Культ Ктулху (сборник) - Коллектив авторов
Очистив свитки и упаковав их в ящик с мягкими гнездами, я подошел к Варнуму, сидевшему неподалеку в каком-то тупом оцепенении.
– Ну что, посмотрим?
Он отрывисто кивнул и встал с заметной неохотой. Мы спустились в раскоп и кирками вгрызлись в затвердевший пепел, способный, по поверью массакватов, сохранить тело для вечности, ибо всякий нанесенный останкам вред отзовется и духу в мире ином. Мы прошли где-то с пол-ярда серого пепла, когда кирка Варнума звонко грохнула о гранитное ложе.
– О, боже! – прошептал он себе под нос. – Вот и дно.
Я продолжил копать в своем углу участка, пытаясь найти хоть какие-то фрагменты останков – увы, в могиле не было ни единого кусочка кости.
– Ничего, – тихо сказал я.
Мы уставились друг на друга. Слой пепла был не нарушен, погребальные дары пребывали в полном порядке, захоронение явно триста лет никто не тревожил – и, тем не менее, никакого тела.
Лоб Варнума снова покрылся бисеринами пота. Сумеречный лес, только что такой безмятежный, вдруг в одночасье сделался недобрым.
– Но не могут же тела просто так брать и исчезать, правда? – почти взмолился Варнум.
– Объяснение есть всегда, – заверил его я. – Иногда почва попадается аномально кислая, и вода постоянно выщелачивается, так что распадаются кости, одежда – даже металлические предметы. Но тогда должны оставаться волосы. Если речь идет о женщине, то целые ярды волос, так как они продолжают расти еще некоторое время после смерти.
– Следов воды тут нет, – возразил Варнум. – Дно могилы из твердого гранита, а волос никаких не осталось. Как будто и тела тут никогда не было.
– Забавно, да? Эти индейцы никогда не делали фальшивых могил. Перед нами настоящее захоронение, но с останками необъяснимым образом что-то стряслось. Никогда раньше я ничего подобного не встречал.
Мы вылезли наверх. Вечерело. Свет сам стал пепельного оттенка.
– Здесь мы сделали все, что могли, – подытожил я. – За следующие два дня я окончательно расчищу свитки и законсервирую для путешествсия домой. Дальше мы забросаем могилу и оставим старину Паукватога палеонтологам. А в Данстебле нам нужно будет непременно известить власти о панике среди животных.
Варнум помог мне приторочить контейнеры со свитками к сбруе вьючной лошади. Мы благополучно доехали до лагеря и прибыли буквально за минуту до того, как на лес пала вселенская тьма. Ввиду возможности нового нашествия, мы решили по очереди сторожить – все те ночи, которые нам еще осталось провести на этом месте.
Следующие два дня я действительно потратил на подготовку находок к транспортировке обратно в Данстебл и дальше – в Британский музей. Каждую частичку пепла, способную повредить нежную поверхность покрытой символами бересты, надлежало тщательно удалить; затем нанести на свитки слой парафина, который предохранит их от воздействия атмосферного воздуха – этого будет достаточно, пока не представится возможность произвести более надежную и долговременную консервацию. Несмотря на то, что все мое внимание занимали наши находки, прогрессирующее падение боевого духа у Варнума просто-таки бросалось в глаза. После нашего первого похода на могилу он всю ночь промучился кошмарами. Сидя в дозоре у костра, я слушал, как он стонет и разговаривает – увы, нечленораздельно – с каким-то неведомым собеседником. Когда пришел его черед заступать на вахту, ему было явно не по себе – в глазах застыло совершенно загнанное выражение, рассеявшееся только с наступлением утра.
На следующую ночь ему стало еще хуже. Я даже решил его разбудить, потому что звуки, которые изрыгала во сне его глотка, уже даже на человеческие не походили.
– Все то же, что и прошлой ночью, – выдавил он, щурясь на свет моей лампы. – Я вижу, как сплю в палатке и как вы сидите на посту – но в ночи рядом с поляной есть что-то еще, оно медленно движется к нам. Вы его не видите – не можете видеть – но оно там и идет… идет за мной!
Он был практически в состоянии истерики, и поэтому я решил отстоять за него вахту. Я дал Варнуму успокоительное из аптечки в надежде, что оно хотя бы положит конец жутким звукам и крикам, что он издавал во сне. Когда он уснул, я обошел поляну кругом и вернулся к своему месту у костра. Там я уселся, закутавшись в одеяло и некоторое время раздумывал, не заняться ли расшифровкой свитков Паукватога. Свет от углей, впрочем, был слишком слаб. Да и вряд ли бы мне удалось надолго сосредоточиться на пиктограммах, учитывая странность ситуации. Мысли мои были заняты неестественным ужасом, повисшим над Данстеблом и этими лесами – причем ужасом невысказанным, охватывавшим горожан при одной только мысли о том, чтобы углубиться в чащу севернее лагерей… Перед глазами так и стояли тушки зверья, безвольно кружащие в пруду лесопилки, а в ушах эхом отдавался визг несущейся через лес на верную гибель орды. А теперь еще эти останки шамана, бесстыдно отсутствующие на своем месте в нетронутой могиле.
Усилием воли я постарался отвлечься от этой темы – по той простой причине, что сидел теперь в ржавом отблеске умирающего костра насмерть перепуганный. Я – взрослый человек, и со времени резни в лесу Белло [39] прошло всего несколько лет. Вот там я действительно боялся, но не выдал ни тени эмоции, так как кругом были мои боевые товарищи. Со свойственным благородной эпохе романтизмом мы все почитали себя обреченными на смерть и потому сдерживались. Но здесь, в черном лесу, где каждый вдох отдавал на губах плесенью, не было ни вспышек канонады, ни визга шрапнели, поливающей траншеи, ни глухого стука пуль, косящих оливковые ряды мундиров – только мерный шорох листьев да запах бессчетных веков гниения и распада. Да еще тишина. Невыносимая тишина. Я не доверяю никакому скоплению людей, численностью превышающему взвод британской пехоты, но этой ночью не отказался бы от хорошей такой болтливой толпы.
Дабы привести себя в чувство, я полез к себе в сумку и извлек зачитанный до дыр томик Александра Поупа, моего любимого Поупа, чей стройный слог утешал меня не в одном таком дозоре. Я сгорбился у огня, поплотнее закутался в одеяло, прислонил ружье к коленке и энергичным пинком отправил все дурные предчувствия подальше. До рассвета оставалось часа два, и я только что дочитал «Виндзорский лес», когда пришла боль.
Без малейшего предупреждения я вдруг оказался в горниле подлинной агонии. Каждый сустав, нерв и орган скручивало столь сильной болью, что она была почти изысканной. Книга выпала у меня из рук. Я прокусил себе язык и вспомнил вкус крови. Совершенно парализованный, я начал падать вперед, сгорая заживо от боли и страха, но не способный ни крикнуть, ни даже почти что дышать. Краткий миг падения показался мне целым днем. Несмотря на общую отупелость рассудка, некая его мельчайшая холодная фракция бесстрастно и с невероятной скоростью перебирала возможные причины столь внезапного состояния. Кровоизлияние в мозг? Травма позвоночного столба, повредившая центральные нервные сплетения? Сильный удар в область мозжечка? Лежа щекой на мокром мху, я беспомощно созерцал через костер Варнумову палатку, почти теряя разум от спазмов, сотрясавших все мои конечности. «Боже ты мой, – пронеслось у меня в голове. – Вот и конец».
И тогда на периферии поля зрения, скользя вдоль края поляны, беззвучно, неотвратимо явилось… оно. Холодное голубое сияние, мертвенное фосфоресцентное свечение, ничуть не согревавшее обнимавшую его со всех сторон ночь. Оно пересекло открытое пространство; боль моя с его приближением лишь усилилась, но никакого милосердного забытья не принесла. Свечение прошло сквозь огонь, не потревожив ни уголька, ни взметнув ни искорки в столб теплого воздуха. Не обращая на меня никакого внимания, оно двинулось к палатке Варнума, откуда неслись звуки очередного кошмара, приглушенные вопли ума, сражающегося с ужасным противником.
Пока я слушал, валяясь у костра, будто свежезабитая скотина, тембр воплей изменился, и Варнум, судя по всему, проснулся. Свечение нависло над палаткой, потом охватило ее целиком: неземной свет играл на стропах и холстине, как огни святого Эльма – на корабельных снастях. Полог отлетел в сторону, и Варнум выскочил наружу, голый до пояса, хватая скрюченными пальцами то себя, то воздух; он весь был окружен голубым светом. Мускулы на руках и груди корчило в спазмах. По жутким воплям я понял, что и его охватила та же невыразимая мука. В безумии он помчался вкруг огня, поджигая штаны и тщетно пытаясь оторваться от мучителя.
