Висенте Бласко-Ибаньес - Обнаженная
Реновалесу доставляло удовольствіе, что Лопесъ де-Соса раскланивается съ самыми нарядными и дорогими кокотками и улыбается разнымъ дивамъ съ видомъ стараго пріятеля.
У молодого человѣка были превосходныя знакомства, и Реновалесъ видѣлъ въ этомъ косвенную заслугу зятя передъ нимъ.
Маэстро не разъ увлекалъ за собою Котонера отъ чопорныхъ собраній и сытныхъ, важныхъ обѣдовъ, на которыхъ тотъ бывалъ постоянно, чтобы не порвать связи съ обществомъ, составлявшимъ весь его капиталъ.
– Сегодня вечеромъ ты пойдешь со мною, – таинственно говорилъ ему маэстро. – Мы пообѣдаемъ, гдѣ захочешь, а потомъ я покажу тебѣ одну вещь… одну вещь…
Онъ велъ его въ театръ и нетерпѣливо ерзалъ на креслѣ, пока всѣ хористки не появлялись на сценѣ. Тогда онъ толкалъ локтемъ Котонера, который сидѣлъ, удобно развалившись на креслѣ, съ открытыми глазами, но въ состояніи пріятной дремоты послѣ сытнаго обѣда.
– Вотъ… смотри внимательно. Третья справа, маленькая… въ желтомъ плащѣ.
– Ну, вижу. И что же? – спрашивалъ другъ кислымъ тономъ, недовольный этимъ неожиданнымъ нарушеніемъ его пріятнаго состоянія.
– Вглядись внимательно. На кого она похожа? Кого она напоминаетъ тебѣ?
Котонеръ отвѣчалъ равнодушнымъ фырканьемъ. Должно-быть похожа на свою мать! Что ему за дѣло до такихъ вещей? Но онъ окончательно приходилъ въ себя, когда Реновалесъ высказывалъ, что находитъ въ ней сходство съ покойною женою, и возмущался отсутствіемъ наблюдательности у стараго пріятеля.
– Но, Маріано, гдѣ у тебя глаза? – возмущался въ свою очередь Котонеръ. – Ну, что можетъ быть общаго между бѣдной Хосефиною и этою метлою съ истасканною физіономіею? Стоитъ тебѣ увидѣть худую женщину, какъ тебѣ чудится Хосефина, и кончено дѣло.
Реновалесъ раздражался сперва, сердясь на друга за его слѣпоту, но въ концѣ концовъ соглашался. Очевидно, онъ ошибался, разъ Котонеръ не находилъ никакого сходства. Старикъ долженъ былъ помнить покойную лучше, чѣмъ онъ, потому что относился къ ней безпристрастно.
Но черезъ нѣсколько дней онъ снова приставалъ къ Котонеру съ таинственнымъ видомъ: «Мнѣ надо показать тебѣ кое что… пойдемъ со мною». И разставаясь съ веселою молодежью, которая раздражала стараго друга, Реновалесъ велъ его въ musichаll и показывалъ ему другую безстыжую женщину, которая скандально подкидывала ноги или виляла животомъ, обнаруживая подъ маскою гримма малокровную блѣдность.
– А эта? – умолялъ маэстро со страхомъ, какъ бы не довѣряя своимъ глазамъ. – Тебѣ не кажется, что въ ней есть что-то общее съ Хосефиною? Она не напоминаетъ тебѣ покойную?
Котонеръ приходилъ въ бѣшенство.
– Ты съ ума сошелъ. Ну, какое ты видишь сходство между бѣдняжкою, такою доброю, нѣжною, воспитанною и этою… безстыжею сукою?
Послѣ нѣсколькихъ неудачъ, поколебавшихъ въ немъ вѣру въ правильность воспоминаній, Реновалесъ не рѣшался больше обращаться къ другу за совѣтомъ. Стоило ему высказать желаніе пойти съ другомъ въ театръ, какъ Котонеръ мигомъ уклонялся.
– Опять открытіе? Довольно, наконецъ, Маріано, пора тебѣ выкинуть эти глупости изъ головы. Если люди узнаютъ объ этомъ, тебя примутъ за сумасшедшаго.
Ho несмотря на гнѣвъ старика, маэстро упорно настоялъ однажды на томъ, чтобы Котонеръ отправился съ нимъ вмѣстѣ посмотрѣть «Красавицу Фреголину», испанку, пѣвшую въ одномъ маленькомъ театрѣ въ нижнемъ кварталѣ. Имя ея крупнѣйшими буквами красовалось на всѣхъ углахъ Мадрида. Реновалесъ ходилъ ежедневно смотрѣть на нее втеченіе двухъ недѣль.
– Ты долженъ непремѣнно посмотрѣть ее, Пепе. Хотя бы одну минутку. Умоляю тебя… Надѣюсь, теперь то ты не скажешь, что я ошибся.
Котонеръ уступилъ горячей мольбѣ друга. Имъ пришлось долго ждать появленія на сценѣ «Красавицы Фреголины»; сперва шли танцы, потомъ пѣніе подъ аккомпаниментъ рычанья публики. Это чудо приберегалось для послѣдняго номера. Наконецъ, въ торжественной обстановкѣ, среди взволнованнаго шопота ожиданія, оркестръ заигралъ вступленіе, хорошо знакомое всѣмъ поклонникамъ дивы, розовый лучъ прорѣзалъ маленькую сцену, и изъ-за кулисъ выпорхнула «Красавица».
Это была маленькая, стройная женщина, худоба которой граничила съ изможденностью. Ея недурное лицо, нѣжное и грустное, было красивѣе фигуры. Изъ-подъ колоколообразной черной юбки съ серебряными нитями выглядывали хрупкія, худыя ноги, состоявшія почти изъ одной кожи да костей. Вымазанная бѣлилами кожа надъ газовою оборкою декольте слегка приподнималась на груди и на выступающихъ ключицахъ. Первое, что бросалось въ глаза, были ея глаза, ясные, большіе, дѣвственные, но не чистой, а испорченной дѣвушки. Временами въ нихъ вспыхивалъ огонекъ сладострастія, не мутившій, впрочемъ, ихъ ясной поверхности.
Она двигалась по сценѣ, какъ начинающая артистка, подбоченившись, угловато выставивъ локти, смущаясь и краснѣя, и въ этой позѣ она пѣла фальшивымъ голосомъ отвратительныя сальности, которыя рѣзко контрастировали съ ея кажущеюся робостью. Въ этомъ и состояла ея заслуга, и публика встрѣчала ея отталкивающія слова одобрительнымъ рычаньемъ, довольствуясь этими прелестями и не требуя, изъ уваженія къ ея священной неподвижности, чтобы она задирала ноги или виляла животомъ.
При появленіи ея художникъ толкнулъ друга локтемъ. Онъ не рѣшался заговорить, тревожно ожидая мнѣнія старика и слѣдя однимъ глазомъ за выраженівмъ его лица.
Другъ оказался великодушнымъ.
– Да… нѣкоторое сходство есть. Глазами… фигурою… манерами она напоминаетъ Хосефину; она даже очень похожа… Но что за обезьяньи гримасы она строитъ! Какія гадкія слова!.. Нѣтъ, это уничтожаетъ всякое сходство между ними.
И, словно его раздражало это сходство между милой покойницею и этою безголосою и противною дѣвченкою, Котонеръ насмѣшливо повторялъ всѣ циничныя выраженія, которыми оканчивались куплеты.
– Прелестно!.. Очаровательно!..
Но Реновалесъ оставался глухъ къ этой ироніи. He отрывая глазъ отъ «Фреголины», онъ продолжалъ толкать друга локтемъ и шептать:
– Это она, не правда ли?.. Совсѣмъ она; такая же фигура… Кромѣ того, Пепе, у этой женщины, видно, есть талантъ… и грація.
Но Котонеръ насмѣшливо качалъ головою. Конечно. И видя, что по окончаніи номера Маріано собирается остаться еще на второе представленіе и не встаетъ съ кресла, онъ рѣшилъ было распрощаться съ нимъ, но въ концѣ концовъ остался и поудобнѣе усѣлся въ креслѣ, съ намѣреніемъ подремать подъ музыку и говоръ публики.
Нетерпѣливое прикосновеніе маэстро вывело его изъ пріятныхъ мечтаній. «Пепе… Пепе». Тотъ повернулъ голову и сердито открылъ глаза. «Чего тебѣ?» На лицѣ Реновалеса появилась хитрая, медовая улыбка. Очевидно, маэстро собирался поднести ему какой-нибудь сюрпризъ въ сладкой оболочкѣ.
– Мнѣ пришло въ голову, что мы могли-бы зайти на минутку за кулисы и посмотрѣть ее вблизи…
Другъ отвѣтилъ ему съ искреннимъ негодованіемъ. Маріано воображалъ себя, повидимому, молодымъ человѣкомъ и не отдавалъ себѣ отчета въ своей внѣшности. Эта госпожа подниметъ ихъ на смѣхъ и разыграетъ роль цѣломудренной Сусанны, къ которой пристаютъ два старика… Реновалесъ замолчалъ, но вскорѣ опять заставилъ друга очнуться отъ дремоты.
– Ты могъ бы пойти одинъ, Пепе. Ты опытнѣе и смѣлѣе меня въ такихъ вещахъ. Ты можешь сказать ей, что я желаю написать съ нея портретъ. Понимаешь ли, портретъ за моею подписью!..
Котонеръ расхохотался надъ наивностью человѣка, дававшаго ему такое порученіе.
– Спасибо, сеньоръ. Я очень польщенъ вашимъ довѣріемъ, но не пойду за кулисы… Экій дуракъ!.. Да неужели ты серьезно воображаешь, что эта дѣвчонка знаетъ, кто такое Реновалесъ, или слышала когда-нибудь твое имя?
Маэстро изумился съ дѣтскимъ простодушіемъ.
– Голубчикъ, но вѣдь имя мое… не разъ повторялось въ газетахъ… а мои портреты… Скажи лучше прямо, что не желаешь итти.
И онъ замолчалъ, обидѣвшись на друга за отказъ и за предположеніе, что слава его не долетѣла до этого уголка. Друзья часто бываютъ глубоко несправедливы и выказываютъ неожиданное презрѣніе.
По окончаніи спектакля маэстро почувствовалъ потребность сдѣлать что-нибудь, не уйти безъ того, чтобы послать «Красавицѣ Фреголинѣ» какого-нибудь доказательства своего поклоненія. Онъ купилъ у цвѣточницы прелестную корзину, которую та собиралась унести домой, огорчившись, что торговля идетъ плохо въ этотъ вечеръ, и попросилъ немедленно отнести ее сеньоритѣ… «Фреголинѣ».
– Хорошо, Пепитѣ, – сказала женщина фамильярнымъ тономъ, точно та была ея близкою знакомою.
– И скажите ей, что это отъ сеньора Реновалеса… отъ художника Реновалеса.
