Алан Силлитоу - Ключ от двери
— Ну и воняет же тут, как в сортире, — сказал Керкби.
Он обменялся с Брайном местами и пошел впереди. Когда они останавливались, вокруг воцарялась тишина, нарушаемая лишь далеким бормотанием воды да пением птиц в ветвях. А когда трогались в путь, снова слышались лишь удары шести ножей, разрубавших сучья, — шестеро людей вторгались в древесную чащу. Только в долине эти звуки смолкали. Неожиданно они вышли к реке. Лучи солнца вдруг пробились сквозь листву, и они увидели, как игуана метнулась прочь и спряталась в своем убежище.
На уступе, нависшем над долиной, они нарубили веток для костра и расчистили место для ночевки. Джек нашел огромного красивого кузнечика с длинными, как антенна, усами. Брайн ногой отшвырнул его, а Джек ткнул прикладом, но кузнечик все еще шевелился. Тогда Бейкер выстрелил, и от насекомого мокрое место осталось. Целая батарея жестянок шипела на огне: консервы, мясные и овощные, фруктовый пудинг, рядом стоял чайник, лежали галеты и сыр.
В семь часов все, кроме часовых, легли спать. Нотмэн и Брайн, дежурившие первые два часа, тихо переговаривались.
— А ты что будешь делать, когда тебя отпустят?
— Искать работу, наверно, — сказал Брайн. — Впрочем, еще не знаю, какую именно. Я на станке работал, когда меня взяли: всего-то два года прошло, а кажется,— целая вечность. И все же, ей-ей, я рад буду вернуться к Полин.
Последние слова вырвались у него невольно, прежде, чем он это успел осознать, словно вопль души, удививший его самого настолько, что он даже замолчал на время.
— А ты совсем скоро уедешь, — проговорил он наконец, просто чтобы сказать что-нибудь.
Нотмэн потянулся к костру за огоньком.
— На рождество — за несколько месяцев до тебя. Пусть они кого другого наймут караулить свою отжившую империю. И найдут: такие дураки каждую минуту рождаются. На мне тут семь лет ездили, и теперь уж я пошлю их подальше да натворю что-нибудь напоследок. И вовсе не из мести, а так, по привычке, она — вторая натура.
Он говорил спокойно, но устало, таким тоном, будто и впрямь можно вот так один на один сломить мощь Британской империи.
— Да, конечно, я добровольно остался в военно-воздушных силах, — сказал он, предвидя возражения Брайна, — вот и оказался в дураках, сам это признаю. Я думал, немцев нужно будет еще несколько лет удерживать, а теперь, вместо того чтоб бороться с фашизмом, я помогаю здесь фашистам. Единственное, чего мне теперь хочется, — это поработать как следует для разнообразия, и если кто-нибудь из моих новых друзей при мне скажет, что верит в Британскую империю, то уж я сумею растолковать ему кое-что. Горячиться, конечно, не стану, если мне не поверят. Нет, я просто прекращу этот разговор, как разумный человек, который знает, о чем говорит.
— Ты рассуждаешь совсем как участник Сопротивления,— улыбнулся Брайн.
— Да нет, все это только слова. Тут, в джунглях, тихо, никого нет.
— Это вам только кажется, — вдруг произнес из-под своей сетки Бейкер, — но разве вы, два большевика, не знаете, что все к лучшему в этом лучшем из миров?
Уже серел рассвет, ознаменованный мелкой неторопливой изморосью и выстрелами, — это палил Бейкер, посылавший в долину пулю за пулей, пока Нотмэн готовил им на завтрак горячий пудинг с молоком. Они решили встать пораньше и теперь наполняли фляжки из узкого ручейка, в который превратилась Сунгей-Паван; воды могло не быть больше, до тех пор пока они не доберутся до другого склона горы.
Над водой влажные кустарники становились ломкими и колючими, они оставляли неглубокие, но жгучие царапины, начинавшие гноиться прямо на глазах. Теперь все думали не о том, чтоб покорить вершину и с чувством гордости глядеть вниз, а только о том, чтобы карабкаться все выше, терпеливо и упорно, выполняя задуманное в часы безделья, еще тогда, когда они даже не представляли себе, что затевают. «Какой нам от этого толк? — размышлял Брайн. — К черту!» Трах! Нож его врезался в колючий куст, который упал на землю, и Брайн быстро наступил на него, чтобы Керкби, шедший следом за ним, не оцарапался. Они собирались достичь вершины к вечеру и развести там большой костер, когда огонь будет виден у них в лагере, за двадцать пять миль отсюда. Мысль об этой грандиозной затее волновала Брайна много недель, но теперь, когда они были близки к цели, его энтузиазм, загнанный бесконечно долгим подъемом в какой-то укромный уголок души, почти пропал.
Заросли редели, и целых пять часов они шли, даже не останавливаясь, чтобы перекинуться словечком или покурить. Брайн весь исходил потом под палящими лучами солнца, стоявшего высоко в небе; после полудня они вошли в сырую чащу, покрывавшую крутой скалистый уступ, и в первый раз обрадовались прохладе, зная, что скоро снова будет палить солнце. Местами зелень сменялась серыми каменистыми скалами, и все по совету Нотмэна стали их обходить.
— Не много от тебя останется, если сорвешься и пролетишь вниз несколько тысяч футов, — сказал он Бейкеру, который предлагал подниматься ползком по этим гладким скалам.
Они потратили еще час, продираясь через полосу колючих кустарников, оказавшуюся лишь каким-то странным преддверием к сырой чаще, и двинулись дальше, цепляясь за стебли и лианы, подбадривая себя ругательствами, напрягая всю силу усталых рук и сгибая натруженные спины, чтобы пролезть под поваленными деревьями, увязая в грязи. Брайну хотелось теперь достичь вершины вовсе не потому, что оттуда откроется потрясающий вид (с такой высоты он еще не смотрел на здешние места), а потому, что тогда экспедиция будет завершена, они наконец перестанут карабкаться вверх. Этого одного было достаточно, чтобы заставить его двигаться вперед. «Что за смысл лезть на гору, если у тебя нет какой-нибудь цели; скажем, снять карту, или добыть еды, или собрать дров, или отыскать место для жилья?» — думал он, запертый в этой тюрьме из листьев и веток, которые все еще сжимали их со всех сторон, хотя они давно уже шли, не останавливаясь.
К концу дня вершина горы наконец нависла у них над самой головой — голый склон без тропок и без уступов, на которых они могли бы удержаться со своим тяжелым грузом.
— Здесь слишком круто, — сказал Оджесон, и Брани вслед за ним скользнул взглядом туда, где серело небо.
Они скинули мешки и устало присели под деревьями, упершись в стволы ногами, чтобы не скатиться по крутому склону. Нотмэн, совершенно измученный, курил сигарету.
— На обход этой скалы придется еще часов шесть потратить. Но даже после этого нельзя быть уверенным в успехе, — сказал он. — Мы можем без конца кружить здесь и всякий раз натыкаться на неприступные склоны.
Брайн развернул карту.
— Придется пройти мили две или три к юго-востоку. Там есть проход.
— Не пойду, — сказал Бейкер, — на это еще не один день потребуется.
— С меня хватит, — сказал Керкби.
— И с меня, — сказал Джек.
— А может, и здесь удастся пройти, — упорствовал Брайн.
Ему уже снова казалось важным достичь вершины теперь, когда на это было мало надежды. До чего же глупо не суметь добраться до вершины, после того как они столько намучились. Он знал, что все измотаны, но, может, еще одно, последнее усилие, всего какой-нибудь час пути — и они будут на вершине, разобьют там лагерь. Он поднял с земли нож Нотмэна. У него было такое чувство, словно оба они его подвели, и Нотмэн и Оджесон: ведь это они должны были командовать. Но оба сидели, словно в забытьи, окутанные дымом сигарет.
— Пойду посмотрю, что там, — сказал Брайн. Нотмэн ротянул ему сигарету.
— На, покури сперва.
— После, когда вернусь.
— Как хочешь.
— Только зря время потратишь. — Бейкер вонзил нож в дерево. Острое лезвие с размаху вошло в ствол со злобным и бессильным звуком, словно признаваясь в неудаче.
— Не твое же время я буду тратить, — огрызнулся Брайн. — Глупо — столько пройти и теперь назад поворачивать.
Нотмэн слушал, не вмешиваясь. Он привел их к самой вершине, а теперь пусть решают, идти дальше или нет. Если они все вместе решат идти, то постараются отыскать дорогу, хотя, по совести говоря, он не стал бы рисковать; сделать крюк в три мили казалось ему невозможным, пришлось бы, вероятно, два дня идти без воды.
— Я совсем испекся, — сказал Керкби.
Джек предложил остановиться здесь на ночлег, а утром двинуться дальше.
— Пройдем вершину, воды будет до черта.
— Я думаю, можно на этом покончить, — сказал Оджесон, и его тут же поддержал Бейкер:
— Правильно. Мне этот пикник с самого начала не понравился.
— Зачем же ты пошел?
— Хотел обогатить свой жизненный опыт.
Брайн ничего не мог возразить, ему не хотелось доказывать, что его мотивы были глубже, хотя, может быть, и туманнее.
Рассмотрев вдалеке очертания скалы, он двинулся вверх сквозь густые заросли, точно шахтер, прокладывающий штрек, перелезая через преграждавшие путь поваленные деревья по пяти футов в обхвате. Вокруг стояла тишина, и он намеренно громко вонзал свой кривой нож в твердые, словно металлические, стволы, чтобы хоть как-нибудь нарушить ее. Эта лесная глушь пугала его, и время от времени он останавливался на прорубленной им тропке, как бы стараясь вслушаться в эту тишину, ему хотелось увидеть хоть муравья, хоть пиявку или даже змею, но вокруг не было видно ничего живого, кроме его собственной мелькавшей на ходу руки. От лагеря в Кота-Либисе его, казалось, отделяли долгие годы жизни, Англия же стала бесконечно далекой мечтой тех времен, когда его еще на свете не было. Полин, спешившая в магазин на Эпсли-лейн, казалась каким-то призрачным видением. «А может, с тех пор, как мы здесь, весь мир успел превратиться в джунгли и нам незачем возвращаться?»
