Наталья Уланова - Лиса. Личные хроники русской смуты
«Я, старший лейтенант Александр Боискас, изъявляю желание заключить контракт с командованием вооружённых сил Азербайджана…» — прокрутил он в голове предложенную ему накануне формулировку контракта…
— Хрен вам, сволочи!.. Ровным слоем по всей морде!.. — вполголоса прокомментировал он эту мысль и, не торопясь, аккуратным почерком, вывел на первом листе две, непонятных постороннему уму фразы: «Здравствуй, Лиса моя хорошая! Я жив, и я соскучился…»
Его послание не изобиловало пылкими признаниями и нежными словами, хотя каждая его строчка была пронизана нежностью и любовью… Каждая строчка…
На протяжении месяца Саша не раз возвращался к своему письму, и к концу апреля оно превратилось в пять заполненных убористым почерком листочков. Он написал бы и больше, но закончилась бумага. Просить листок-другой у собратьев по несчастью Саша не стал, — это выглядело бы невольным признанием своей ситуации особенной, а тешить собственный эгоизм в его, ничем от других не отличающемся положении было бы глупо и некрасиво. Выделяться можно везением или каким-нибудь талантом, а горем и неудачами не мерятся. К тому же, Сашку не оставляло почти осязаемое предчувствие, что его письмо не дойдёт до адресата, а, если и дойдёт, то через третьи руки или в чужом пересказе.
Излишние нежности при таком раскладе были ни к чему.
Его послание было похоже на исповедь. Он писал, потому что ему надо было выговориться. Человек, если он не законченная сволочь, испытывает потребность в том, чтобы его поняли. Ну, пусть не поняли, но хотя бы выслушали и попытались понять. Сашка не умел молиться, но ему было кому адресовать свои мысли. Для исповеди — вера в Бога, который осудит или, наоборот, простит за мнимые или реальные грехи — не самое важное. Важнее — возможность выговориться, предполагающая наличие кого-то близкого, способного выслушать, не перебивая. Выслушать, и понять.
Счастье — это не избыток денег, а когда твой собеседник тебя понимает.
У Сашки такой собеседник был. Он писал жене…
Писал об их семье, о них двоих и об их отношениях. О сыне, которому совсем недавно исполнился год, и обо всём, что его, Сашку, в связи с этими темами волновало и тревожило. А тревожило его многое. Привычный порядок вещей рушился, а приходящий ему на смену хаос не мог не вызывать тревоги.
Вечные ценности… Сейчас в это невозможно поверить, но двадцать лет назад духовное ценили неизмеримо выше материального. Большинству людей приоритет общественного над личным казался естественным и разумным, и в качестве акта насилия над никому не нужными свободами не воспринимался. Будущее страны, личный патриотизм и попытки философского осмысления происходящего — были такими же обыденными темами кухонных разговоров, как и рецепты домашних заготовок или приобретение бытовой техники или одежды и обуви.
Кто с кем живёт, и на какие деньги — обсуждали гораздо реже.
Люди были независтливы, а тотальное подглядывание в чужие замочные скважины, так полюбившееся нынешним любителям сериалов и реалити-шоу, ещё не стало национальным видом спорта.
Саша писал жене о воле и о долге, о жизни и её смысле. Писал о человеческой памяти и нечеловеческой подлости тех, у кого этой памяти нет. В те годы многие верили, что жить нужно честно, и что у каждой жизни должен быть смысл. И не суть, что у каждого он разный. Мы и сами разные, и это, скорее, нормально. Не нормально то, что теперь у многих этого смысла нет. Выросло целое потребительски сориентированное поколение, в жизни которого его никогда не было.
Мир становится уродливым не сам по себе. В ад и хаос он превращается лишь тогда, когда количество уродов превышает критический порог. Когда их становится достаточно много, чтобы устроить нам эти ад и хаос. Потом с этим, захлестнувшим реальность, уродством ничего не поделать, — бытие определяет сознание. Отнимите у человека вкус, и безобидный любитель вкусненького превратится в омерзительного обжору; отнимите умение различать цвета, и в городах не станет цветочных клумб, а с подоконников исчезнут горшки с кактусами и фиалками. Духовные ценности — это удивительно зыбкий мираж, который быстро рассеивается, как только мерзавцев перестают отстреливать на дуэлях. Как ни странно, но исключительно благодаря этому миражу существует и развивается цивилизация. Иначе чем объяснить тот факт, что избавившись в очередной раз от морали и нравственности, человеческое общество мгновенно срывается с катушек и превращается в озверевшее и беспощадное в проявлениях собственной нетерпимости стадо. Самое страшное существо на планете — это охваченный стадным инстинктом обыватель. К искреннему состраданию, никак не зависящему от непредсказуемых и капризных обстоятельств, способен только тот, кто сам прошёл собственную школу страданий. Проведите эксперимент: отнимите у людей способность испытывать боль, и уже никто не пожалеет плачущего ребёнка. Самовлюблённый бюргер, смысл существования которого без особых затей сводится к получению примитивных удовольствий, встретившись с чужой бедой, будет продолжать делать то, к чему привык — получать удовольствие. Для него чужое горе — не более чем очередное шоу.
Смысл жизни… Для человека, у которого нет мыслей о предмете, нет и самого предмета. И только тем, кто привык жить осмысленно, есть чем поделиться… Может быть потому, что не разучившиеся самостоятельно мыслить люди знают, о чём говорят. Лишь бы нашлись те, кто прислушается к их словам, кто постарается их понять, а потом — не повторять за старшим поколением его ошибок. Фатальных ошибок, исправление которых требует не столько самоотверженности, сколько жертвенности и, как следствие, жертв.
Так уж устроен мир, что одного без другого не бывает. Всегда и везде мирная и благополучная жизнь плодоносит на обыкновенной с виду земле. Она не обязательно плодородна, но всегда щедро полита кровью героев, отстоявших и её, и свободу (что бы там под ней ни понимали) тех, кто на этой земле живёт; тех, кому повезло выжить в уходящих в века противостояниях…
Историки — забавные люди. С вызывающим улыбку апломбом они называют такую землю исторической территорией; геологи — почвой; сбрендившие на своих теориях биологи — гумусом, а их играющие в соседнем дворе дети — Родиной. Но, кто бы и как её ни называл, — все мы родом из детства, и Родина есть у каждого, у кого есть детские воспоминания. Её не бывает лишь у предателей и у поколения next, выросшего на отбивающих вкус материнского молока чипсах и Кока-коле.
Страшный напиток, эта самая Кока-кола.
Именно ею американская полиция смывает с дорожного асфальта кровь и размазанную по его безжалостному наждаку человеческую плоть. За двенадцать часов полтора литра Кока-колы бесследно растворяют сантиметровой толщины кусок говяжьей печени размером с детскую ладошку. Интересно, а за какое время сей «дивный» напиток растворяет человеческие мозги? Впрочем, виновен ли он в разъедающем социум бездушии или нет — пока не доказано, зато не вызывает сомнений вина современных СМИ, с подачи своих западных коллег и спонсоров методично и целенаправленно ниспровергающих авторитеты прежних лет, благополучных для нашей страны и её граждан. Наша пресса и наше телевидение с упоением разрушают наши же веками складывавшиеся моральные и нравственные устои.
Они потворствуют низким вкусам, развращают нас и превращают в равнодушное быдло.
В стране правят бал суррогаты «западного образа жизни», «демократии» и «общечеловеческих ценностей». В чем это проявляется?.. Хотите примеры?.. Да запросто!!!.. Уже сейчас уважать старших — глупо, быть образованным — не престижно, заботиться о стариках — нерационально, а любить свою страну — не модно. Не где-то в далёком Гондурасе, а у нас — на человека, не скрывающего патриотических чувств, смотрят как на идиота.
Впрочем, у людей, обращённых в бездушные, ничего не решающие винтики, другого отношения к тем, кто продолжает жить своим умом, не бывает…
Перестройка… Начало девяностых… Именно тогда начал набирать обороты маховик саморазрушения. Ещё было у кого поучиться и с кого брать пример. Ещё были живы и дееспособны победители фашизма. Ветераны… Их было много, и им было что рассказать, но их уже перестали слушать… Беды в стране начинаются тогда, когда стариков лишают права голоса.
Многое пережившему и переосмыслившему Сашке теперь тоже было чем поделиться. Полгода плена — испытание не из лёгких. Такое «приключение» поневоле заставляет взглянуть на жизнь по-новому: мелкое и суетное уходит, словно мутная вода в паводок, а истинные ценности становятся очевидными и безотлагательными. Он понял, что смысл жизни состоит в том, чтобы любить. Чтобы быть нужным и понятным тем, кого любишь…
«Здравствуй, Лиса моя хорошая! Я жив и соскучился. Обещаю, что непременно вернусь к тебе и к сыну. Мне без вас никак. Словно внутри душа умерла…»
