крючка.
– Тебя нужно.
Марина больше не отвечает, затаилась за дверью. Фекла, приставив ладошку к уху и приоткрыв рот, прислушивается к тишине в Марининой комнате. И с упорством голодного дятла принимается стучать снова.
– Господи, – не выдержав, вздыхает Марина.
Фекла молчит и продолжает стучать.
Наконец дверь, сердито скрипнув, приотворяется, но не настолько, чтобы в нее можно было пройти.
– Что стучите? Нужно-то вам что? – Голос у Марины спокойный, только видно, что это спокойствие дается ей нелегко.
