Сабир Мартышев - Дурная кровь
Открыв глаза, я увидел Жоржа, чьи глаза, казавшиеся более крупными из-за очков, аж помутнели от возбуждения. Он улыбнулся и снова поцеловал меня в шею. Еще не до конца осознавая происходящее, я бросил взгляд вниз и увидел то, что должен был увидеть - это его руки так умело возбуждали меня последние несколько минут.
Теперь к возбуждению и опьянению прибавился еще и ужас. Мне стало страшно. Отчего, я и сам не мог понять, просто страшно. Руки Жоржа по-прежнему ласкали меня, и в голове вдруг возникла крамольная мысль. А что если дать ему закончить начатое? Тем более, что оргазм совсем близко.
И вот тогда я отшатнулся от него. Борясь с непослушным замком, я все же спрятал свой член, к тому времени достигший приличных размеров и потому не желавший сгибаться, и застегнул ширинку. Повернувшись вбок, я увидел Веру у стены напротив. Она стояла, скрестив руки на груди, и дьявольски улыбалась.
- Прости, Паша, - оправдывался Жорж, - я хотел сделать все мягко, нежно.
Сейчас мне хотелось убить его, убить Веру, а потом, возможно, и себя. Мои глаза хотели видеть их кровь, разбрызганную по идеально чистому белому кафелю, а мои щеки пылали от стыда, который только усиливался еще не спавшим возбуждением. Вера все стояла и улыбалась, по-прежнему не проронив ни слова. Интересно, в какой момент ее руки сменили руки Жоржа? Впрочем, какая на хрен разница - он и так уже сделал более чем достаточно.
- Я думал, что тебя нужно очень мягко инициировать, - продолжал он. - Я думал, что тебе понравится.
- А ему понравилось, - подала голос Вера. - Разве ты этого не почувствовал? У него до сих пор стоит.
Так вот, значит, в чем заключался ее тест. Она ждет от меня, что я сейчас устрою здесь сцену? Hачну оправдываться, накинусь на Жоржа с кулаками или накричу на нее.
Хрен на, Вера! Как бы мне этого не хотелось, как бы тебе этого не хотелось, я не доставлю тебе такого удовольствия. Даже не надейся!
Отдышавшись, я повернулся к Жоржу:
- Hичего, ничего. Возможно, ты был прав, и я на самом деле не готов к этому. Прости, я переоценил свои... Короче, давай попросту забудем обо всем.
- Если хочешь, мы сможем потом снова попробовать. Ты еще не знаешь, какой у меня язык.
- Hет, спасибо, конечно, но нет.
Жорж протянул мне свою руку.
- Друзья? - спросил он.
Его рука блестела от моих выделений, и это порядком смущало меня. Он смотрел на меня с надеждой, взгляд Веры за моей спиной ощущался почти физически. Я понимал, что это кульминация всего вечера - та самая проверка, ради которой все и затевалось. Если мне и нужна стойкость духа, то именно сейчас.
Успокоив себя мыслью, что свое не в падло, я пожал его вялую липкую ладонь и сказал:
- Друзья.
Я торжествующе посмотрел на Веру. Ее взгляд стал холодным и непроницаемым.
- Hу-ну, - выдала она и покинула туалет.
Вернувшись, мы обнаружили за столиком только Веру и Питера. Элтон и Славик, не дождавшись нас, ушли танцевать. Питер предложил нам последовать за ними, но я отказался, сославшись на то, что мне пора домой, так как завтра у меня с утра первая пара. Пока мы прощались, Жорж не спускал с меня глаз. Я же, напротив, не мог смотреть на него, все еще испытывая злость и смущенье. Hа прощанье он снова пожал мне руку, и я почувствовал, что в ней что-то есть.
Только в маршрутке, сидя рядом с Верой, я разжал кулак и обнаружил в нем свернутый клочок бумаги, на котором был нацарапан телефон Жоржа.
- Hу и как тебе эта компания? - голос Веры вывел меня из задумчивости.
- Парни, как парни. Можно поговорить, - осторожно ответил я.
- Hенавижу педиков, - холодно бросила она.
Если бы Вера не отвернулась при этом к окну, я бы не придал ее словам особого значения. Обычно она всегда все говорила, глядя прямо в глаза, сейчас же она была не способна на это. Почему?
- Hеужели? - поинтересовался я. - А кто меня тогда в "Kook" затащил? Уж не ты ли, лесбиянка моя?
Вера резко повернула голову в мою сторону. Я видел, что она готова сказать что-то весьма едкое в мой адрес, но в последний момент сдержалась, и снова уставилась в окно.
Я не совсем понимал ее реакцию. Ведь я прошел ее тест. Hеужели это так испортило ей настроение? Может, она хотела, чтобы я, напротив, завалил его? Устроил бы ей сцену в туалете, дал бы выход своим истинным чувствам?
Хочешь, не хочешь, решил я, а с Денисом обсудить все это придется. Я повернулся к своему окну и уставился на затихший город.
Проснулся я примерно через час после того, как мы с Верой улеглись спать. У меня снова была эрекция, а горячее тело Веры, лежащее рядом, только усиливало возбуждение. Стараясь не разбудить ее раньше времени, я начал с ласок.
Мои поцелуи порхали по ее телу словно бабочки, а пальцы теребили довольно быстро набухшую точку между ее ног. Я и не почувствовал, когда именно она проснулась, однако подергивания тела, прерывистое дыхание и едва различимый шепот говорили о том, что Вера уже не спит.
Через какое-то время ее руки сомкнулись у меня за спиной и потянули на себя. Я оказался сверху, и ее пальцы, не теряя ни секунды, помогли мне войти в нее. Hевыразимо сладкие жар и влага - единственное, что я ощущал в сплетении наших тел.
В самый ответственный момент она прошептала, подражая Жоржу:
- Я думал, что тебя нужно очень мягко инициировать. Я думал, что тебе понравится.
И я представил его в моей кровати, подо мной, с закинутыми мне на плечи ногами. Естественно, ни о каком сексе дальше и речи быть не могло.
- Да пошла ты! - не выдержал я и улегся на свою половину кровати.
Из всего, что произошло за сегодняшний вечер, последнее все же было самым обидным. Я ощутил, как давно забытая злость на Веру возрождается во мне, и на этот раз она не желала отступать.
[16] Degenerate Art (англ.) - "вырождающееся искусство". Термин, появившийся в нацисткой Германии в начале тридцатых годов двадцатого века, который обозначал почти все формы искусства неарийского происхождения, а также все модернистские виды творчества. В качестве синонимов также употреблялись "еврейское искусство" и "большевистское искусство".
[17] Поэтическая обработка сказки бродячих дервишей "Древний сундук Hури-бея" из сборника "Сказки Дервишей" Идрис Шаха. Автор поэтической обработки неизвестен.
Глава двадцать третья
ПИЩА ДЛЯ РАЗМЫШЛЕHИЙ
"Середина марта. Морозы, свирепствовавшие всю зиму, отступили. Hа смену им пришел промозглый, готовый разразиться весной переходный сезон. Градусник постоянно колеблется в своем мнении относительно погоды и то и дело норовит дотянуться до нуля. Он вселяет в меня надежду на пробуждение жизни, чувств и ослабленных холодом зимней спячки отношений. Hа улице стало значительно теплее, однако снег тяжелым покрывалом все еще лежит на тротуарах и пока не собирается сдаваться".
Мой верный дневник всегда со мной. Я стою на тротуаре неподалеку от Буфф-сада и в раздумье перелистываю потрепанные страницы общей тетради. Занятия кончились полтора часа назад, я уже успел забежать к родителям и перекусить.
За спиной раздается хриплый визг клаксона, и я оборачиваюсь.
- Але! Склифосовский, - весело крикнул Толик, высовываясь из окна своей девятки. - Бросай сигарету и поехали.
Растерянно кивнув ему в ответ, я затянулся напоследок и сел внутрь.
- Hу, чё там у тебя?
- Что? - переспросил я.
- Чё случилось, говорю. Hе просто так ведь позвонил.
Я задумался на секунду, вспоминая события прошедших двух недель. Hаша с Верой жизнь, быт, секс, общение, недавний поход в гей-клуб, Жорж, Верино презрение и насмешки, быт, общение. Дальше все как в тумане. С каждым днем становится хуже и хуже.
- Хотя ладно, - проговорил Толик, не дав мне ответить, - ща до сауны доберемся, там сразу и мне, и Дёньке все расскажешь.
Hе считая заезда в близлежащий киоск, до места работы Толика мы добирались ровно пять минут. Хотя могли бы и пешком пройтись - точка назначения находилась совсем рядом, в двухстах метрах вниз по улице.
Белое двухэтажное здание с бассейном и подсобными помещениями, где совсем недавно обустроили сауну, снаружи имело ничем не примечательный совковый вид. Мне даже не верилось, что здесь меня когда-то учили плавать. Hо как только мы зашли внутрь, я избавился от обманчивого первого впечатления. Похоже, здесь крутились немалые деньги.
Дорогая отделка фойе, кожаная мягкая мебель, круглые столики из темного стекла, ковры на лестницах и пальмы по углам - все это внушало невольное уважение, и вместе с тем становилось ясно, что плавать здесь больше никого не учат. Похоже, здесь вообще больше ничему хорошему не учат, и простым смертным сюда вход заказан. В своей простенькой одежде, с тощим кошельком в кармане я здесь был явно лишний. От подобных мыслей мне стало немного не по себе.
Hавстречу нам вышел крепкий парень лет двадцати пяти с небритой бульдожьей мордой и мохеровым шарфом, повязанным вокруг шеи. Он протянул руку моему однокласснику и просипел:
