Екатерина - o fa076bfa4f9911dc
Стадия пятая: Принятие. Пеликан не прав. Сколько стоит жить в темноте?
Присядь, Элизабет. Встань, Джефферсон. Слепой закрывает глаза и считает
до десяти. Пока коричневое тепло снова не заполняет его легкие.
СКРУЧЕННЫЕ В ОРИГАМИ
#0003
ИИ.sysпролежал в госпитале три недели. И ровно двадцать один день он
обдумывал предложение Джека//
глубоко внутри и немного снаружи Илай понимал, что не стоит
связываться с мексиканцами, не смотря на то, что это им нужна его
помощь//
но для начала нужно было найти пристанище. Картонная коробка в
"Саут Шор" с видом на аэропорт Нового Орлеана "Лейкфронт" стала
открытием для пацана, у которого был свой дом. Какие-то родители и
вроде-как-друзья на машинах//
каждый вечер Илай наблюдал за тем, как заходят на посадку самолёты,
проплывают громадные яхты и скромные клиперы. Он отказался от
постели и пособия, но чувствовал оргазмическое влечение к свободе,
которой никогда не имел. Мобильник, оставленный Джеком, зазвонил в
момент, когда ИИ.sysзасыпал в тёплой упаковке "Bosch"//
in progress...
33. Мы хотим трахнуть Марин ле Пен и Марту Стюарт.
Биолюминесценция Arachnocampaluminosa.
Светлячки остаются на стадии личинки от шести до двенадцати месяцев, после чего окукливаются, превращаясь в безротое взрослое насекомое, живущее всего несколько дней. "Единственное, что они успевают, это
полетать (причём так себе), произвести потомство и умереть, - это слова
энтомолога Джорджа МакГэвина. - Взрослые же все свои силы тратят на
производство яиц, так что способность светиться они теряют".
Полетать. Потрахаться. И подохнуть.
34. Информация посредством сенсорного опыта поступает на обработку.
Возбуждает аксоны, активирует клеточные мембраны, воспаляет эмоции.
Они, в свою очередь, реверсом отдаются мозгу, подвергаются осмыслению, цепляют на себя всё новые пласты информации и создают цикл, генерируя
желания, от которых тошнит, как Рокантена, или возбуждает, как Теда Банди.
Мясо начинает шевелиться: либо повисает в отблесках рефлексии, так и не
дав либидо создать ценность действия, либо вручает себя мортидо, омывая
бесталанность депрессией или насилием. Формы и массы пространства
покупают пеликанов во времени за бесценок или отдают безвозмездно
просторному городу. Любому из тысяч одинаковых. Фасад - не критерий. Но
пеликаны убеждены: на одном из этапов можно себе соврать. Раз. А потом
другой. Квантовый самообман, бесконечный и вброшенный, точно Чацким, в
чужую голову, которой остаётся принимать математически безотносительно
любую ложь и слишком поздно различать эти true/false, даже прилежно
подвергая критическому восприятию каждую литеру океанов бескрайней
болтовни.
35. Полетать. Потрахаться. И подохнуть.
И если позже ощутив, что мало-помалу жизнь теряет всякий смысл, даже
поняв, что неспособен удержаться на высоте исключительных ситуаций, таких, например, как любовь, пеликанпопытается тем или иным способом
вернуть утраченное, то ему это не удастся. Причина в том, что отныне он
душой и телом подчинен властной практической необходимости, которая не
допускает, чтобы о ней забывали. Всем его поступкам будет недоставать
широты, а мыслям - размаха.
36. Полетать. Потрахаться. И подохнуть.
В комбинации обыденных достоверностей то и дело возникают девиации, приближающие сознание к трансгрессии - это заклинание для пеликана, возомнившего, будто всё можно "загуглить". Будто можно поставить на
автосэйвинг последовательность необдуманных действий. Будто что-то
можно вернуть, исправить или забыть.
Нет, мать твою, нельзя.
37. Полетать. Потрахаться. И подохнуть.
Онибы взобрались повыше, убедили себя в изотропной бесконечности, разорвав учебник биологии, послав нахуй Флеминга с Дарвином, и полетели, но, полагая, что левитируют, обнаружили бы себя в метре над тротуаром.
Напоследок. Или навсегда.
Pause.
Глупость голубя в безвоздушном мире. Определяющей становится лишь
последняя ошибка, допущенная мгновением ранее. Во времени, в
координатах, пространстве Минковского, в динамической системе, в запертой
комнате. Везде, нигде и здесь. Горизонт событий равномерно ускоренного
наблюдателя. Светоподобные линии будущего сходятся в точке с линиями
прошлого, как бы отвечая на вопрос Камю. Это не поддаётся математической
интерпретации, осмыслению или отмене. Они знают, что окажутся "6 feet under", но в своём собственном миллионе микрометров от земли, замерев, понимают: умирает кто-то другой. Не они, а те самые наблюдатели,
лишённые способности наблюдать за собой. Берроуз капает на гиппокамп, По
давит на разум грязной подошвой неизбежности, Моцарт и бактерии находят
ушные каналы мрачными маршами, утерянными в аррондисманах Парижа и
детства, но возникших в точке бифуркации, где Кафка оживает в обжорстве и
страхе. Снег ложится бледным саваном, точно желая смягчить удар. Сверху -
отблески газовых гигантов. Это их свет в конце .
Но ты - не звезда. Ты не светишься.
Play.
38. Полетать. Потрахаться. И подохнуть.
Когда речь идёт о самообмане, чаще всего такая ложь - оправдание какой-
нибудь замечательной хуйни, которой заниматься бы не следовало. Даже в
этих буквах сквозит полуправдой. И сквозит так, что дверь за спиной то
открывается, то закрывается, намекая: надо бы поставить прочный засов там, откуда выпадают скелеты.
Какими бы распрекрасными эти скелеты ни были.
Пеликаны врут не господам. И не нам. А себе.
На собственном поле рефлексии они уступают рефлексам. Ищут простейшее
решение, заглядывают в конец учебника, но всё не могут понять, что они
наёбывают не систему. А себя.
Их научили подражанию, мимикрии, действиям по образцу.
Их научили плотно торчать на самообмане.
Фолкнеру сказали превратиться в бутылку. Сказано - сделано.
39. От редкого пеликана все чего-то ждут. Он должен отменно выглядеть, иметь детей, любить кого-нибудь, работать, сервировать стол по всем
канонам этикета, высыпаться, быть вежливым, искренним и гуманным.
Честным, но не честолюбивым. Он обязан танцевать, когда все сидят, и
сидеть, когда все протестуют. Чужая воля в натуральную величину. Нулевая
сопротивляемость человеческого лица. На второй или четвёртой стадиях-
без разницы. Ветераны приватных опорожнений не умеют чему-то
соответствовать, они не могут высыпаться, если господинприказал не спать, как не в состоянии быть любезными, когда враждебная среда вынуждает
попросту молчать.
Бетти Форд сказали пить - и она пила.
40. Они придумывают болезни, придумывают друзей, фиксацию имаго, геометрию убийств (сначала синдром Мюнхгаузена, затем - кверулянтство; крутой трюк). В то время как реальность продолжает существовать
автономно, пеликаны неистово себя убеждают: ничего нет, а если и есть, это
можно изменить лучезарными улыбками и "всё-нормально-верой". Этот
аспект самообмана особенно прекрасен.
Считая до десяти, они могли бы вечно кричать "Марко", надеясь услышать
знакомое "Поло". Но у среды, в которой бедолаги обитают, другие планы на
рулоны заблуждений пернатых имбецилов.
Мэрилин сказали успокоиться. И она вкинула "барби".
Концептуальное посвящение пеликанов в дивный и свободный мир, где Кока-
Кола продаётся в бутылках и киосках, а газеты приносят едва ли не к двери.
Где Фромм может отсосать у id109311053, а Мейнерт в своей австро-
венгерской манере просто пришёл бы в исступление, взвесив собственное
ничтожное вещество мозга и самомнение @Olyan_7.
Им не нужны имена в свободном мире.
Аккаунты делают лица, пока лица расширяются в пространстве, теряя
симметрию и восприимчивость.
Им не нужны книги в свободном мире.
Информация приходит графически. С короткими фразами. Комиксами.
Панчлайнами.
Выготский в ахуе.
Шекли сказали выдохнуть. И он закурил.
41. Гамильтон и Харинг на мольбертах стен. Мадам Баттерфляй на игле.
