E.Allard - E Allard Prizraki proshlogo
— Конечно, — усмехнулся я.
— Ну, покажи.
Я проверил зажигание, достал из багажника «кочергу», завёл. Тачка мягко снялась с места, я проехал вперёд, лихо развернув, остановился около Верхоланцева.
— Ну-ну, неплохо, — пробормотал он задумчиво. — А гоночной машиной сможешь управлять? К примеру «Альфа-ромео» 33-го года?
— Не знаю, наверно смогу. 35-го года, 8 Си видел, знаю, как. 130 километров в час дает. При умении, конечно.
— Молодец. Есть у меня мыслишка снять на эту тему фильм. Пока только идеи.
— Если только консультантом буду, — сказал я. — Не собираюсь в актёры переквалифицироваться.
— Ну, ты даёшь, Верстовский. Кто же мне отказывает? — хитро улыбнувшись, проговорил Верхоланцев. — Ко мне все рвутся, готовы бесплатно работать. Ну ладно, — похлопав меня по плечу, добавил он. — Дальше посмотрим. Не расслабляйся. Гримируйся, и будем снимать. Сегодня три сцены — в саду, с Мельгуновым и в тачке. Надо оперативно все сделать. Мы и так отстаём, — хмуро закончил он, о чем-то вспомнив.
Я вошёл в ботанический сад, окунувшись в ароматы цветущих экзотических деревьев, огляделся и заметил Милану, открытый ворот темно-синего платья подчёркивал изящную линию плеч и шеи. Грим состарил её лет на десять, но оставил головокружительно прекрасной. Промелькнула мысль, что спустя и десять лет я смогу так же восхищаться её красотой.
— Олег, добрый день! — Милана протянула руки, которые я нежно поцеловал, мгновенно оказавшись рядом.
— Я так соскучился, — сказал я совершенно искренне. — Целую вечность не видел.
— Ты сам виноват, — с притворной капризностью произнесла Милана, лукаво улыбнувшись. — Даже не звонил.
— Я занят был, — промямлил я, ощущая, как глупо звучат мои слова.
— Я надеюсь, хорошо выспался?
— Хорошо, — буркнул я, заметив Верхоланцева.
Милана перехватила мой взгляд и поинтересовалась:
— Был неприятный разговор?
— Очень. Предложил мне сняться в следующем шедевре. О гонщиках.
— Об этом тебе придётся забыть. Как и мне, — глухо добавила она.
Я хотел с досадой сказать, что меня это устраивает гораздо больше, чем внимание лучшего режиссёра современности, но решил, что будет лучше, если я не буду говорить об этом его жене. Мы прошли через стеклянные двери, и попали в тропический сад под открытым небом. Дорожки, усыпанные гравием, сходились в центре, у небольшого фонтана из камней, составленных каскадом, по которым бежали весёлые ручейки, сверкающими под солнечным светом. Вокруг суетились техники, проверяли освещение, камеры. Царила обычная деловая атмосфера.
Около нас, как призрак возникла Лиля, сунув в руки сценарий, незаметно исчезла. Я поискал глазами второго режиссёра, который обычно ходил по площадке, отдавая бестолковые указания, но его нигде не было видно. Зато уже издалека услышал визгливый голос «тёти Розы», чья багровая физиономия свидетельствовала, что он опять чем-то не доволен. Верхоланцев шёл рядом и лишь криво ухмылялся, слушая вопли главного продюсера.
— Ладно, давайте репетировать, — буркнул Верхоланцев, оказавшись рядом. — Оперативно. Игоря Евгеньевича не стоит заставлять ждать, — добавил он насмешливо.
Розенштейн, не заметив иронии в словах главрежа, удовлетворённо кивнул. Я встал около фонтана, дожидаясь Миланы. Услышал стук каблучков, обернулся и сложил руки на груди, стараясь придать своему лицу меланхоличное выражение, что мне далось с большим трудом.
— Зачем ты хотела меня видеть, Белла? — произнёс я первую реплику.
Она смутилась, замешкалась и, запинаясь, пролепетала:
— Франко, ты единственный, кто можешь мне помочь.
— Правда? С чего это вдруг? — грубо буркнул я.
Её взгляд затуманился, показались самые настоящие слезы. В такие моменты я особенно восхищался Миланой, она играла точно, естественно. Я ощущал вдохновляющую энергию, исходящую от неё. Она обволакивала меня своей силой и заставляла подниматься к ней, на её высоту.
— Мне очень нужны деньги, Франко, — обречённо проговорила Милана. — И…
— И ты готова на любые условия? — быстро перебил я её, взял за руку.
Она отвела глаза и пробормотала:
— Не на любые, но…
— Пятьдесят процентов. Устроит? Дон Марчиано предпочитает семьдесят, но я не такой жадный, — как можно небрежней бросил я.
Она вздохнула, её глаза наполнились искренней печалью, мне на миг стало по-настоящему стыдно, что я её огорчаю.
— Ты больше не любишь меня, я понимаю. Злишься на меня…
— Злюсь? Ну что ты. За что мне на тебя злиться? — со злой иронией процедил я. — Ты меня бросила, свидетельствовала против меня в суде, так что я получил по полной программе. Писал тебе каждый день, но не получил в ответ ни строчки. И почему я должен злиться? Ты променяла меня на этого музыкантишку, нищего оборванца.
Мне казалось, я говорил очень вдохновенно, ощущая, что у меня получается, сказать именно так, как я бы хотел это сказать женщине, которую обожаю.
— Стоп! — услышал я недовольный вскрик главрежа. — Верстовский слишком надрывно. Через край. Больше сарказма.
— Господи, да он все равно лучше не сыграет, уе…ще, — зашипел презрительно Розенштейн. — Закругляйтесь быстрее. Снимайте.
Верхоланцев бросил холодный взгляд на «тётю Розу» и отчеканил:
— Давид, не мешай.
Розенштейн набычился, но промолчал, лишь бросая злобные взгляды исподлобья.
— Продолжаем.
— Ты променяла меня на этого музыкантишку, нищего оборванца, — повторил я, представив с иронией, что ситуация повторяется — Милана променяла знаменитого режиссёра на нищего репортёра.
— Франко, не мучай меня, я согласна на твои условия, — проговорила Милана тихо.
— Хорошо, — бросил я, вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт, сунул ей в руки и повернулся, чтобы уйти.
Я услышал тихий вскрик Миланы, но, не оглядываясь, направился быстрым шагом к выходу.
— Отлично! — заорал неожиданно Розенштейн, вскакивая с раскладного стула. — Вот так снимаем и идём вперёд.
Я вопросительно взглянул на Верхоланцева.
— Не спеши, Давид, — с кислым видом проговорил главреж, вставая, с трудом опираясь на трость.
Прихрамывая, он подошёл к Милане, и поманил меня.
— Что плохо получилось? — поинтересовался я.
— Нет-нет. Все нормально. Но…
— Что тебя не устраивает?! — я, Милана и Верхоланцев, все трое синхронно вздрогнули от визга «тёти Розы». — Все прекрасно, Верстовский лучше не сыграет все равно!
— Давид, дай мне сделать то, что я хочу, — холодно проговорил Верхоланцев. — Успокойся, мне нужно время.
— Зачем?! — не унимался «наиглавнейший церемониймейстер», распаляя себя все сильнее.
Его лысая макушка начала багроветь, покрываться бисеринками пота. Верхоланцев полуприкрыл глаза, набрал воздуха и очень спокойно ответил:
— Мне не нравится конец этой сцены. Семён, что ты на эту тему думаешь? — обратился он к скучающему в углу сценаристу. — Сухо, без эмоций. Давай подумаем, что можно изменить.
— Можно вот это, — быстро черкнув что-то в блокноте, сказал сценарист.
— Да, я помню, ты это предлагал, — кинув взгляд, произнёс задумчиво Верхоланцев.
— Дима, мы в график не уложимся! — не отставал Розенштейн. — Игорь Евгеньевич должен улететь через два часа.
— Давид, мне плевать, когда должен улететь Игорь Евгеньевич, — бросил, не поворачивая головы, главреж. — Закажи ему билет на другой самолёт.
— Он не успеет на спектакль! — зашёлся в истеричном вопле продюсер.
— Мне-то какое дело до этого? У нас уговор был — никакой параллельной работы. Для Мельгунова я сделал исключение. Обойдётся хоть раз. Ну, так что, Семён, что ещё можешь предложить? — Верхоланцев переключился на сценариста.
Они стали о чем-то беседовать, не обращая никакого внимания на красного, как рак Розенштейна, который чуть не лопался от злости. Продюсер потоптался на месте, пронзая меня лютым взором, будто считал меня главным виновником задержки. Удалившись к своему месту, шлёпнулся на возмущённо скрипнувший под его массивной тушей стул.
— Олег, Милана, импровизируйте, — неожиданно предложил Верхоланцев. — Что-нибудь от себя. А мы посмотрим.
Я недоуменно взглянул на него, увидев мою растерянность, главреж похлопал меня по плечу и ободряюще улыбнулся.
Мы начали обыгрывать сцену, по-разному. Верхоланцев постоянно оставался недоволен. Наконец, после того, как я отдал Милане конверт, она вдруг быстро подошла ко мне и бросилась на шею. Я растерялся, но буквально через мгновение пришёл в себя, прижался к её губам, ощущая, как меня обволакивает облако пьянящего аромата духов.
— Стоп! — услышал я крик главрежа.
Я боялся повернуться к нему и увидеть на его лице бешеную ревность, но вместо этого услышал его удовлетворённый голос:
— Отлично, вот так и будем снимать. Кирилл, ты готов? Ну что, Давид, согласен?
Розенштейн перестал храпеть, укрытый газетой, встрепенулся и пробормотал сонно:
