KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Разная литература » Прочее » АРНОЛЬД КАШТАНОВ - Хакер Астарты

АРНОЛЬД КАШТАНОВ - Хакер Астарты

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн АРНОЛЬД КАШТАНОВ, "Хакер Астарты" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Остановившись, “Эмка” погасила огни и затихла. Их нее вышли двое и поднялись по крыльцу в дом – женщина и мужчина в форме с офицерской фуражкой. Водитель, наверно, остался в машине. Лай собак привлек его внимание. Через некоторое время он, видимо, вылез из машины и приблизился, чтобы посмотреть, что происходит. Или их было двое. Во всяком случае, водитель или кто-то другой на всякий случай прошил темноту короткими автоматными очередями. Собаки замолчали. Мальчишка решил, что они убиты, но нет, они вернулись, сконфуженные, в конуру. На крыльцо вышли офицер и хозяин в косовортке и штанах, заправленных в сапоги. Офицер спросил водителя, очевидно, о причине стрельбы. Тот уже стоял возле машины и объяснил, показывая на собак.

Борис Григорьевич забыл, на каком языке офицер разговаривал с водителем. Забыл, что сказал офицер хозяину и что ответил хозяин. Предупредил ли офицер, чтобы собак убрали подальше от места, где прячется человек? Так или иначе, на следующий день овчарка исчезла. Ее лай слышался где-то близко, метрах в десяти, по другую сторону от проселка и колодца с бадьей на цепи.

Старик семидесяти восьми лет, согнутый колесом, но, видимо, в молодости очень высокий и широкоплечий, с большими руками, наверно, не случайно остался моложавым воякой, азартным и неугомонным. Его рассказы о партизанском командире, бывшем директоре школы, отдавали молодецким обожанием лихого батьки-атамана. Такие молодцы рождаются оптимистами. Это не уничтожишь, расстреляв семью и сжигая запертых в амбарах людей. Борис Григорьевич был неглуп и достаточно культурен, когда поражался своей необъяснимой детской доверчивости. Пережитый кошмар не уничтожил, а увеличил ее. Он был уверен, что офицер и хозяин убрали собаку, чтобы он мог приблизиться к дому. Он явился в дом на следующий день, когда хозяин был один. Поднялся по крыльцу, такой, какой был, ковыляя на здоровой ноге, и сказал, кто он и что случилось со всеми. Его не сразу напоили и накормили. Никто не промыл и не перевязал его раны. Его ни о чем не спрашивали и ничего ему не предлагали. Сунули кусок хлеба со стола, вытолкнули за дверь и заперли ее на засов. Но на следующий день он явился снова, как будто его ждали. Он сказал:

– Здравствуйте, это я, Боря.

Он не допускал мысли, что ему не помогут или что его выдадут. Он поселился на задворках стариной шляхетской усадьбы семьи – фамилию он навсегда запомнил – Литвинчук.

– Литвинчук?!!

– Николай Николаевич и Зинаида Сергеевна.

Он сам обеспечивал себе тепло и ночлег, но когда он стучал в дверь и входил, ему давали хлеб, а когда он свалился с температурой, его поместили в заднем углу какого-то сарайчика, выходили и оставили жить там, продолжая делать вид, что они о его существовании не знают. Человек в офицерской фуражке появлялся раз в неделю на “Эмке”, говорил по-русски. Все трое были угрюмыми людьми. Появлялись и партизаны – они-то были похожи на оккупантов, все забирали, застрелили овчарку, чуть не расстреляли хозяев, увели корову, но это последнее, что запомнилось, в этот день он ушел следом за коровой и партизанами в отряд Белькевича и больше этих людей не видел. У Белькевича его гнали, потому что евреев брали только с оружием, а у него не было, он не уходил, говорил, стреляйте, не уйду, как-то повезло, он еще хромал, но забрел к лесному озеру, там купались немцы, и, подкравшись к берегу, украл немецкий автомат и с ним вернулся в отряд, а когда начались облавы, они все однажды снялись с места и ушли, не разбудив его одного, он проснулся – никого нет и слышны голоса овчарок, как в кино, потом прибился к Петру Двигуну, те были настоящие, ходили к Бобруйску, поезд под откос пустили, он был с ними до сорок четвертого, так что успел и повоевать. Локтев? Это был городской голова, Локтев Андрей Федорович, его именем подписывались приказы, развешенные на стенах управ. Был ли он тем самым офицером в “Эмке”? Возможно. Помогал ли он партизанам? С чего бы? Но вообще, кто знает. Расстреливал ли лично? Борис Григорьевич о том ничего не знает. Кого это тогда интересовало? Лично, или не лично, или еще там что-нибудь… Зверствовал его заместитель “Офицер”, Василий Савицкий, это да, это все знали. Когда заместитель зверь, начальнику зачем самому зверствовать? После войны Савицкого разорвали собаками. Не собирались, но он побежал, и собаки накинулись.

А бегать от собак не следует, вспомнился Бунин. У Бунина побежал мальчик. Тот самый мальчик, который побежал у Достоевского, когда генерал приказал спустить собак. Алеша Карамазов, услышав об этом, крикнул: “Расстрелять мерзавца”, и брат Иван одобрил: “Браво, схимник”. Бунин, видимо, слишком лично пережил и потому забыл источник впечатления. А что от собак бегать “не следует”, этот псевдомужественный тон получился у него в духе Локтева времен “Виолончелистки”.

Эдингтоновская “стрела времени” перестала действовать, время остановилось. Хотелось верить, что партизанские собаки были неумелые и злые, что они долго и с перерывами рвали этого дядьку, прежде чем он перестал чувствовать боль.

Что же стало с городским головой, с полесскими затворниками Литвинчуками Николаем Николаевичем и Зинаидой Сергеевной, с русским в немецкой офицерской фуражке?

– Дом стоит, – сказал Борис Григорьевич, – даже колодец стоит, его только надо почистить. Я съездил в девяносто шестом, надеялся кого-нибудь найти. Там никто не живет. А тот дом стоит. Приезжали с “Беларусьфильма”, снимали фильм по Тургеневу, дом подкрасили и кое-где подновили. Прежние хозяева то ли умерли, то ли сгинули.

Старый партизан хотел их найти и благодарить за то, что спасли ему жизнь, но не нашел.

– Хотел их оформить как праведников мира, которые спасали евреев. Чтоб пенсия и деревце в парке Яд ва-Шем. Может, Авраменко их оформил, – сказал он.

– За что? – вскинулась Людочка, отрываясь от мобильника, по которому уже некоторое время безуспешно названивала. – За то, что немцам не выдали?

– Ты-то что можешь об этом знать, – отмахнулся Борис Григорьевич.

– У Илюши один человек двух братьев спас, выдал за своих сыновей, все соседи знали и молчали.

Непонятно было, отчего она возмутилась. Может быть, Борис Григорьевич, равнодушный к добру и злу, мало ее ценил, может быть, страх за сына сделал немного сумасшедшей, а может, нервничала оттого, что не могла дозвониться.

Обратно в Нетанию меня забросила ее сестра. Эта молодая женщина с мужем, оба полненькие и свеженькие, мчалась в Кирьят-Шмону на своей “Мицубиши” выпуска начала девяностых годов. Их друзья организовали добровольный фонд помощи старикам, прятавшимся в бомбоубежищах: покупали в супермаркетах и везли продукты. “Мицубиши” тоже была забита пакетами, в основном – упаковками с минеральной водой. Из-за них еле удалось втиснуться на заднее сидение.

– Этих стариков бросили на произвол судьбы, – сказал муж сестры. – Одинокие и нищие, которым некуда было уехать. Мы на обратном пути прихватим двоих-троих.

– Мы тоже их не возьмем, – возразила жена. Она вела машину, а муж рядом с ней разбирался с ворохом бумаг и иногда звонил по мобильнику. Он удивился:

– Почему?

– Возьмем тех, кто с маленькими детьми.

И стала рассказывать, каково детям в бомбоубежищах, где живут по нескольку семей.

– Такие среди наших попадаются сволочи. Дети подерутся между собой, и они тут же бросаются защищать своих. Готовы всех убить ради своего ребенка.

Как только что Борис Григорьевич, она возмущалась “своими”, а не Насраллой. Враги были не персонифицированы и не индивидуализированы. Это была стихия.

– И куда вы их привезете?

– У нас приятель через Интернет наладил систему. Все в центре страны, кто может взять к себе, посылают телефоны и адреса.

Хотелось сказать этим людям что-нибудь хорошее, но что я мог придумать? В машине был включен приемник, настроенный на русскоязычный канал. Все передачи были связаны с войной, и кроме первой фразы, сказанной мужем про брошенных стариков, больше никто ни слова не сказал про правительство. Сообщили о гибели четырех танкистов в подбитом российской ракетой танке, и все замолчали. “Мицубиши” ползла в уличных пробках Тель-Авива, и в соседних машинах тоже слушали радио и молчали. Возле железнодорожного вокзала я удивился:

– Поедем по приморскому шоссе?

– Четвертая дорога сейчас, наверно, забита резервистами. Доедем до Зихрон-Якова, там свернем.

Вырвались за город. Уже стемнело, машины летели с включенными фарами. На встречных полосах из Хайфы в Тель-Авив, отделенных бетонным парапетом, во всех трех рядах машины едва ползли, чуть ли не упираясь бамперами друг в друга. Это уезжали с севера страны, из зоны обстрела, поняв, что война затягивается.

Муж в это время разговаривал по мобильнику на иврите, обсуждал с кем-то, какая дорога сейчас загружена, а какая нет, спрашивал, что нужно везти, ему сказали:

– Воду сколько можешь.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*