Ник Кайм - Вулкан жив
— Хорошая точка обзора будет, — сказал он.
От помоста к акведуку, вдоль сточных труб, протянулся мостик, достаточно широкий, чтобы по нему можно было пройти вереницей. За акведуком открывался вид на Ранос. Нумеон ясно видел, что после приземления они сдвинулись на восток, к краю города.
Он прищурился.
— Это же?…
— Космопорт? Да, он, — ответил Пергеллен.
Нумеон посмотрел через плечо на дрожавшего, кутавшегося в плащ К'госи Грамматикуса.
— В этом месте оборону не организуешь, брат.
— Согласен, — ответил Пергеллен. — Что ты предлагаешь?
Нумеон взглянул на ряды мертвых крыс, покачивавшихся на зловонном сквозняке.
— Приманку, — ответил он.
Гладий Нарека с влажным шелестом выскользнул из шеи Саламандра. Легионер уже был мертв к тому моменту, как он вытер клинок и перешел к следующему. По улице были разбросаны трупы с обеих сторон, и из трех взводов, взятых для уничтожения лоялистов, осталась лишь горстка. Битва оказалась куда кровавее и тяжелей, чем он рассчитывал. И снайперу удалось скрыться. Опять. От этого внутри раздражающе зудело.
Приблизившись к краю дыры, которая образовалась, когда мануфакторум обвалился, он задумался о тех, кто сумел сбежать. Под этой частью города текла подземная река, соединявшаяся с водосточной системой. Но у него не было ни карты этих тоннелей, ни какого-либо представления о том, как они расположены и куда поток может вынести попавших в него, а потому оставил эти мысли.
У лоялистов заканчивались места, где можно было бы спрятаться. Он найдет их, даже если придется идти до самого края города и выжженных молниями пустошей за ним. Он поклялся это сделать, поэтому он это сделает. Или погибнет в попытках. Нарек верил, что почтение к долгу еще не было пустым звуком.
— Прекрати, — сказал Нарек, придавив ногой очередного полумертвого врага, но смотря на Вогеля, который уселся на грудь Саламандру и готовился резать его плоть ритуальным ножом.
— Что? — спросил Несущий Слово, резко обернувшись к охотнику.
— Ничего подобного мы устраивать не будем. — Нарек оставил умиравшего легионера и подошел к Вогелю.
— Я славлю Пантеон, — зашипел Вогель с явным недовольством.
— Ты бесчестишь свое достижение, акт своего убийства, — ответил Нарек, небрежно перехватив гладий. — Людские отбросы можешь увечить сколько угодно, но эти воины — из Легионов, они когда-то были нашими братьями по оружию. Это еще должно что-то значить.
Вогель начал вставать, но Нарек приставил острие гладия к его горлу, и он замер в полусогнутом положении.
— Ты заходишь слишком далеко, — просвистел Вогель.
— Если б я зашел слишком далеко, этот меч уже пронзил бы тебе горло.
Вогель все еще не демонстрировал готовность уступить.
— Дагон со мной согласен, — добавил Нарек.
Вогель вслед за охотником посмотрел на второго снайпера, уже вскинувшего винтовку к плечу. Агрессивный воин примирительно поднял руки, и Нарек позволил ему отойти. Убедившись, что Вогель не собирается принимать никаких ответных мер, за исключением ругани в его адрес, Нарек опустил взгляд на раненого Саламандра, которого его товарищ собирался осквернить.
— Спа… сибо… — выговорил едва живой воин.
— Я сделал это не для тебя, легионер, — проговорил Нарек и погрузил гладий в его сердце.
Звук турбинного двигателя, становящегося все громче и ближе, заставил Нарека обернуться. При виде «Грозовой птицы», принадлежавшей Элиасу, оставалось только гадать, что же могло его сюда привести.
— Все ко мне, — передал он по воксу остальным. — Темный апостол прибыл.
Элиас был ранен. Он также удостоился визита от самого Эреба. Стоя перед темным апостолом в тени только что приземлившейся «Грозовой птицы», Нарек вдруг понял, почему его господин явился сюда. Ему приказали.
— Очередная неудача? — спросил Элиас, окидывая взглядом результаты побоища.
— Не совсем, — ответил охотник. Он снял перед темным апостолом шлем и теперь держал его на сгибе руки.
Они были одни: остальные легионеры несли дозор или сгоняли вместе еще живых пленников. Нарек искренне жалел, что не успел подарить им честную смерть. Злить Вогеля — одно дело, но перечить темному апостолу он не мог.
— Ты убил их всех и схватил смертного?
— Еще нет.
— То есть это неудача.
Нарек коротко поклонился.
— И я ее исправлю.
— Нет, Нарек. Ты упустил свой шанс снискать награду. Сам Эреб явился и попросил меня уничтожить наших врагов и схватить того человека, Джона Грамматикуса.
— Попросил тебя, значит?
— Да, — прошипел Элиас, не потрудившись скрыть злость. — Я его доверенный помощник.
— Разумеется, господин, — прохладно отозвался Нарек. Его взгляд набрел на фульгуритовое копье, лежащее в ножнах на поясе Элиаса.
Оно до сих пор слабо светилось и, по-видимому, вызывало у темного апостола дискомфорт. Нарек догадался, что именно копье каким-то образом превратило руку Элиаса в обугленную палку.
— Ты все думаешь, правильно ли мы делали, поклоняясь Императору как богу, — произнес Элиас, заметив, что Нарек смотрит на спрятанное в ножнах копье.
— Думаю.
— Правильно, брат. Но есть другие боги, Нарек, и они готовы дарить нам свою благосклонность.
— Я не вижу здесь ничего благого, — признался он.
Элиас рассмеялся:
— Я мог бы казнить тебя за эти слова, за твое безверие.
— Я верю, господин. В этом и проблема, потому что мне не нравится, куда ведет нас эта вера.
— Со временем понравится, охотник. Ты примешь новый путь, как все мы. Ибо того желает Лоргар и Пантеон. А теперь, — добавил он, наскучившись проповедями, — скажи мне, где этот человек, Джон Грамматикус?
— Вернее всего, он до сих пор с воинами из разбитых легионов. Выйти на их след будет несложно.
Элиас отверг эту идею, небрежно махнув рукой.
— Незачем. Я могу найти его иным способом.
Он смерил взглядом одного из пленных легионеров, не успевшего получить честную смерть, и вытащил ритуальный нож.
Домад был жив, но пошевелиться не мог. После того, как бой закончился, враги принялись искать среди трупов выживших. Он смутно помнил, как его тащили, и словно издалека слышал гортанный смех одного из своих захватчиков. Ему перебило позвоночник, и ниже пояса все было парализовано. Несколько внутренних повреждений были потенциально смертельны, и сил бороться не осталось.
Бионический глаз больше не работал, оставив его наполовину слепым. Он открыл органический — перед ним оказалась земля. На периферии ограниченного зрения виднелась раскрытая рука лежащего на спине легионера. Латная перчатка имела изумрудно-зеленый цвет, а пальцы не двигались. В нескольких сантиметрах от нее лежал болтер.
— Этого, — раздался голос. Он звучал интеллигентно и даже несколько изысканно.
Кто-то взял Железнорукого за подбородок жесткими, закованными в металл пальцами и приподнял его, позволив взглянуть на врагов.
Несущие Слово. У одного, стоявшего позади, скулы были покрыты золотыми надписями. Короткие черные волосы образовывали вдовий пик. Одна рука была сильно обожжена, и он осторожно прижимал ее к груди.
Клирик, несомненно это был он.
Второй, державший Домада за подбородок, выглядел как ветеран, как солдат в самом воинственном смысле слова. Он был широконосым, но с узким лицом, и слегка хромоног.
Затуманенные чувства все же сообщили Домаду, что его запястья связывала колючая проволока, а сам он был закреплен на боку десантно-штурмового корабля Несущих Слово. С него сняли нагрудник и поддоспешную ткань, обнажив кожу.
— А другого пути нет? — спросил солдат.
Клирик вынул ритуальный нож с зазубренным лезвием, и Домад собрал в кулак всю свою решимость, готовясь к неизбежному.
— Нет, — ответил клирик, проведя длинным когтем перчатки по щеке Железнорукого, а затем начал молиться.
Глава 26 Войди в лабиринт
Иди вперед, всегда вперед и вниз. Не влево и не вправо.
Из пьесы «Тесион и Минатар»Когда я вновь восстал из мертвых, Феррус уже стоял рядом и наблюдал за мной. Мне показалось, что он ухмылялся, хотя теперь его лицо с этим черепным оскалом всегда выглядело ухмыляющимся.
Я сжал кулаки и подавил желание ударить призрака.
— Весело тебе, да, брат? — сплюнул я. — Видеть меня в таком виде? Думаешь, я слаб? Но не так слаб, как ты. Идиот! Фулгрим обвел тебя вокруг пальца.
Я замолчал и тут же услышал, как тяжело дышу, как растет внутри гнев. Бездна, красно-черная, дрожащая от ненависти бездна пульсировала на периферии зрения.
— Что, не будет ответа? — поинтересовался я. — Сложно брюзжать, когда языка нет, братец?
Я встал, в кои веки не обнаружив на себе оков, и двинулся на бессловесного фантома. Полагаю, если б это было возможно, я бы схватил его за горло и задушил, как едва не задушил Коракса в своем видении.
