К.С. Бадигин - Три зимовки во льдах Арктики
* * *
Нас часто спрашивали после того, как мы возвратились на материк:
- Как вы проводили часы досуга?
Люди, задающие этот вопрос, забывают об одной детали: того, что в общежитии именуется часами досуга, у нас, к сожалению, не было. Если мне и удавалось, например, выкроить за месяц один день отдыха, то в конце концов всегда находилось какое-нибудь «сверхпрограммное» дело, которое выполнялось за счет так называемого досуга.
Может быть, именно поэтому единственная партия шахмат, сыгранная нами по радио с зимовщиками мыса Челюскин, растянулась на целый год, что вызвало ехидную реплику наших партнеров, переданную нам по радио:
«Если у вас будут спрашивать, сколько времени требуется, чтобы продрейфовать через весь Ледовитый океан, отвечайте смело: не больше, чем нужно для того, чтобы сыграть партию в шахматы».
Часы досуга в нашем понимании - это часы всевозможных занятий, не относящихся ни к рабочему графику, ни к графику научных наблюдений. И вот эти-то занятия мне и хочется сейчас описать.
Я бы не сказал, что мы жили в идеальных бытовых условиях. Нелегко было мириться с вечной темнотой, с некоторыми ограничениями в питании, с чадными камельками. До сих пор с содроганием вспоминаю ежедневную утомительную и грязную процедуру очистки камельков от шлака: на зубах скрипит пыль, толстый слой сажи оседает на постель, на книги, на стол, на стулья... И все-таки даже те суровые условия, в которых нам приходилось жить и работать, не идут ни в какое сравнение с тем, что испытывали наши предшественники, участники полярных экспедиций, организованных капиталистическими странами.
С первого же дня я старался сделать все, чтобы в отношении санитарии наша зимовка ничем не напоминала все предшествовавшие ей. И наш коллектив преуспел в этом.
Прежде всего, мы позаботились о, том, чтобы в помещениях корабля было и сухо и тепло. В каждой каюте был повешен градусник. Вахтенным было вменено в обязанность следить за тем, чтобы температура поддерживалась на определенном уровне.
Чтобы предотвратить появление грязи и паразитов, я ввел ежедекадные санитарные дни. Эти дни соблюдались самым строжайшим образом даже в самые трудные периоды дрейфа: раз в декаду каждый член экипажа был обязан вымыться в бане, привести в порядок свой туалет, переменить нательное белье, наволочки и простыни на койке и проветрить на воздухе матрац и одеяло.
Наиболее приятной из всех перечисленных обязанностей считалось посещение бани. Все с огромной охотой исполняли эту приятную повинность, нежась у раскаленного докрасна камелька. Даже самые заядлые любители попариться не могли придраться к этой каморке, скорее напоминавшей жаровню, чем баню. После дежурства в ледяном магнитном домике или в гидрологической палатке баня была блаженством.
Закончив мыться, красные, разморенные люди с трудом вылезали в коридор, заглядывали в кают-компанию, где стояла наготове бочка с квасом и кипел чайник на камельке, к степенно усаживались за стол, чтобы еще раз обсудить за кружкой кваса или стаканом чаю все преимущества бани.
Гораздо сложнее обстояло дело со стиркой. К этому делу никто не питал особого пристрастия. Правда, у нас был некоторый запас чистого белья, и мы в течение нескольких месяцев после ухода «Ермака» могли не заниматься стиркой, тем более что у нас было достаточно забот и без этого. Но в декабре запасы иссякли.
Надо было что-то предпринимать. Если прошлой зимой нас выручали зимовавшие на кораблях уборщицы, то теперь мы могли рассчитывать только на свои силы. Увы, никто из команды пока что не проявлял инициативы в этом деле. Тогда был введен такой порядок: помещение бани предоставляется каждому на шесть часов. За это время надо выстирать шесть смен белья - на два месяца.
Лица товарищей выражали недоумение и растерянность. В глубине души я сам понимал, что шесть часов не такой уж большой срок для людей, которые только начинают осваивать прачечное дело. Но должны же мы экономить топливо!.. И, предупреждая вопросы, я сказал, что стираю первым.
После ужина я сгреб в охапку двенадцать простынь, три наволочки, три полотенца и твердым шагом направился в баню. Но здесь уверенность покинула меня. Черт побери, в этом ворохе материи разобраться потруднее, чем в картах и лоции! Но время уходило, и раздумывать было некогда. Я знал, что сейчас на дверь бани устремлено четырнадцать пар глаз. Выйдет очень некрасиво, если капитан не уложится в срок, намеченный им самим.
Всякое дело надо, прежде всего, правильно организовать. И я решил устроить своеобразный конвейер, главным звеном которого были мои собственные колени. Раздевшись, забрался в ванну, поставив по сторонам два таза. В одном лежало белье, в другом была налита горячая вода. Я брал простыню и мылил ее у себя на коленях так, что пена летела во все стороны. Затем простыня перекочевывала в таз с горячей водой, а на колени ко мне уже ложилась наволочка. Она проделывала тот же путь.
К концу третьего часа я успел трижды намылить и выполоскать все белье. Правда, мои колени горели, как в крапивной лихорадке, а запасы мыла уменьшились сразу на три килограмма, но график был перевыполнен, что доказывало его полную реальность.
Таз с выстиранным бельем я отнес в кают-компанию и молча поставил на стол. Так же молча в кают-компанию заглядывали любопытные, которым хотелось проверить, чем кончился первый опыт. Они обходили вокруг стола, осматривали мокрое белье. Некоторые пробовали его на ощупь. Но даже самые придирчивые критики вынуждены были подтвердить, что дело сделано как следует.
Надо оказать, что седовцы оказались способными людьми и довольно быстро овладели проектной мощностью нашего банно-прачечного комбината, а Недзвецкий даже перекрыл мой рекорд.
Но вскоре и рекорд Недзвецкого был побит. Догадливый Александр Александрович Полянский начал регулярно слушать радиопередачи для домашних хозяек и выудил из эфира какой-то особо ценный рецепт стирки. Применив его на практике, Александр Александрович быстро стал чемпионом прачечного дела.
* * *
Видное место среди наших внеслужебных дел занимала упорная и кропотливая возня с производством самодельных ламповых стекол. Как известно, в Арктике эта деликатная вещь живет недолго - зимовщики станции «Северный полюс» тоже испытывали жестокий ламповый кризис.
На «Седове» же никаких запасов не было. Уже в первую зимовку большинство ламповых стекол полопалось. «Ермак» ничем не мог нам помочь в беде: на его борту стекол вовсе не было. И вот перед нами возникла сложная проблема: чем заменить эту нехитрую, но такую необходимую в домашнем обиходе вещь?
На всем корабле только у одного бережливого Полянского сохранилось целое стекло. Он берег его, как драгоценную реликвию. Моя лампа была увенчана хрупкой надстройкой: я бережно склеил фольгой от шоколада разбитое на добрый десяток кусочков стекло и опутал его целой сетью проволочек. К этому стеклу было страшно притронуться - оно едва держалось. Поэтому я не рисковал чистить его от копоти дальше той границы, которой достигал указательный палец, да и эту манипуляцию производил с величайшими предосторожностями. Густой налет сажи едва пропускал свет. И все-таки мне завидовали: как-никак, а я пользовался настоящим ламповым стеклом фабричной выделки. Во всех же остальных помещениях корабля лампы были накрыты совершенно фантастическими колпаками самых различных конструкций.
Виды ламповых стекл
Наилучшие стекла получались из банок, в которых когда-то находился фруктовый компот. Стекла второго сорта делали из литровых бутылок. Наконец, стекла третьего сорта изготовляли из бутылок, ранее содержавших коньяк. Лампы соответственно были переименованы во «фруктовые», «коньячные» и «литровые».
Наиболее величественно выглядели «фруктовые» лампы: лишенную дна банку ставили на хитроумно усовершенствованную горелку; на верхний край надевали длинный усеченный конус из старой карты - для улучшения тяги. Такая лампа давала вполне приличное освещение. Изготовлять «фруктовые» лампы было нелегко, и их очень берегли. Когда же, наконец, стекло лопалось, владелец лампы грустил целый день и подолгу рассказывал соседям о том, как произошло несчастье. Такая тихая грусть обыкновенно наступала после бурной вспышки гнева, сопровождавшейся характерными причитаниями, которые разносились на весь корабль. Поэтому координаты происшествия можно было угадать, не выходя из каюты.
Технический прогресс, как известно, движется быстро. К концу второй зимовки наши конструкторы изобрели лампу-люкс. Это «чудо искусства» выглядело так: на стеклянную банку из-под фруктовых консервов надевали плотно пригнанную металлическую крышку, изготовленную из консервных банок. Посредине крышки проделывали отверстие, в которое вставлялась тоненькая вытяжная трубка. Одну из первых ламп-люкс Алферов торжественно преподнес Андрею Георгиевичу. Мой старший помощник был до глубины души растроган этим подарком: он долго мучился до этого с какой-то невероятной коптилкой, напоминавшей скорее светильник пещерного человека, нежели лампу, достойную XX столетия.
