User - i cf85044c3a33e6c4
интерпретирует, или что думает, но я говорю правду. После Брюса я стала значительно
брезгливее. Помнится, я заявила Шону, что он много пьет? Он не много пьет. Или много, но
зависимости у него нет и только это имеет значение. Я знаю, что говорю. До самого приезда
курьера мы сидим молча, потому что я не могу не вспоминать Брюса, а Картер догадывается,
что не все так просто.
— Посвети мне, — просит Шон, подсоединяя плиту. Я наклоняюсь снова, и непокорная
прядь волос соскальзывает с плеча и касается его щеки. Я возвращаю ее на место, нечаянно
касаясь кожи Картера. Руку, как всегда обжигает грубая щетина.
— Прости. — Но Шон будто и внимания не обращает на такую мелочь.
— Кажется, остальное в порядке, — вместо ответа сообщает он. — Включим ее, даже если
не заработает, хуже уже не будет.
Плита стоит посреди кухни, а мы — рядом. И когда зажигается огонек, я не смогу сдержать
счастливый смех. Нет, не возможно, а да, да и еще раз да. Работает!
— Кофе? — счастливо спрашиваю я, но вовсе не из благодарности. Просто. Я. Не хочу.
Его. Отпускать.
— Конечно, — милостиво соглашается Картер. Он сегодня вообще на редкость покладист.
Стола у меня нет, но есть крышка плиты. На ней стоят чашки из лучшего сервиза. Кофе
черный, без молока, потому что его у меня нет, но с сахаром — этого добра в избытке…
— Мой первый кофе, приготовленный в новом доме, — гордо объявляю я, глядя как Шон
уплетает конфеты. Жаль, что мне больше нечем его угостить…
— И это все, что ты купила на гонорар с проекта? — спрашивает он, оглядываясь.
— Не забывай про медицинские расходы и то, что я иностранка. Мои болезни стоят дорого.
Да и, вообще-то, я не хотела ничего другого. Эти стены мои, — оглядываюсь я. — В них мне
комфортно. — Я улыбкой осматриваю свою будущую кухню. Уже знаю, что и как здесь будет.
Я знаю, что это будет лучшим местом во всей моей квартире.
Но когда смотрю на Шона снова, радости на его лице не наблюдаю. Такое впечатление,
будто он… злится? И тут я понимаю, что на часах уже пять, и он может уйти, а я не хочу, чтобы
это случилось.
— Шон… — начинаю я, набравшись мужества.
— Мне нужно идти, — решительно произносит он, и у меня отвисает челюсть. Не глядя на
меня, Картер напяливает рубашку, раскатывает рукава… Думаю, славно, что у меня нет в руках
колющих и режущих предметов. Когда я выхожу в прихожую, меня аж трясет от обиды.
Отпираю дверь и широко ее распахиваю.
— Спокойной ночи. Спасибо за помощь, — в любой ситуации сохраняй лицо — так мне
мама говорила. В некотором плане она очень мудрая! Но я ее советам, видно, следовать не в
состоянии!
— Спокойной ночи, Джоанна.
И… уходит. Это что вообще было?! Я смотрю на закрытую дверь. Не понимаю. Сегодня
Шон был со мной, в моей квартире, но он буквально отказался со мной переспать! А ведь я
хотела, несмотря на операцию, Ребекку Йол и отнюдь не радужное прошлое. Черт, я была
согласна даже вернуться. Ну, может, не жить, но… встречаться. С таким Шоном, каким он,
казалось, стал. С Шоном, который подарил мне кольцо, проект, закрыл дверь аудитории… и
даже… даже повесил люстру и подключил плиту! Но все так радужно!
Как я уже говорила, ожидания оправдываются далеко не всегда. Иногда от них становится
очень грустно. И квартира, только-только освещенная, потеплевшая, вдруг становится пустой и
тусклой. Ухожу в ванную и встаю под горячий душ. Он смоет с меня соль и разочарование. Но
этого не происходит — едва струи воды касаются моей кожи, я начинаю заливаться горючими
слезами. Неужели он помог мне только потому что его раздражает мое присутствие в офисе
Бабочек? Рыдания душат. Я запрокидываю голову. И… не становится легче, ведь сегодня
воплотился в жизнь мой самый страшный кошмар. Его зовут Ребеккой Йол.
Если вы думаете, что утро принесло мне облегчение, то глубоко заблуждаетесь. Мое лицо
опухло от слез, и приходится что-то с этим делать. А еще закончился кофе. Разумеется, чтобы
вернуть себе хотя мы частичку утраченного самолюбия, я одеваюсь в элегантный костюм и
туфли на самом высоком каблуке, который у меня имеется. Однако, когда спускаюсь на
парковку, обнаруживаю, что колесо спущено. То есть в своем элегантном костюме я лезу за
компрессором. Разумеется, под ногтями становится черно от грязи. Это так обидно, что хоть
снова плачь!
И автосервисы забиты под завязку. Один, второй, третий. Не могу же я на пробитой
покрышке кататься по всему Сиднею в поисках местечка, где трава зеленее? Останавливаюсь
около четвертой по счету мастерской. Захожу в помещение, а там… едва есть где стоять, не
говоря уже о сидячих местах. И когда я вижу, сколько здесь смеющихся, бегающих и плачущих
детей, меня охватывает паника. Кажется, тут сплошные мамаши с чадами, которых некуда
девать. Все, что я могу в такой ситуации: не разрыдаться в голос. Кажется, против меня
ополчилось все на свете!
— Меня трогать только в том случае, если вы хотите собственной смерти, — кричу я,
влетая на кафедру. — Это не день, а катастрофа!
Туфли летят в сторону, и я встаю босыми ногами на пол. Линолеум вовсе не холодный, но
мои ноги так горят, что он кажется ледяным.
— Конелл, что с тобой?
— Я ненавижу машины, детей, туфли и исчерпаемость кофейной материи и… — Шона
Картера! Ублюдка эдакого. И шлюху эту его! Молчать! — И пойду спрыгну с моста… Но мне
ведь даже это не поможет, потому что я слишком хорошо плаваю!
— Но это же хорошо, — миролюбиво говорит Роб, пытаясь меня успокоить.
— О нет, я не утону. И не застрелюсь, ведь я не смогу зарядить пистолет, даже если его
найду.
И не повешусь, так как пока вяжу узел переломаю ногти и растеряю всю решимость. Ну что
я за розово-пушистое бесполезное создание? — В этот момент раздается эпичный всхлип, после
которого по моим щекам начинают течь все слезы, которые я ухитрилась сдерживать… аж с
семи часов утра. Браво, Конелл. Ты просто умница!
Не выдержав внимания коллег, я ныряю под стол, не переставая всхлипывать. Ну теперь
они хоть меня не видят. Слышу, как открывается дверь. Только бы не Картер, только бы не
Картер! Наклоняюсь еще ниже, выглядываю из-под перегородки, кроссовки. Уф, это Каддини!
— Хм, туфли Док есть, а самой Док нет. Где она? — задумчиво спрашивает итальянец.
— Рыдает под столом, — услужливо сообщает секретарша.
— Что? — ошарашенно переспрашивает он.
— Ты что, оглох? Она рыдает под собственным столом. Не делай вид, что ты удивился, это
же Конелл.
— А почему она рыдает?
— Не может придумать эффективный способ покончить жизнь самоубийством после того
как разочаровалась в кофе, детях и туфлях.
Секретарши — они такие. Услужливые. Вспоминаю очаровательную мисс Адамс и
завидую Картеру черной завистью! Вот она классная, а эта… Всхлипываю. Громко выходит.
Что, вы думаете, делает после этого Каддини? Ага, он встает на пол на колени и
наклоняется к перегородке, из-под которой все еще торчит мой нос.
— Док?
Но в этот момент дверь снова открывается, и вот теперь там знакомые туфли Картера.
Хватаю Энрике за футболку, притягивая ближе.
— Я потеряла сережку, — быстро шепчу я.
— Что? — недоуменно переспрашивает он.
— Каддини, ты что там делаешь? — раздраженно спрашивает наш ректор.
— Ищу сережку Док! — невозмутимо заявляет итальянец. Умничка!
— А не туфли, нет? Потому что их я уже обнаружил.
Протягиваю Каддини сережку и пытаюсь стать как можно незаметнее. Из-за того, что
перегородка не доходит до пола, спряталась я не очень-то качественно, но Каддини отчасти
загораживает меня собой.
— Вот, — радостно объявляет он, распрямляясь и показывая Шону свою «находку».
— А самой Конелл ты там, часом не нашел? — ядовито спрашивает Картер. А я перестаю
дышать, ведь он угадал. — Почему это ее сережку ищешь ты?
— Потому что без туфель искать сережку неудобно. — Будь речь о любом другом
человеке, ответ звучал бы маразматически, но раз в беде именно я — все как надо. Каддини
чертов гений!
— Так какого черта она их сняла?! — рявкает Картер.
И тут до помощи страждущим милостиво снисходит секретарша:
— Потому что целый час простояла в автосервисе на таких каблучищах. — Хвала Господу!
— Уверяю вас, сэр, это очень больно!
— В автосервисе?
— По-моему именно это я и сказала, — вежливо-раздраженно повторяет наша местная
грымза.
Что ей ректор? Характер-то не спрятать.