Admin - i 64277089602d207c
Не двигаясь с места, осматриваю себя. На мне нет одежды, нет украшений и амулетов; чудная подвижная вязь тонконитного рисунка — истинный вид онои-то шинно — украшает предплечья. Татуировка состоит из мириадов мелких, бесформенных созданий, для которых я — Вселенная и Закон, триггер Воли и направления. Существа эти даже не являются живыми с привычной точки зрения — многомерные структуры Силы, пронизанные комбинирующимися строчками эктоприказов. Рисунок, оставленный Антакарой, словно парит над кожей, бессчётным количеством нитей уходя в тело, пронзая каждую клеточку организма.
Живая река, сжатая до невозможного и одновременно безграничная — тонкой струйкой прозрачной водицы, укрывшейся неровными пластинками голубоватого льда, как шипастым плащом, — протянулась ко мне из ниоткуда, прижалась лёгким бризом и прохладой ручья; обернувшись вокруг талии, охватив тугими, но мягкими кольцами торс, с любопытством вертит подвижной безглазой мордочкой над моим плечом. Саламандры же остались такими же, какими я видел их и раньше. Ящеркоподобные лисы или же лисоподобные ящерки — без разницы — не обращая внимания на окружающее, спокойно спали.
Я не услышал какого-нибудь эпичного Зова, или команды, или ещё какой-то лабуды, что, без сомнения, добавила бы событиям эпатажности и пафоса, — нет, я просто понял, что надо идти.
И я пошёл.
С каждым соприкосновением ног с прохладной, неощутимой поверхностью, от голых стоп сложным фрактальным рисунком разбегались волны непонятных символов, знаков, черт и глифов, бежали в стороны, как круги на воде от камня, концентрическими многослойными фигурами, и, пробежав примерно метр, замирали, чтобы начать таять со следующим шагом.
И я шёл. Немного мешало движению только тянущее ощущение на спине, словно не до конца счищенная смола или воск прилипли к коже от затылка до поясницы. Отстранённо вспомнил, что именно туда попала странная молния. Немного неудобно, но не болит. И ладно.
И состояние странное. Как будто лёгкий транс, когда смотришь «из головы», а воспринимаешь «со стороны». Впрочем, нет удивления. Всё так, как должно быть.
И я шёл. За мной тянулась исчезающая цепочка значков, единственный ориентир направления. Хотя сомневаюсь, что направление тут имеет значение.
Сколько шагов и времени, если оно тут существует, прошло — не знаю. Просто в какой-то момент почувствовал вокруг себя лёгкое марево ненавязчивого присутствия. Всего лишь на миг, и акцент внимания — изнутри меня. Как будто мыслеобраз чуток выбился из общего потока, осмотрелся, одобрительно почесал за ушком, и нырнул обратно, вглубь переплетений сознания, подсознания, души и разума, напоследок скинув на мгновение маскировку, показав отголоски запредельной силы, понимания и... родства? Почти неуловимый запах смысла донёс шелестящее: «Всему своё время».
От внезапности явления я споткнулся, едва не потеряв равновесие, а когда выпрямился, случилась вторая неожиданность. Где-то на самой грани чувств меня коснулось мягкое любопытство. Боковым зрением уловив дрожание воздуха слева, я повернул голову, но, как и следовало ожидать, никого не увидел. Зато это же самое марево проступило справа. Именно от этого шевеления воздуха и исходило любопытство. И что-то, отдалённо похожее на желание помочь.
Слова не требовались. Невидимый помощник словно читал сами смыслы, и ими же отвечал: в голове просто всплывали знания, разворачиваясь в причудливую вязь смыслов и образов.
Стоило лишь проявить интерес к тому месту, где я оказался, как тут же пришло понимание.
Пространство Т'Урр. Перекрёсток. Сила и источник, бессилие и причина. Множество смыслов и прикладных вариантов развития событий. Сейчас — потерять всё, в следующий миг — обрести всё. Место, за которым лежит Изначальный Хаос. Преддверие, место рождения всех дорог. Древо мира и всё, что его вмещает — всё обретает себя тут. Обретает, чтобы воплотиться Извне, в сложнейшем метаконгламерате миров, над которыми неспешно танцуют свои замыслы Старшие, воплощая их в Законы и Правила.
Воспоминание о странном мыслеобразе, и тут же — лёгкий ветерок по всем чувствам, сознанию — и удивлённое непонимание: монолитная личность, чужих следов нет.
Но есть отпечаток ненависти ко всему живому, медленно просачивающийся в моё тело. Лёгкие покалывания, сменившиеся такой болью, словно со спины наживую спустили кожу, — и тут же щекотная прохлада. Не удалить без помощи проводника Жизни. Потому рост печати просто замедлен.
И на том прими благодарность, невидимый друг.
Несмотря на дрожащие, подкосившиеся ноги, я не упал, а взгляд, брошенный вниз, дал новую пищу для размышлений: фракталы рисунка разрослись во все стороны, создавая некую многослойную структуру, не поддающуюся осмыслению. Там, где находился помощник, другой рисунок органично вписывался в мои следы, дополняя общий узор.
И снова мысль-знание: разум пока не в состоянии охватить весь спектр мерности пространства. Но это — только пока. И суть — не рисунка, но — творения — создание некой связи, отпечатка личности... Чего-то, что можно только понять, но нельзя описать, ибо ни слов, ни значений ещё не придумано. Нет угрозы, не надо беспокоиться.
Помощник непрерывно двигался, внося в узор дополнения своим присутствием, и, подобно дремлющему Сколу, распространял просто физически ощутимые волны уверенности и спокойствия.
Не чувствуя угроз, я с любопытством разглядывал всё усложняющиеся рисунки, взаимопроникающие друг в друга, формирующие объёмную, удивительно невесомую структуру, врастающую в воздух, в поверхность под ногами и над головой. Динамичный узор не замирал ни на миг, перетекая, сплетаясь в невероятно прекрасные ассиметричные фигуры, и внутри них формировал новые, и так — насколько мог проникнуть вглубь взгляд.
Не было ни холода, ни жара, ни ветра, ни штиля. Пространство двигалось вокруг меня, жило своей жизнью, оберегая мою, с интересом ощупывало узор, сущность Скола, мягкими прикосновениями подушечек пальцев изучало мою ауру, внутренние структуры... И это, чьорд побьери, было необычно и очень приятно.
Без эротизма и схожих физиологических процессов. Скорее, нежные пальцы перебирают волосы у корней, едва-едва касаясь кожи, и от этих движений хочется блаженно жмуриться, мурчать, и довольно потягиваться, и просто получать удовольствие. И такие ласковые пальчики — по всей моей сущности, на всех энергетических и физических уровнях, на всех подуровнях сознания и души... Словно лежишь после качественнейшего массажа, распластавшись по специальному столику, чувствуешь, как раскрылись поры, и каждая разогретая, размятая мышца, каждый нерв вдыхают свежий воздух, обмываясь в его прохладных потоках. И всё это — на всех мыслимых и непредставимых уровнях восприятия, по всей глобальной структуре систем, полей и баз, кои и образуют индивидуальную разумную частичку Вселенной, носящую моё имя.
Творение в какой-то момент налилось жизнью, и я стал частичкой Пространства Т'Урр, а оно — частью меня. Словно столкнулись две струи на встречном курсе — смешиваясь, объединяясь, создавали что-то третье, носящее родительские черты, но уже качественно, принципиально новое. Сдвигались какие-то заслонки, нарастали новые связи, изменялись прежние, открывались тайники и знания таких порядков, что холодело в желудке и мурашки ползли вдоль хребта. Мир, огромный, соединённый на всех уровнях мириадами связей, причин и действий, на миг приоткрылся мне во всём своём безумно сложном, многообразном великолепии, предстал перед моим пониманием бесконечностью граней и оттенков непередаваемо исполинского организма... Приоткрылся, и посмотрел на меня.
И стало не по себе от такого пронзительного, исполненного мощью взгляда, и пришло странное чувство, что я — такой крохотный и незаметный на его фоне — тоже кровь от крови и плоть от плоти этого создания.
И из меня выглянул Зверь, и с почтительным уважением склонил голову перед Т'Урр, как перед старшим, мудрым и сильным вожаком. Как перед родителем. Как пред Хранителем рода.
И я понял: пора назад.
И я очнулся.
Перед глазами медленно осыпались чёрные песчинки, потревоженные дрогнувшими пальцами. Крупные, зернистые, неправильной формы, с едва заметными золотистыми и белыми звёздочками вкраплений, словно смотришь на них под хорошим увеличением. Только одно плохо — шумит в ушах так, что стук сердца заглушает даже неторопливые, сонные мысли, да фокус никак не настроится — зрение выхватывает одну песчинку, переключается на другую и тут же хватает медленно парящую пылинку перед самым зрачком...
Во рту сухо, распухший язык наждачкой царапает иссохшее нёбо, почти намертво прилипая к нему, а на зубах похрустывает песок, и лишь из небольшого прокуса крохотная капелька крови едва ли не с шипением смачивает обезвоженную, раскалённую плоть. От открытых участков кожи поднимается пар, руки, едва-едва покрытые лёгким загаром, похожи на руки шахтёра, только поднявшегося из забоя — грязные разводы, испещрённые чуть более светлыми, едва заметными дорожками пота, комки песка и пыли, густая чернота под ногтями.
