Санин Евгений - Божий суд
2
- Да что на мне - креста, что ли, нет? – с обидой возразил князь Илья.
Дверь открылась, и огонь свечи рванулся приветливо ввысь и вперед.
Князь Илья поднял голову, но, увидев стоявшего на пороге игумена, еще ниже опустил ее.
В руках игумена были крест и Евангелие.
- Исповедоваться будешь? – подходя, спросил он.
Князь Илья подумал и отрицательно покачал головой:
- Нет. Живу не хуже других князей. Так что не в чем мне каяться!
- Святым, что ли стал? – вскинул мохнатую бровь игумен. – Может, мне тогда позвать богомаза и велеть ему с тебя иконы писать? У нас на Руси как раз своих святых для почитания еще маловато!
Князь Илья усмехнулся: уж больно неудачное время и место выбрал игумен для шуток, взглянул на него и вдруг с любопытством сощурился:
- Что-то мне твой облик, отче, больно знаком… Мы что, где-то уже встречались с тобой?
- Да, и не единожды! - подтвердил тот. – Один раз, когда ты учинил самый настоящий разбой в моем монастыре. За то, что тебе не дали вдосталь еды. Все забрал. Оставил братию помирать с голоду.
- Не знаю… не помню… - подумав, покачал головой пленник. – А второй раз?
Игумен еще строже посмотрел на него:
- А второй и паки, и паки - третий и четвертый - когда я давал тебе для целования крест в знак того, что ты сдержишь слово, данное своим братьям. Но ты, как всегда, еще не успели обсохнуть уста твои, коими ты целовал крест в знак искреннего дружества, тут же брался за свое… То есть нарушал клятву и перед Богом, и перед людьми!
Эти случаи князь Илья помнил. Не все, конечно, но так – в общих чертах… Он искоса поглядел на игумена и подумал: а не ошеломить ли его, подозвав поближе, якобы согласившись на исповедь хотя бы кулаком здоровой руки? А что потом? Тут как тут подбежит охранник. Здоровый, конечно, детина. Но можно превратить из недруга в друга цепь и придушить его ею. Нет, не пойдет… Цепь-то ведь снова сразу станет врагом, да еще злей прежнего. Вроде, и свобода на пороге, а не уйти. Не кузнеца же звать тогда в самом деле… Да и внешней охраны не считано… И потом грех-то какой - поднять руку на монаха-священника…Тут уж ничем на Страшном Божьем суде, который ждет его, после сегодняшнего не оправдаешься…
- Не о том думаешь! – прервал размышления голос игумена, и князь Илья даже вздрогнул, словно тот и впрямь прочитал его мысли.
Но игумен имел в виду совсем иное.
- Над тобой Божий суд сейчас совершается, а ты все о своем, человеческом… - укоризненно проговорил он. - В народе говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится…
- Я князь… - с вызовом напомнил пленник.
- Хорошо, князь не перекрестится! – охотно поправился игумен и высоко поднял крест. – Но ведь тут уж не то, что гром, топор палача – молнией – над твоей шеей сверкает! А ты так и хочешь уйти нераскаянным? После того, как лгал, предавал, убивал… Жег православные храмы… Наводил на Русь полчища поганых половцев… А сколько русских людей загубил: и не только телесно, но и духовно, отправив их в полон к иноверным?
Князь Илья промолчал, не зная, что и ответить-то на это, потому как все, что слышал, действительно было, и игумен внимательно посмотрел на него.
- Да что ж ты, не русский, что ли? – с болью в голосе вопросил он, и сам же ответил: - Русский! Знавал я твоего деда. И батюшку твоего знал. Вместе с твоей матушкой – Царствие им Небесное! Православные были люди, богобоязненные! Жаль только, достанется им теперь там за такого вот сына…
Игумен широко перекрестился, поминая родителей князя, и вздохнул:
- В том-то и корень твоей вины, а точнее, беды, что ты не ищешь, как делают это русские люди, по Заповеди Христовой, прежде всего - Царствия Божия, а уж потом, всего остального. А норовишь все делать наоборот!
- А почему же тогда Господь так рано отнял у меня родителей, что мне выпала доля изгоя? Тогда б мне и не пришлось творить всего этого, как ты говоришь, зла! - выпалил свою самую главную обиду князь и в ответ услышал невозмутимо-кроткое:
- Значит, так надобно было!
- Надобно? – изумился князь. - Кому?!
- В первую очередь, тебе самому! Ибо таков, значит, был о тебе Божий промысел, такова воля Господа, заботящегося в первую очередь о твоем вечном спасении!
Игумен кивнул на стены и тихо сказал:
- Ты посмотри, сколько бед и несправедливости творится вокруг! Каких только лишений и страданий не перенес русский народ! А все живет! Рожает детей! Паки и паки отстраивается после войн, пожаров и моров. Спроси меня - почему, и я отвечу: потому и терпит русская душа все находящие на нее скорби, что живет не этим скоротечным и суетным веком, а думой о вечном, чая воскресения мертвых и жизни будущего века! А ты живешь, прости, словно нехристь какой-то!
- Да что на мне - креста, что ли, нет? – с обидой возразил князь, рывком распахивая ворот рубахи.
- Крест-то, как я гляжу, есть! – кивнул игумен. - Да только, что от него тебе толку, если ты даже не помнишь о нем! И даже наоборот, ежедневно и ежечасно распинаешь находящегося на твоей груди Господа. Запомни мои слова, князь, которые я скажу тебе напоследок. Хоть, может, это уже и поздно… Если бы ты предал свою слабую человеческую волю во всемогущую десницу Господню, тогда и жизнь бы твоя шла совсем по-иному, и не сидел бы ты сейчас здесь, с гордым видом, даже на краю адской пропасти!
Не говоря больше ни слова, игумен вышел, унося с собой крест. Евангелие же он оставил возле свечи, бережно положив его на заботливо подстеленный под него белый плат.
3
Медленно потянулось время.
Князь Илья остался в несвойственном для него состоянии задумчивости и нежелания думать, как выйти из очередного опасного положения. Усилием воли он попытался заставить себя снова решать, как ему быть…
И вдруг услышал голос охранника.
- Сейчас меня сменит напарник, – глухо, не глядя на него, проговорил он. – Так вот… ты постарайся не уснуть. Я слышал, как князь Борис много серебряных гривен ему предлагал, чтобы он задушил тебя. Но он даже от них отказался. Сказал, что у него к тебе свои счеты имеются… Он тебя и даром порешит!
В поруб вошел не очень высокий и не так, чтобы широкий плечах, воин. Но судя по всему, очень проворный и ловкий. Он сел на лавку, которую, освободив, снова незаметно подмигнул князю первый охранник, и с недоброй усмешкой, молча, стал смотреть на пленника.
Медленно потянулось время.
Руку разрывало от боли. Очень хотелось спать. Но князь Илья заставлял себя час за часом сидеть с открытыми глазами, глядя на огонек свечи и чувствуя на себе неотрывный взгляд второго охранника. И все думал, думал: так мало это или много - три дня? Всего целых три дня…и три ночи…
Глава четвертая
1
После праздника начались будни…
Князь Илья сидел, чуть раскачиваясь, словно баюкая прижатую к груди больную руку.
Новая мысль не давала ему покоя.
Как же могло так случиться? Ведь начиналось все так хорошо…
Когда ему исполнилось ровно три года, как и положено, над ним был совершен обряд сажания на коня.
Все это было известно ему со слов матери и теперь трудно было отделить, то, что он слышал от нее, от того, что действительно помнил сам.
Вначале его, в княжеском красном плаще, сапожках, с маленьким мечом на боку вывели на крыльцо терема. Показали бесчисленным гостям, среди которых были многие князья, в том числе и князь Владимир. Его жена, княгиня, держала на руках совсем недавно родившуюся дочь – Гориславу…. А затем крепкие руки отца, взметнув над землей, посадили его на самого смирного, низкорослого конька, показавшегося ему тогда конем-великаном, на котором ездили сказочные богатыри…
После этого праздника начались будни, хорошо известные каждому княжичу. Приставленные к нему дружинники учили его умению владеть любым оружием, своим и врагов: мечом, саблей, копьем, стрельбе из лука. Целыми часами заставляли стоять с тяжелым камнем на вытянутой руке. Слезы мешались на его лице с потом, но он терпеливо выдерживал это испытание. Знал, что все это нужно для того, чтобы потом он мог справиться с самым тугим луком и послать стрелу на целый перестрел, а то и дальше, как это иногда показывал для примера отец. Седой воевода, сопровождая его по лесам и полям, учил без ошибок находить нужные пути и дороги. Он рассказывал о боях, в которых участвовал сам, объяснял, как правильно начинать и вести бой, где ставить засады и что делать, если противник окажется сильней или слабее тебя…