Владимир Шилкин - Ветер истории
Ленин слез на землю и пошел к поданному автомобилю. Толпа прореагировала как-то непонятно. Одни кричали "ура", другие чему-то возмущались, третьи просто недоуменно оглядывались и спрашивали окружающих: "Все, что ли? И чего собирались?". Ну а мы с Елиным просто уселись в "Остины" и покатили следом за главным большевиком к дворцу Кшесинской. Там Елин, поговорив с кем-то из товарищей, снова запрыгнул в свой уже исторический бронеавтомобиль и укатил в гараж вместе со всеми остальными машинами отряда. Я же зашел во дворец и, выбрав кресло поудобней, надвинул фуражку на глаза и погрузился в размышления. Ленин человек серьезный, иначе не стал бы вождем, а значит, первым делом станет разбираться в текущем положении дел. Тем более, что он только что жестко отмежевался от верхушки Петросовета. В процессе разбирательства желание поговорить со мной, должно возникнуть неизбежно. Так что сейчас я делал вид, что дремлю, а сам прокачивал ситуацию.
Что у нас получается? Ленин встал в оппозицию к Петросовету и уж конечно встанет в еще более жесткую оппозицию к временным. Ополчение внепартийное и зависит от снабжения как Петросовета, так и армии, которая подчиняется Временному правительству. По крайней мере, без их помощи дальнейшее развитие ополчения невозможно. С одной стороны, жесткая позиция Ленина может вызвать желание прикрыть ополчение. На всякий случай. С другой стороны, ополчение – не личная гвардия Ленина, а многие партии придерживаются если не совсем провластной позиции "война до победного конца", то уж точно далеки от радикальных лозунгов Ильича. Даже среди большевиков многие явно шокированы его напором и радикализмом. К тому же есть договоренность об отправке на фронт отряда. Так что вопрос об ополчении становится спорным, но крайне важным. Пожалуй, последней каплей, которая может утопить ополчение станет мое кандидатство в партии большевиков. Значит надо его поставить под вопрос в глазах властей, но не в глазах ополченцев и партячейки. И как это сделать? Вопрос, однако.
— Товарищ Волков! — чья-то рука тряхнула мое плечо, и я, сдвинув фуражку на положенное место, посмотрел на собеседника. — Это очень удачно, что вы здесь. Пойдемте, с вами хочет поговорить товарищ Ленин.
Сопровождающий постучал было в дверь кабинета, но я, рассудив, что времени у вождя мало, а дел много, просто открыл ее и вошел решительным шагом. Сотрудник проводил меня изумленным взглядом и, оглянувшись на Ленина, закрыл дверь снаружи. Сам Ильич, что-то строчивший до того, поднял голову и, прищурившись, посмотрел на меня. Я почему-то сразу подумал, что знаменитый ленинский прищур обыкновенная близорукость.
— Товарищ Волков? — требовательно спросил вождь.
— Да.
— Прекрасно! — Ленин стремительно вышел из-за стола, пожал мне руку и указав на стул, так же стремительно вернулся на место. — Мне о вас много рассказывали, но я так и не смог до конца понять вашу позицию. Кроме того, я хочу узнать ваше мнение о готовности Красной Гвардии к вооруженной борьбе.
— Начну со второго вопроса, если вы не против. Боеготовность пока низкая с технической точки зрения. С идеологической ситуация с одной стороны лучше, но с другой политическая неоднородность дружин сильно ограничивает их применяемость. Кроме того, надо учесть сильную зависимость боеготовности от армейской помощи. Мы зависим не только от снабжения, но и кадрово. Пока не закончится обучение и срабатывание подразделений о боеготовности говорить не приходиться. Толпа с оружием еще не войско, армейские части при желании разгромят и разоружат их за сутки, не более. Я лично настаиваю, что до появления ядра с реальным опытом боевых действий, Красная Гвардия реальной силой не является.
— Вы сказали, что армия может разгромить рабочие отряды при желании. Это желание есть?
— В настоящий момент широкие массы несколько ослеплены восторженностью и не видят проблем в неизбежных в будущем разногласиях. Временное правительство и Петросовет получили колоссальный кредит доверия и пока что его не израсходовали. Кроме того, нынешние власти активно пытаются приватизировать революцию, а значит, всех своих противников будут объявлять либо контрреволюционерами, либо, если такой ярлык не удастся навесить, германскими агентами. Пока власти не потеряли доверия масс, это может сработать. Особенно, если поработают грамотные агитаторы, такие среди эсеров и меньшевиков есть. Скажут солдатам, что в тылу окопались предатели, готовящиеся поднять мятеж, ударить России и революции в спину… ну и так далее, — я неопределенно поводил рукой в воздухе, показывая, что напридумывать можно много. — Солдаты ограничены в доступе к информации и их легко запутать. Другое дело если Красная Гвардия примет в боях хотя бы символическое участие. Тогда мы не просто получим опыт и обретем боевую устойчивость, но станем для фронтовиков своими. С этих позиций мы сможем критиковать и армейское командование и правительство, и они не смогут заткнуть нам рот фразой "а кто ты такой, чтобы судить нас, сражающихся за Отечество".
Ленин нервно побарабанил пальцами по столу, обдумывая услышанное.
— Вы сказали, что опасные для нас агитаторы есть среди меньшевиков и эсеров. Вы полагаете их нашими противниками?
— Меньшевики – однозначно противники, среди эсеров мнения сильно расходятся. В любом случае, их верхушка, получившая власть сейчас, видит в нас конкурентов. Когда убедятся, что за нами готовы пойти широкие народные массы, сочтут опасными конкурентами и постараются избавиться. Руководство эсеров, на мой взгляд, делает ставку на врастание в структуры власти с постепенным вытеснением нынешних, откровенно слабых министров. Однако с силами, представляемыми этими министрами, эсеры ссориться не хотят. Я не думаю, что они достигнут лучшей политической конфигурации, чем сейчас. Развитие революции в пользу более широких масс народа просто не оставит им места. Ну, как-то так. Я пока не сильно разбираюсь в политических играх.
— Однако, при этом вы делаете весьма смелое заявление, отказывая руководству эсеров в стремлении работать на благо широких масс?
— Делаю, так как это не политика, а психология. Руководство эсеров выросло из террористов. Они привыкли решать кто нынче враг народа в крайне узком кругу, а то и вовсе личным решением. Точно так же они хотят решать и какое будущее для народа лучше. Ребята просто не привыкли интересоваться мнением кого-либо.
Ленин чуть заметно поморщился при слове "ребята", но кивнул моим рассуждениям.
— Скажите, товарищ Волков, вы как кандидат в партию большевиков готовы пойти на обострение политической борьбы?
— Я решил вступить в партию, потому что разделяю ее цели. Разногласия в путях достижения возможны, конечно, но если решение принято, то надо его исполнять. Я лично считаю, что окончания превращения Красной Гвардии в реальную военную силу, поддерживающую нашу линию, столкновений надо избегать. Поскольку этот процесс сильно зависит от помощи армии, то стоит избегать и обострений, которые могут вызвать потерю этой помощи.
При этом, Владимир Ильич, я полностью осознаю политическую невозможность двойной игры при работе с массами. Единственный выход из этой ловушки я вижу в многопартийном характере ополчения. Надо не просто завоевывать умы бойцов, но и не дать властям догадаться, что Красная Гвардия превращается в большевистскую или коалиционную, но леворадикальную армию. Решительно и открыто опереться на нее можно будет только после возвращения с фронта боевого ядра. Тогда мы будем опираться не на аморфную массу идейно накаленных, но слабых в бою рабочих, а на настоящую силу с репутацией.
Ленин задал мне еще несколько уточняющих вопросов, но уже без огонька. Похоже, главное он для себя уяснил. В конце этого опроса он попросил меня пока не афишировать ни содержание разговора, ни мое отношения к его тезисам.
— Каким тезисам? — удивился я.
— Скоро узнаете, — лукаво улыбнулся вождь.
"Блин, прямо как в кино советском. Весь такой добродушный, умный и задорный дедушка Ленин", — подумал я. Ильич смотрел на меня и в глазах его плясали чертики. Вождь явно задумал что-то крайне хитрое и многообещающее.
Анонсированные тезисы я услышал на следующий день. Ленин их зачитал прямо с балкона дворца. Я в прошлой жизни что-то краем уха слышал о речи вождя с балкона, подозреваю, что это была именно она. Особого успеха она не имела. Нет, успех был, собравшиеся внизу люди выкрикивали что-то в поддержку, но после февраля подобная картина для Питера была обыденностью. Видал я и больший успех за эти дни. Тут же явно были и не согласные и не понявшие и просто не расслышавшие. Тем более, что Ленин и громкостью голоса и четкостью дикции не отличался.
Продолжение следует…
