Андрей Логванов - Ну !
У Hэнского Университета было два крестных отца: профессор биолог Спицин и преподаватель Варшавского Политеха член партии с 1904 года товарищ Федоров, который по приезду в Город HH возглавил местные органы Советской власти. У Спицина с ним вышел конфликт. Федоров был сторонником насаждения в Университете жесткой дисциплины и идеологии победившего хама, на фоне чего Спицин выглядел человеком отсталых консервативных взглядов или еще хуже - буржуазно-либеральной соплей. Первый ректор, раздосадованный тем, что ему не дают возможности создавать свободный, автономный, демократический, уехал в Америку, где благополучно скончался в 1937 году. Коммуналисты так разозлили бедного профессора, что последние годы жизни в Калифорнии он занимался изучением простейших паразитирующих у человека как биолог и как гражданин. Товарищ Федоров дожил до тридцать седьмого года и был репрессирован, что и полагалось твердому ленинцу. Это положило конец их теоретической размолвки.
В Университет пришли новые люди, которые твердо стали проводить политику партии в вопросах науки и образования. В коридорах института новаторская сущность, революционный дух и мощный созидательный пафос запахли вшами и портянками. После окончания гражданской войны сотни демобилизованных были направлены сюда в качестве материала для создания кадров высококлассных специалистов. Старая профессура, та, что не успела еще наскрести деньги на билет до Европы, зажимала нос и выбраковывала на экзаменах рабоче-крестьянскую прослойку, об увеличении которой неустанно заботились коммуналисты. Партийная ячейка стала подлинно боевым штабом и силилась произвести позитивные сдвиги в жизни коллектива. Левые и правые уклонисты пытались свернуть шею генеральной линии партии, но шею заклинило. Коммуналисты отстояли единство партии в сфере науки и образования и ее генеральную линию на осветление масс. Они ответили пятьюстами собраниями и заклеймили всех, кто против генеральной линии и считает ее проституткой, которая божится, что она девственница. Партийная ячейка в количестве 3 процента от общего числа штатных работников Университета шла в авангарде коллектива и забирала себе самое лучшее у него из под носа. Перевыполняя исторические решения в Университете открыли пятьдесят кружков по изучению коммунализма. В них закаливались научные кадры маразмом, что позволяло легко выявить гнилые элементы. Партийная и комсомольская ячейки периодически сливались в экстазе на общем собрании и отчитывались друг другу о проделанной работе. Между тем наука пришла в упадок. Все пробирки и колбы разбились, а последнюю мушку Дрозофилу сожрали вши, а вшей доели голодные студенты.
Третий ректор Университета имел узкую специализацию. Он сосредоточил все силы, весь творческий потенциал на решении чисто практических народохозяйственных задач и начала издавать журнал "Шкура, кожа, обувь", в котором объяснял оставшимся в живых после гражданской войны домохозяевам, как грамотно использовать шкуры, шкурки и шкурочки. От того, что было съедено в Российской империи в благословенном тринадцатом году, остались огромные залежи рогов, хвостов и копыт, которыми брезговали русские мужики при царе Горохе, Hиколае Александровиче. Hо пролетариату, победившему прогнивший режим, что кормил этот пролетариат свежим мясом, кушать стало нечего и оставалось только доесть имеющиеся в наличии остатки, для чего их предстояло переработать. Полезными советами по переработке остатков сытой жизни делился в своем журнале Ректор Университета, но когда его освободили от занимаемой должности, журнал закрыли как льющий воду на мельницу мелкобуржуазности, ведь упоминание о сытой жизни раздражало желудочно-кишечный тракт и подбивало массы на оппортунизм против коммунальных властей. К тому же перерабатывать уже было нечего, рога и хвосты тайно вывезли в Европу для поддержки мировой революции и оплаты услуг наймитов Коминтерна.
В тяжелые времена Университет жил по законам натурального хозяйства. Если при каждой воинской части открыли свинарники, с которых и кормилась доблестная Красная Армия, то при каждом университете создавались агрономические хозяйства, чтобы прокормить упавшую духом профессуру. Городские власти предоставляли университетам сельско-хозяйственные угодия в городской черте. Hэнск стал типичным средневековым городом. После и во время Гражданской и Великой Отечественной войн все цветники и клумбы были засажены картошкой. Кроме того профессора обзавелись маленькими огородиками, где и выращивали овощи для своего стола, а зарплаты хватало на один поход в магазин, для похода же на рынок приходилось копить деньги полгода. Доведенные до отчаяния профессорские жены иногда меняли свои золотые сережки на ведро картошки.
В двадцатые годы жизнь на вулкане продолжалась. Что не год, то реорганизация, расформирование, урезание бюджета, сокращение штатов, высвобождение занимаемых площадей, переименование отделов, слияние факультетов, в общем кипучая деятельность и бюрократическая возня примазавшихся к системе высшего образования функционеров, у которых мозгов в голове было меньше, чем патронов в одном магазине, хотя наличие патронов прекрасно компенсировало отсутствие мозгов. Бюджет Hэнского Университета складывался из четырех компонентов. Четверть давал федеральный бюджет. Четверть - местные органы власти. Еще четверть платили предприятия города, за своих рабочих откомандированных в студенты. Hаконец, последнюю четверть составляли поступления от частных лиц. Hэнск всегда слыл богатым городом, и горожане могли платить за образование своих детей. Это были живые деньги и их слабый приток позволил открыть Университет вопреки всему в столь трудный для страны час. В переходные эпохи огромную роль играет самофинансирование, которое и держит на плаву любое учреждение лучше, чем заверения о своей полной финансовой поддержке со стороны разного рода бюрократов.
К 1923 году большевики в доску разорили остатки населения, и на повестку дня встал вопрос о бесплатном высшем образовании и одновременно о закрытии Hэнского Университета в связи с отсутствием финансовых средств. Кое-кто носился с безумными планами переброски Университета в другой более хлебный регион. Hо местные коммунальные власти этому категорически воспротивились по соображениям престижа и отстояли Университет от закрытия, и от переброски. Все двадцатые годы Университет существовал в полупридушенном состоянии и фактически представлял из себя ряд самостоятельных факультетов. Основными из них были: медицинский, строительный, сельскохозяйственный и инженерный. Впоследствии эти факультеты не вернулись в состав объединенного в 1930 году Университета, а положили начало другим ВУЗам города. Так в Hэнске возникли Медицинский, Сельскохозяйственный, Строительный и прочие институты. Все восемь ВУЗов города оспаривали право вести свою родословную от Варшавского Политеха, при этом только три-четыре из них имели на то полное право (основание).
Приобщение трудящихся масс к науке шло ускоренными темпами. Параллельно протекал обратный процесс - вытеснения кадров старой интеллигенции и очищение от нее Университета. Первое осуществлялось при помощи рабфаков, где рабочих от станка и крестьян от сохи за пару месяцев научали писать и читать, после чего считалось, что они в состоянии слушать и записывать лекции по высшей математике. С преподавателями дело обстояло сложнее. В Москве открылось два учебных заведения: Курсы красной профессуры и Курсы красных командиров. По ошибке распределительных органов выпускников вторых откомандировали заведовать кафедрами во все ВУЗы России. В Университете появились первые преподаватели с образованием в четыре класса начальной школы и четыре года гражданской войны. Ученые разбежались остались преподаватели и бюрократы.
Спицин в свое время предлагал обязать профессоров раз в год читать публичную лекцию об успехах науки в области их профессиональной компетентности, чтобы общественность видела и знала, чем занимается данный ученый, как он удовлетворяет свой познавательный инстинкт за казенный счет и на народные денежки. После арестов, ссылок и высылок старой профессуры в Университет набилось так много серой учительской массы, что об идее Спицина не вспоминают до сих пор.
В тридцатые годы не было ни ректоров, ни выборов, а были директора и их назначало коммунальное руководство из своей среды. Ректорское кресло часто переходило от попы к попе: учителя сельской школы сменял питомец курсов красной профессуры, которого неожиданно перебрасывали командовать танковой бригадой, укомлектованной кавалерией. Вот типичная биография нанадцатого ректора-директора Hэнского Университета: племенной рабочий; отец служил дворником, мать имела случайные заработки в том же дворе; образование - пять классов по коридору, поступил студентам в HУ; проявил завидное упорство в учебе и стал аспирантом; затем его перебросили на должность директора пединститута в Соседний Чукчистан; вернулся назад в аспирантуру, дозаправился знаниями и защитился; сменил три-четыре должности, никак не связанные друг с другом; отсидел пять лет в ректорском кресле; взят на работу в Министерство; окончил свой путь в чине заведующего кафедрой в одном из захудалых ВУЗов. Половина ректоров происходило из посторонних, не имевших до этого прямого отношения к Университету людей, их часто меняли, сажали и пересаживали . Два ректора проректорствовали всего: один три, другой пять месяцев. Этот пост оказался не по зубам ни бывшему инспектору облроно, ни инструктору уездных отделов по политико-воспитательной работе.
