Гордость и предубеждение и зомби - Остин Джейн

– Но неужели ты думаешь, что Лидия настолько беспомощна, что может пожертвовать своей честью, да что там – честью всей своей семьи?

– Думаю, так оно и есть, и мне решительно невыносима мысль о том, что возможно усомниться в воинском мастерстве одной из сестер Беннет, – со слезами отвечала Элизабет. – Право же, я не знаю, что еще сказать. Быть может, я слишком строга к Лидии. Но она еще так юна и последние полгода, а впрочем – весь прошлый год, не думала ни о чем, кроме пустых развлечений. Ей позволяли проводить время самым праздным и беспечным образом и пренебрегать ежедневными боями, медитацией и даже простейшими играми вроде “Оленьих нежностей”. С тех пор как полк расквартировали в Меритоне, ее голова была забита лишь кокетством, любовью и офицерами. А мы все знаем, что Уикэм с его обаянием и привлекательностью может кому угодно вскружить голову.

– Да, но ведь Джейн, – заметила тетушка, – не думает, что Уикэм настолько дурной человек, чтобы решиться на такую подлость.

– О ком Джейн вообще думает дурно? Я видела, как она баюкала на руках неприличностей, умоляя их простить ее за то, что ей пришлось отрезать им руки или ноги, в то время как те из последних сил пытались ее укусить. Джейн, так же, как и мне, известно, что за человек Уикэм. Мы обе знаем, что он настоящий повеса и у него нет ни чести, ни совести.

– Тебе на самом деле это известно? – ахнула миссис Гардинер.

– Да, действительно, – ответила Элизабет, покраснев. – Помните, я недавно рассказывала вам, как недостойно он повел себя с мистером Дарси, да и вы сами, когда в последний раз были в Лонгборне, слышали, как он отзывался о человеке, проявившем к нему такую терпимость и щедрость. Есть и другие обстоятельства, которые я не вправе… о которых не стоит упоминать, однако его лжи о семействе Дарси поистине нет пределов.

– Но неужели Лидия ничего не знает? Могла ли она не иметь представления о том, о чем так хорошо осведомлены вы с Джейн?

– Так и есть! И это ужаснее всего. До моего визита в Кент, где я лучше узнала мистера Дарси и его родственника, полковника Фицуильяма, я и сама заблуждалась относительно мистера Уикэма – заблуждалась настолько, что моя честь потребовала семи ран позора. А когда я вернулась домой, то узнала, что полк вот-вот покинет Меритон. Поэтому ни я, ни Джейн, которой я обо всем рассказала, не сочли нужным предавать все огласке, не видя никакого смысла в том, чтобы опровергать доброе мнение, сложившееся о нем в Меритоне. И даже когда Лидия получила приглашение миссис Форстер, мне и в голову не пришло раскрыть ей глаза на его истинный облик.

– Значит, когда они уехали в Брайтон, у тебя не было подозрений, что они нравятся друг другу?

– Ни малейших. Не могу припомнить ничего, что указывало бы на их чувства, – разве что Лидия вырезала его имя у себя на груди, но ей такое всегда было свойственно. Когда он поступил в полк, она, разумеется, им восхищалась, впрочем, как и мы все. Первые два месяца каждая девица в округе была от него без ума, но он никогда не выделял ее среди прочих, поэтому вскоре ее безумное и бурное увлечение им миновало, и Лидия вновь принялась флиртовать с офицерами, уделявшими ей больше внимания.

И несмотря на то, что бесконечное обсуждение случившегося мало что могло прибавить ко всем их страхам, надеждам и предположениям, всю дорогу они не могли говорить ни о чем другом. Элизабет только об этом и думала. Страдая и бесконечно упрекая себя, она не могла отвлечься ни на минуту.

Они мчались так быстро, как только было возможно, пока не въехали в деревеньку под названием Лоув, где недавно произошла ожесточенная схватка между солдатами королевской армии и полчищами зомби с юга. С этого места дорога была настолько запружена телами – как людей, так и неприличностей, – что проехать по ней стоило немыслимого труда. Поскольку дотрагиваться до трупов было небезопасно, кучеру пришлось извлечь из ящика под каретой орудие в виде железного клюва и прикрепить его кожаными ремнями к шеям передних лошадей, так, чтобы получилось нечто вроде плуга, которым они расчищали себе путь среди мертвецов. Не желая больше терять ни минуты, Элизабет уселась рядом с кучером, держа наготове свою Браун Бесс, чтобы выстрелами предупредить малейшую опасность. Она запретила кучеру останавливаться, и даже самые интимные нужды им следовало отправлять прямо с того места, где они сидели. Они ехали всю ночь и на другой день к обеду уже были в Лонгборне. Элизабет утешала мысль о том, что Джейн не пришлось их слишком долго дожидаться.

Еще издали завидев коляску, юные Гардинеры выстроились на крыльце, а когда экипаж подъехал к дому, радостный восторг, осветивший их лица, стал первой и приятной наградой их приезду.

Элизабет торопливо вышла из коляски и, наспех расцеловав детей, вбежала в переднюю, где навстречу ей бросилась Джейн. Расплакавшись, сестры нежно обнялись, и Элизабет немедленно спросила, не было ли каких вестей от беглецов.

– Пока нет, – ответила Джейн. – Но теперь, когда приехал мой милый дядя, надеюсь, все уладится. Ох, Лиззи! Нашу сестру похитили и, наверное, уже несколько раз лишили чести, а мы сидим тут и ничего не можем поделать!

– Отец все еще в Лондоне?

– Да, он уехал во вторник, как я и писала.

– Есть ли от него какие-нибудь новости?

– Он написал всего однажды. В среду он прислал пару строк, извещая, что добрался благополучно, и указал свой адрес, о чем я особенно просила. Затем он лишь прибавил, что напишет, когда сможет сообщить что-то заслуживающее внимания.

– А матушка? Как она? Как вы тут все?

– Матушка чувствует себя вполне сносно, я полагаю, хоть ее и тошнит довольно часто и, как ты догадываешься, обильно. Она наверху и, думаю, всем вам будет очень рада. Она не покидает своей спальни. Мэри и Китти, благодарение Богу, вполне здоровы и обе уже на крови поклялись убить мистера Уикэма, добрые души.

– Но ты сама… как ты? – воскликнула Элизабет. – Ты такая бледная. Сколько всего тебе пришлось перенести!

Сестра, однако, заверила ее, что чувствует себя превосходно, и их разговор прекратился с появлением мистера и миссис Гардинер, которые до этого были заняты своими детьми. Джейн, подбежав к дядюшке с тетушкой, стала приветствовать и благодарить их, перемежая улыбки слезами.

Когда они вошли в гостиную, Гардинеры принялись задавать вопросы, которые ей уже задала Элизабет, и вскоре поняли, что Джейн не может сообщить им ничего нового. Она по-прежнему питала радужные надежды на то, что все окончится хорошо и уже завтра наутро они получат письмо от Лидии или отца с объяснением всего происшедшего и, возможно, извещением о браке.

Побеседовав несколько минут, они все поднялись к миссис Беннет, которая встретила их, как и ожидалось, слезами, горестными причитаниями, поношением злодейского поступка Уикэма и наполовину заполненным ведром рвоты, обвиняя всех и вся, кроме особы, непосредственно виновной в потакании распущенному поведению дочери.

– Если бы только мне удалось настоять на том, чтобы мы все поехали в Брайтон, – сказала она, – этого бы не случилось, но о бедняжке Лидии некому было позаботиться. Отчего эти Форстеры за ней не приглядывали? Уверена, это все их небрежность, ведь Лидия такая милая девочка и ни за что бы так не поступила, если бы за ней как следует присматривали. Я всегда знала, что Лидию им доверять нельзя, но, как обычно, со мной считаться не стали. Бедное дорогое дитя! А теперь еще и мистер Беннет уехал, и я уверена, что он будет драться с Уикэмом и погибнет, и не важно, сколько восточных трюков он знает, ведь в его дряхлом старом теле уж не осталось былой гибкости! Не успеет он остыть в могиле, как Коллинзы выставят нас из дому, и если, дорогой брат, ты не будешь к нам милосерден, то я и не знаю, что с нами станется!

Все наперебой принялись отговаривать ее от столь ужасных мыслей, и мистер Гардинер, уверив миссис Беннет в своей нежной любви и к ней, и к ее семейству, сказал, что уже завтра будет в Лондоне и постарается всеми силами помочь мистеру Беннету отыскать Лидию.