Владимир Леви - Доктор Мозг. Записки бредпринимателя
Этими вопросами, поставленными под конец жизни уже не Царем Гедоном, не Долговязым Бобом, а тайным мыслителем с тайной печалью, теперь явной, с тайной печатью, теперь снятой, – общечеловеческими вопросами, поставленными самым дерзновенным и неоднозначным из мозговедов ХХ века доктором Робертом Гэлбретом Хизом, не дожившим одного года до третьего тысячелетия, мы и завершим наше повествование о нем. В чем был прав доктор Хиз, в чем не прав, принес ли своим пациентам больше пользы или вреда, продвинул ли мозговедение и человекознание в ту сторону или иную – предстоит еще рассудить истории, но вряд ли когда-нибудь окончательно. Мы же пока старались лишь вникнуть в его психографию: характер, судьбу, дела, чувства и мысли, чтобы и нам было о чем подумать.
Appendixистория одной макулатуры из мусорки «Автопсихография»: по следам «Охоты за мыслью»
…И снова черновик, и засмеяться,
и строчки слабые стереть…
Мне, чтобы выжить, нужно состояться,
а чтобы состояться, умереть.
Совершенство, не убивай меня, не спеши,
я и сам для себя не фамильная драгоценность,
а случайная брызга Твоей души,
но без части страдает целость…
Не выбрасывайте черновики, это жизнь –
не выбрасывайте, подождите,
дайте им подышать у ночной реки.
Не выбрасывайте. Сожгите.
Мемуары – ужасный жанр, много раз клялся себе никогда их не писать. Но куда деться от памяти?.. Жизнь – поток памяти, утрачиваемой и обретаемой, – движение памяти, создающее иллюзию движения времени. Память может быть учебником, лекарством, молитвой, искусством, праздником. Преступно хоронить свою память вместе с собой, если чувствуешь, что какие-то извлечения из нее могут кому-нибудь или чему-нибудь хорошему пригодиться.
Две тысячи восьмой год. Застольный разговор в малознакомой компании. Меня представляют солидной, грудасто-задастой, самоуверенной бизнес-даме.
– Владимир Леви?.. А-а, книгу вашу читала когда-то. «В погоне за мыслью», кажется.
– «Охота за мыслью».
– Вот-вот, охота. Ну и как вы, поймали мысль?
Хотелось ответить: а как же, прямо за…
– Не поймал, зато согрелся.
«Охота за мыслью» (ОМ) и в самом деле оказалась для меня книгой разогревательной.
– Но еще до нее успели опубликовать несколько очерков, замеченных публикой; в них и стихи ваши уже проклюнулись. Вот, запомнилось:
«Под глухой и мерный рокот эскалатор, серый робот, разлучить скорей стремится человеческие лица… Поручни, как анаконды, под ладонями Джоконды… О догнать бы, заглянуть бы в лица-мысли, лица-судьбы тех, что скрылись в тесноте на ступенчатом хребте…»
– Журнал «Знание – сила», очерк о физиогномике.
– В ОМ, правда, в отличие от следующих книг, ни одного вашего стихотворения не обнаруживается.
– На то есть причина.
Оперение психиатра
Писать ОМ я начал в 27, а вышла книга, когда мне было без малого 29, в 1967 году. В это время четверо из пяти главных героев нашей теперешней книги – Олдс, Скиннер, Дельгадо и Хиз были живы и славны, вовсю трудились.
А я, отслужив три года психиатром в больнице Кащенко и еще три года в психиатрической клинике 1-го Мединститута, защитил кандидатскую диссертацию и пошел в районный психодиспансер на должность амбулаторного психотерапевта. Принимал уже далеко не только душевнобольных: это была работа и психиатра, и практического психолога в одном флаконе. Занимался врачебным гипнозом, групповой психотерапией и психодрамой, увлекся аутотренингом, телесно-освобождающими и дыхательными психотехниками. (Описал потом этот опыт в книгах «Я и Мы» и «Искусство быть Собой»). С пациентами общался с утра до позднего вечера, читал и писал в основном ночами.
Печатало ОМ московское издательство «Молодая гвардия». Научно-популярная редакция этого издательства выпускала тогда серию «Эврика» – книги об исканиях и достижениях в разных областях науки, написанные известными учеными. Я не был известен. Как автора, подающего надежды, меня сосватали в «МГ» мои редакторы из журнала «Знание – сила»: Лена Сапарина и Анатолий Варшавский, оба хорошие писатели. Привели к своей приятельнице Людмиле Даниловне Антонюк, редактору «Эврики», и сказали:
– Это Володя Леви, психиатр с пером. Ему пора книгу делать.
– Хм. Ну, давайте попробуем, – сдержанно сказала Людмила Даниловна, дама средних лет с короткой стрижкой и в громадных очках. Хрестоматийно-редакторская внешность. С перепугу Л.Д. показалась мне страшно свирепой, что потом оправдалось едва ли на пять процентов, а лицо ее без очков оказалось беспомощно добрым. Но это позже, когда мне довелось помогать ей врачебно.
– Пишите о чем хотите, лишь бы касалось вашей специальности, – сказала она высокомерным баском. – И чтобы интересно было широкому читателю. Название очень важно. Яркое, интригующее, чтобы выражало суть книги. Ну, мы над этим поработаем вместе, – пообещала Л.Д. с мрачноватой улыбкой.
Так началась моя книжная жизнь.
– Начиная, уже знали, о чем и как писать, план книги был?
– О чем – знал: о том, чем занимался, что было интересно мне самому. Как писать – не знал. Плана не было. Л.Д. предложила мне написать заявку на книгу и поглавный проспект. Заявку должно было утвердить издательское начальство, с обязательной в те времена «проверкой на вшивость» – подтверждением идеологического соответствия. Понятно было обеим сторонам, что это, как и поглавный проспект, лишь удостоверение на проходной. Чувство при подаче заявки было такое же, как при обыске перед входом на самолет.
«Давай мне мысль какую хочешь»
Первый вариант написал за полтора месяца (у психиатров был в те времена 48-дневный отпуск, самый большой среди медиков – за вредность работы), осенью, сбежав из Москвы на берег Черного моря, к Кавказским горам, в Пицунду.
Жил посреди густой южной зелени в крохотном частном домике, в полном уединении, если не считать маленькую собачку и котенка, которых хозяйка, уехав, оставила мне на попечение. Питался хлебом, чаем и дешевыми местными мандаринами. Рядом было море, шум осенних штормов – и сосны, вековечные длинноиглые пицундские сосны. Неподалеку, в конце кипарисовой аллеи, посаженной францисканскими монахами, когда-то здесь обитавшими, – дивный средневековый храм, а чуть дальше – одетые снегом вершины.
Маленький деревянный столик, заваленный черновиками. Днями и ночами писал, иногда выбегал к морю под солнце или под луну.
Добавьте ко всей этой романтике состояние безумной влюбленности в Далекую Прекрасную Незнакомку, двадцать семь лет, писательскую неопытность, амбиции, непонимание, как надлежит писать вещи большого объема для широкой аудитории – и вы, быть может, не слишком удивитесь тому, что первая рукопись первой моей книги была написана сплошь стихами.
– Триста с лишним страниц – за полтора месяца – сплошь в стихах?
– С неотвязной мыслью, что Лермонтов состоялся уже в 26, а через год погиб.
Получилась многосюжетная стихотворная пьеса про Вселенную Психики, где есть Планета Сознания, а на ней Империя Мышления, Страна памяти, Океан Подсознания, Королевство Эмоций и прочая, включая державу Вообразилию, которую потом независимо от меня придумал для детей Борис Заходер. В каждой главе были персонажи со своими характерами, воплощавшими, как у Метерлинка в «Синей птице», души вещей – только у меня не вещей, а систем и функций организма и психики. «Я – король Королевства Эмоций, Всемогущий Эмоционал. Кто тут в верности мне не клянется? Кто господство мое не признал?»
– Для параноидального советского времени тут очевиден иронический намек на верность коммунистическим идеалам, партии и правительству. Вкладывали протестный подтекст?
– Не без того.
Сколько сумасшедших домов нужно миру?
– Душевное развитие состоит в убавлении неосознанности и прибавке осознанности.
– И обратное происходит: осознанное идет
в подсознание, делается интуицией. Сознание
постоянно освобождается от себя.
Имир и Мири. Домашние диалоги
Напомню, дело происходило во времена, когда любого человека, поведшего себя идеологически неправильно, могли сразу отправить за решетку или в психушку.
– Хрущевская оттепель только-только закончилась.
– Да, и впереди еще было вторжение в Чехословакию, процесс Синявского и Даниэля, афганская война, высылка Бродского… «Молодая гвардия» была номенклатурным комсомольским издательством, и хотя на редакторских должностях там работали в большинстве люди симпатичные, расставаться со своими теплыми местами ни у кого желания не было. И когда молодой психиатр вместо ожидаемой научно-популярной, в меру веселой, но непременно серьезной и лояльной прозы выложил на стол растрепанную рукопись, кишащую растрепанными рифмами с растрепанными настроениями…
![Хол Клемент - Огненный цикл [ Экспедиция "Тяготение". У критической точки. Огненный цикл]](/uploads/posts/books/68942/68942.jpg)
![Хол Клемент - Огненный цикл [ Экспедиция "Тяготение". У критической точки. Огненный цикл]](/uploads/posts/books/72078/72078.jpg)