Александр Янов - Россия и Европа- т.2
Н.А. Нарочницкая. Цит. соч., с. 196.
Henry A Kissinger. A World Restored, Gloucester, Mass., 1973, p. 145. вгисе Lincoln. Op. cit., p. 210. ИР, вып. 9, с. 65.
Гпава пятая Восточный вопрос
симфония: Другое дело, что волновались
они зря. Попытка Николая оказалась столь же нереалистичной, как в наши дни попытка Буша. Ункиар-Искелессий- ский договор был заключен на восемь лет и надежда на то, что Турция останется ему верна и в 1840-е была практически нулевой. Короче говоря, никакими договорами «между двумя суверенными государствами» проблему геополитической неуязвимости России решить было нельзя. Да и не была она в 1830-е в центре внимания Николая. Тогда, как мы помним, главной его целью было совсем другое: безоговорочная победа над европейской революцией. И протекторат над Оттоманской империей был лишь средством её достижения. Не поняв этого, Нарочницкая повторяет ошибку Покровского: она уверена, что у Николая с самого начала был лишь один внешнеполитический сценарий.
Жандармская
И Брюс Линкольн тотчас демонстрирует эту ошибку, предложив еще одно толкование Ункиар-Искелессийского договора, кардинально отличное как от версии Покровского-Нарочницкой, так и от версии Гизо и Пальмерстона. «Восстановитель баланса» был убежден, что внешняя политика Николая, по крайней мере до начала 1850-х, руководилась исключительно интересами безопасности российского зернового экспорта через проливы. Отсюда, уверял он, стремление Николая любой ценой сохранить целостность Турции, Отсюда его глухота к мольбам восставших греков. Отсюда и экспедиция русского флота в Босфор в момент, когда Константинополь оказался под ударом. Отсюда, наконец, и договор в Ункиар Искелеси.
Исходя из этой позиции, Линкольн, естественно, оценил договор как «по природе оборонительный, а не наступательный... Взяв на себя обязательство защищать европейские владения султана... Николай фактически оказался жандармом Балкан и Ближнего Востока, так же, как дунайских княжеств и Восточной Европы... Менее, чем через десятилетие, он окажется еще и жандармом Центральной Европы».55 И само собою, вся эта жандармская симфония представ-
55 Bruce Lincoln. Op. cit, p.207.
лялась Линкольну вполне «рациональной», говоря языком его коллеги по восстановлению баланса Б.Н. Миронова.
Читатель, конечно, понимает, что с точки зрения множественности сценариев одинаково неправы были и Пальмерстон, и Линкольн, не говоря уже о Покровском с Нарочницкой. Более того, с этой точки зрения, спор их выглядит бессмысленным. Просто потому, что «турецкий» сценарий, которым руководился в 1830-е Николай, был одновременно и оборонительным, и наступательным. И в обоих случаях совсем не по той причине, какую приписывали ему спорщики. Оборонительным он был совсем не потому, что обеспечивал безопасность русского зернового экспорта через проливы, как думал Линкольн. Для этого вовсе не требовалось запрещать проход через Босфор всем иностранным военным судам. И наступательным был он не потому, что планировал расчленить Турцию, как думал Пальмерстон.
Напротив, и в 1829-м и в 1833 годах, когда у Николая действительно была возможность захватить Константинополь, он, как мы видели, демонстративно от неё отказался. В обоих случаях добивался он лишь протектората над Турцией. Иначе говоря, развязать себе руки для борьбы с революцией в Европе казалось емутогда несопоставимо важнее как зернового экспорта, так и Константинополя. Письмо его посла в Лондоне не оставляет в этом сомнений: «Никакая реальная опасность нам [больше] не угрожает и наш августейший повелитель в состоянии повелевать Европой и будущим».56
Глава пятая Восточный вопрос г- _
Гамбит
279
,Ч !f Глава пятая Восточный вопрос
I ЗМОИТ Беда была лишь втом, что Николай
знал только один способ «повелевать Европой и будущим»: подавляя международную революцию. А в 1830-е никаких революционных вспышек в Европе, которые дали бы ему повод вмешаться, не происходило. Словно судьба смеялась над ним: как раз в момент, когда руки у него были полностью развязаны для разгрома крамолы, где бы она ни возникла, она, как назло, нигде не возникала. Ну просто мертвый сезон для крамолы...
56 В.Н. Виноградов. Англия и Балканы, М., 1985, с. 116.
Из-за этого-то, надо полагать, и откликнулся так охотно Николай после бурного 1833 года на предложенный ему Меттернихом оборонительный «Союз трех Дворов». Это имело смысл еще и по двум дополнительным соображениям. С одной стороны, он нейтрализовал таким образом возможные возражения Австрии против русского протектората над Портой. А с другой, укреплял тылы в ожидании новой вспышки европейского пожара. На практике, однако, свелся второй сценарий, как скоро выяснилось, лишь к вереницетеплых и дружественных встреч с правителями Австрии и Пруссии — от Мюн- хенгреца в сентябре 33-го до Теплица в августе 38-го — и сопровождавших эти встречи нескончаемых банкетов, балов и парадов.
Робкого Нессельроде такое развитие событий приводило в восторг. Но Николаю, который, как известно, был своим собственным министром иностранных дел, бесплодные развлечения, видимо, скоро наскучили. К тому же сама идея пассивной обороны, составлявшая суть «австрийского» сценария, противоречила его характеру, его, прав был Пальмерстон, активному темпераменту. Он жаждал бури — и это обещало новому сценарию короткую жизнь. Назревала смена стратегии.
Тем более, что на Ближнем Востоке заваривалась новая каша. Мегмет Али, с 1833 года паша Египетский и Сирийский, задумал пять лет спустя провозгласить-таки свою независимость от султана. Не дремал, однако, и султан, снедаемый жаждой реванша за унижение того же 33-го. Незадолго до заявления Мегмета Али он пригласил молодого прусского офицера Гельмута фон Мольтке, будущего победителя Австрии и Франции, руководить реорганизацией турецкой армии. И хотя эта реорганизация только началась, наглое заявление вассала переполнило чашу султанского терпения. Он снова объявил Мегмета Али низложенным. И вопреки предостережениям Мольтке в апреле 1839 г°да юо-тысячная турецкая армия перешла Евфрат.
Результат был примерно таким же, как пять лет назад. Уже два месяца спустя остатки разгромленной наголову армии султана сдались в плен Ибрагиму. В довершение катастрофы весь турецкий флот снялся с якорей в проливах и в полном составе отправился в Александрию — сдаваться Мегмету Али. Только скоропостижная смерть спасла Махмуда от вести о его последнем позоре. Новый султан, шестнадцатилетний Абдул Меджид, конечно, немедленно предложил мир. Но он был безоружен. Его армия и флот были в египетском плену.
Разумеется, первой реакцией Николая было объявить, что он готов, как и в 1833-м, послать свой флот в Босфор. Но и Пальмерстон, наученный опытом Ункиар Искелеси, был на этот раз начеку. Если русский флот снова войдет в Босфор, заявил он, английская эскадра войдет в Дарданеллы. Предотвратить конфронтацию могла лишь международная конференция, созванная для сохранения целостности Порты. Как объяснил А.Е. Пресняков, «шаг за шагом английское правительство добивается от Николая признания балканских дел не особым русско-имперским вопросом, а общим делом европейских держав, в котором ни одна из них не должна действовать без согласия других».57 Еще важнее, что Англию неожиданно поддержали и союзники России, Австрия и Пруссия. Таков был конец «австрийского» сценария.
Поначалу Николай собрался было рискнуть конфронтацией с англичанами в духе записанных в 1828 году Никитенко разговоров о столкновении нового Рима с новым Карфагеном. Во всяком случае первая нота Нессельроде звучала безаппеляционно: Россия не видит необходимости ни в какой международной конференции. Даже Линкольн вынужден признать, что Николай стремился «избежать европейской дискуссии по поводу своей позиции самоназначенного протектора Оттоманской империи».58 Но в последнюю минуту, по-видимому, пришла в голову императору неожиданная мысль, во мгновение ока изменившая его стратегию.
Мысль была простая: всем известно, что за демаршами Мегмета Али стояла Франция, рассадник «возмутительного духа» в Европе. Так с какой, собственно, стати России конфронтировать с Англией, желавшей, как и она, неприкосновенности Порты, вместо того чтобы в союзе с нею выступить против Франции? Союз с Англией не только расколол бы антанту морских держав, но и наглухо изолировал носительницу революционной заразы в её берлоге. В конце концов существовал же в 1814 году Шомонский договор четырех держав (России, Англии, Австрии и Пруссии) против Франции. Так почему бы не попытаться его воскресить?
А.Е. Пресняков. Апогей самодержавия, Л., 1925, с. 82.
