Unknown - История царствования императора Александра I и России в его время. т.1. (1869)
действительныя меры для отклоненія опасности угрожающей его союзниками
Россія, отвергая всякіе властолюбивые виды, станет охотно содействовать
Державам, участвующим в войне против Франціи, в пріобретеніях, могущих
послужить к их безопасности и к справедливому вознагражденію понесенных ими
убытков. Для избежанія всякаго недоразуменія по сему поводу, россійское
правительство за-ранее взойдет в соглашеніе с каждою из воюющих Держав, на
счет желаемых ими пріобретеній, предоставляя, во всяком случае, общему
конгресу раздел завоеваній, сообразно условіям охраненія общественнаго
спокойствія и политическаго равновесія" (19).
Король Густав IY-й, с своей стороны, отвечал на прусскую ноту 12-го (24-го)
декабря 1804 года, что он не считает себя зависимым от системы неутралитета
принятой берлинским дво-
350
ром, и не признает ни чьего превосходства над собою, кроме Германскаго
Императора, в качестве главы Имперіи; что Король Прусскіи, убедясь в
основательности таких мненій, вероятно, не предпримет несправедливой войны, и
что, впрочем, в случае нападенія на Померанію, у Швеціи не будет недостатка в
союзниках, котсрые станут в защиту праваго дела (20). •
Настоянія Императора Александра хотя и не успели побудить прусское
правительство к принятію участія в общем деле, однако-же заставили "его
оставить в покое Швецію, не смотря на то, что поступки Короля Густава были в
высшей степени оскорбительны для берлинскаго двора. Получив сведеніе, что
Фридрих-Вильгельм обменялся орденами с Первым консулом, принявшим сан
мператора Франдузов, Густав возвратил орден Чернаго Орла Королю Прусскому,
написав ему, что считает для себя постыдным носить одиноковые знаки отличія с
Бонапартом: непосредственньш следствіем того было прерваніе дипломатических
сношеній между Пруссіею и Швеціей (2|).
Таким образом Пруссія, признав Бонапарта Императором Французов, не
помышляла требовать от него удовлетвореніе за насильственный поступок его в
Бадене. Прочіе германскіе князья, получив ноту баденскаго курфирста, в которой
он изъявлял желаніе, чтобы не было дано дальнейшаго хода протесту Императора
Александра, также уклонились от всякаго участія в этом деле, несмотря на
представленія австрійскаго резидента при германском сейме (22).
Предметами особой заботливости Императора Александра были теснейшій союз
Россіи с Англіей и соединеніе способов обеих держав про-
351
тив Франціи. Для доетиженія столь важных целей, был послан, в сентябре 1804
года, в Лондон, действительный камергер Новосильцов. При отъезде туда, он
получил инструкцію, в которой было изложено, что порученіе ему данное
имело целью присутствіе в Англіи лица, обладающего издавна совершенным
доверіем Государя и усвоившаго мненія и виды его, что подавало возможность— с
одной стороны получить сведеніе, в какой мере лондонскій двор склонен
содействовать им, а с другой—дать переговорам направленіе вполне согласное
с Монаршею волею. По мненію Государя, самым опасным оружіем Французов
было распространенное ими убежденіе, будтобы они рдтуют за свободу и
благосостояніе народов. И потому казалось необходимо, прежде всего, вырвав
это оружіе из рук правительства, недостойнаго подвизаться за столь правое
дело, принять на себя защиту независимости и блага держав угнетенных
Французами. Не желая вовсе замедлять преуспеяніе человечества, (что впрочем
— по мненію Императора Александра — не только былобы напрасно, но повело-
бы к собственному вреду), Государь предполагал, во всех странах освобожденных
от ига Бонапарта, искоренить прежнія злоупотребленія и обезпечить свободу.
Участіе союзников в судьбе Короля Сардинскаго, в отношеніи к коему Россія и
Англія приняли на себя обязательства, должно было подать тому полезный
пример: безопасность Европы требовала не только его возстановленія, но и
увеличенія его владеній. Но, вместе с тем, обе державы могли предложить ему
совокупно убедительный совет—даровать своим подданным благоразумную и
свободную конституцію. Король, без сомненія, должен был сознаться, что этого
тре-
352
бовали его собственный выгоды, и что только действуя таким образом, он мог
принести пользу общему делу.
Касательно Швейцаріи и Голландии, Государь полагал предоставить их жителям
такой образ правленія, какой они пожелают сами. В отношеніи-же к Франціи,
одержав успехи силою оружія и пріобрев уваженіе общее, соблюденіем
справедливости и снисхожденія, можно было надеяться, что всякое обещаніе
союзников будет с доверіем встречено французским народом. Пользуясь, тем, они
должны были объявить, что война веденная ими направлена не против Франціи, а
против правительства, столь-же тягостнаго для ней, сколько и для прочих держав
Европы, и что они обращаются к Французам не с вызовом к бунту, либо к
ослушанію законам, а с приглашеніем оставить несогласія разделявшія их на
партіи и учредить такой образ правленія, какой они сами сочтут лучшим для блага
Франціи. Предполагая, что Французы пожелают ввести у себя конституціонную
монархію, Государь изъявлял намереніе предоставил им выбор главы
правительства. Чтоже касается до формы правленія в различных странах
освобожденных оружіем союзников, ,то Император Александр, отлагая впредь
решеніе этого вопроса, полагал, что „началами учрежденій везде долженствовали
быть священныя права человечества, но что самыя учрежденія будут различны,
сообразно свойствам стран и жителей их». ч
По мненію Государя, великая цель — утвержденія на прочном основаніи будущего
спокойствія Европы—могла быть достигнута, с одной стороны, преданностью
народов правительствам, руководящимся благом своих подданных, а с другой—
353
определеніем между-народных отношеній более точными правилами. По
словам его: „Внимательное обсужденіе отих предметов и опыт прежних
веков доказывают, что такіе результаты возможны только тогда, когда
внутренній общественный быт основан на благоразумной свободе, которая
одна лишь скрепляет правительства и служит преградою страстяи, либо
необузданному властолюбію правителей, и когда, в тоже время, народное
право утверждено на незыблемых началах». Средством к упроченію
спокойствія Европы, по мненію Императора Александра, могло быть
заключеніе обідаго договора, подобнаго Вестфальскому трактату. Здесь
дело шло не о мечте вечнаго мира, но о том, чтобы достигнуть
приблизительно его последствій, и для этого было достаточно определить
ясно взаимный между-народныя обязательства, которыя имели-бы силу
закона для всех европейских держав и, в случае нарушенія их кем-либо,
обращали против него общія силы всего союза. В особенности-же, по
мненію Государя, такой порядок дел мог быть упрочен на-долго искренним
согозом С.-Петербургскаго и Лондонскаго Дворов. По словам Государя:
„Россія и Англія были единственный державы в Европе, неимеющія
враждебных между собою интересов».
Далее — в инструкціи сказано, что, для упроченія безопасности, как всех
держав вообще, так и каждой из них в частности, следовало установить им
наиболее свойственныя границы, преимущественно соображаясь с теми,
которыя начертаны самою природою, вдоль горных хребтов, морскаго
берега, и проч. и приняв во вниманіе пункты для выпуска произведены
государственной промышленности. Необходимо также, чтобы всякая
держава
_ 354___
состояла из однородных племен: последствія должны были показать, в какой
степени возможно осуществить эту идею.
Император Александр был убежден в необходимости усилить второстепенныя
государства, чтобы они имели средства выдержать первый удар и выждать
помощь, которую дадут им прочія союзныя державы. Очевидно, что существованіе
слишком малых владеній было несообразно с предположенною целью, потому что
они, не обладая собственною силою, служат приманкою властолюбію других
держав и не могут содействовать общей пользе. Такія неудобства нельзя
отстранить ничем, кроме присоединенія их к государствам более обширным, либо
составленія федеративных союзов. Необходимость обуздать Францію заставляете
обратить вниманіе на эти соображенія в отношеніи к Италіи и еще более к
Германіи, которая, повидимому, подает удобства к измененію своего
политическаго устройства, несоответствующаго пользам ея народов и всей
Европы. Но отнятіе владеній у многих германских князей было-бы столь
несправедливо, что нельзя о том и думать. Не лучше-ли отделить эти владенія
