Chinenkov - Po tu storonu
– Ты всё понял?
Кузьма не ответил. Следователь повторил вопрос, который и на этот раз остался без ответа. Следователь исподлобья, с презрением наблюдал, как бледнело лицо обвиняемого, и…
– Ну, так что, подписываем?
– Хотелось бы, да вот только ручка у тебя сломана, – усмехнулся Кузьма и легко, как спичку, переломил её. – Я хочу в камеру, – сказал он. – Прикажи отвести меня, или я за себя не ручаюсь!
– Ты мне угрожаешь? – изумился следователь и, резко отпрянув назад, выдвинул ящик стола.
– Что, собираешься застрелить меня? – улыбнулся Кузьма, вставая. – А что, всё одно помирать когда-то. Так уж лучше сейчас, чем изнывать от безысходности и бессилия на суде, а потом горбатиться на лесоповале в тайге, проклиная своё малодушие…
*
Андрей Александрович Жданов, первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б), был в дурном расположении духа, хотя, увидев входящего в кабинет заместителя начальника Управления НКВД ЛО старшего майора госбезопасности Владимира Гарина, испытал некоторое удовлетворение.
– Мы арестовали двадцать человек согласно списку, утверждённому вами, – доложил тот.
– Ты явился только с этим? – удивился Жданов.
– Не только, – ответил майор и положил на стол пухлую папку.
– Что это? – нахмурил озабоченно лоб Жданов.
– А это документы на всех академиков и профессоров Ленинграда, – охотно пояснил Гарин. – Принёс, как вы просили.
– Да, это я просил, – согласился секретарь. – Я знаком лично со многими из этих людей, а вот их подноготную…
Он раскрыл папку и принялся пересматривать уложенные в неё документы. Гарин несколько минут наблюдал за его занятием, а потом сказал:
– Андрей Александрович, вы можете посмотреть документы и в моё отсутствие. У меня много работы, и…
– Что вы знаете об этом человеке? – спросил секретарь, доставая из папки анкету с фотографией. – Мне приходилось встречаться с ним и даже за руку здороваться, но… Он почему-то мне не нравится.
– Мы проверяли его тщательно и углублённо, – ответил Гарин. – Человек с идеальной биографией и прицепиться не к чему.
– Человек с идеальной биографией, – повторил Жданов и ухмыльнулся. – А вас это не настораживает?
– А почему нас это должно настораживать? – удивился майор. – Большевик, подпольщик… После Гражданской войны отошёл от политики и всецело посвятил себя медицине.
– Не бывает людей с идеальной биографией, – покачал головой секретарь. – Тем более большевиков-подпольщиков. С идеальной биографией может быть только трус и приспособленец, ну-у-у… пожалуй, ещё провокатор. У него биография не может быть поддельной?
Гарин пожал плечами.
– Он был хорошо известен в Верхнеудинске, это городок такой в Забайкалье, как проверенный революционер, – заговорил он задумчиво. – Партизанил, принимал активное участие в подполье… В прошлом он служил судебным чиновником, но… революцию принял, как указывают наши товарищи из НКВД, с открытым сердцем.
– А товарищи из НКВД не могут ошибаться? – спросил Жданов, оперевшись локтями в поверхность стола. – Мало ли таких деятелей, любящих к чужой славе примазаться?
Майор внимательно посмотрел на секретаря.
– Андрей Александрович, а почему вы задаёте мне такие вопросы? – поинтересовался он. – Вы располагаете какой-то неизвестной нам информацией или просто этот человек вызывает у вас отвращение своим плюгавеньким видом?
– Сам не знаю, – вздохнул Жданов. – А он мне действительно не нравится, хотя… Многие из моих знакомых и друзей считают его гениальным врачом, но-о-о… – не находя слов, он развёл руками.
– И чем же он знаменит? – сделал вид, что заинтересовался, Гарин. – В чём его гениальность? Он что, хирург или психиатр?
– Это не ты у меня, а я у тебя должен спрашивать, – заметил скептически секретарь. – А вот мои друзья и знакомые говорят, что этот, как его…
– Товарищ Рахимов, – напомнил майор.
– Да-да, его ещё зовут Азат Мавлюдов, – продолжил Жданов. – Товарищ Рахимов – это…
– Партийная кличка, – дополнил Гарин.
– Да-да, – кивнул секретарь. – Он изготовляет по какому-то только ему известному рецепту энергетический коктейль, которым потчует своих пациентов. Говорят, очень хорошо взбодряет. Не слышал?
– Его лаборатория за городом, – продолжил майор, краснея. – Он там изучает кровь и её болезни, делает переливания своим пациентам, и… По нашим сведениям, очень многих излечивает от хронических и даже неизлечимо тяжёлых болезней!
– Вот как? – заинтригованный Жданов откинулся на спинку стула. – Выходит, он проводит опыты на людях?
– Да, с их согласия, – подтвердил Гарин. – Хочу заметить, что эти опыты проводятся с ведома медицинской академии, в штате которой состоит доктор Мавлюдов. И-и-и… Также хочу заметить, ни одного тяжёлого случая в его практике. К нему ходят люди далеко не простые и…
– Знаю-знаю, – кивнул секретарь. – А как давно этот, гм-м-м… Как давно это медицинское светило перебралось в наш город?
– Он здесь уже около трёх лет, – ответил майор.
– И-и-и… Как ему удалось в столь короткий срок завоевать уважение и внимание?
– Он приехал в Ленинград с отличными рекомендациями.
– От сибирских академиков?
– И от них тоже.
Жданов округлил глаза.
– Как следует понимать эту фразу?
Гарин хитро улыбнулся.
– Самую весомую рекомендацию дал ему Мартин Боммер.
– Мне ни о чём не говорит это имя, – насторожился секретарь.
– Отстаёте от жизни, Андрей Александрович! – рассмеялся майор. – Это видный немецкий учёный. Он часто приезжает в Советский Союз на симпозиумы и конференции.
– И как товарищ Рахимов сумел обратить на себя его внимание? – ещё больше удивился Жданов.
– Да никак, – перестав смеяться, ответил Гарин. – Они знакомы ещё с 1917 года… Боммер отбывал срок ссылки в Верхнеудинске.
– Вот как? И за что?
– За революционную деятельность, конечно.
– А почему этот Боммер теперь живёт в Германии?
– Уехал на историческую родину.
– И как же его выпустили?
– Посчитали возможным. Он уехал сразу после революции, в то время с выездом заморочек не было.
Жданов несколько минут, в глубокой задумчивости, расхаживал по кабинету. Остановившись у окна, он обернулся и, глядя на майора, спросил:
– Следует понимать, что, проживая за границей, во враждебной нам Германии, Боммер является другом Советского Союза?
– Очень близким и преданным, – уточнил Гарин. – В Германии он… Простите, но эти сведения совершенно секретны, Андрей Александрович, и я не имею права обсуждать их даже с вами.
– Хорошо, оставим эту тему в покое, – вздохнул Жданов. – А вот о Мавлюдове… Вам больше нечего сказать о нём?
Майор улыбнулся.
– А что говорить, вы и так о нём теперь всё знаете, – сказал он. – Может быть, хотите поинтересоваться, по каким дням принимает этот сибирский гений?
– Вы знаете это? – спросил секретарь, возвращаясь за стол.
– Очередь к нему большая, – ухмыльнулся Гарин. – Но вас он примет без очереди, можете не сомневаться. Он ещё…
– Всё, оставим и эту тему в покое, – забарабанил пальцем по столу Жданов. – Ты, кажется, на работу спешил?
– Да, так точно, – вздохнул майор, вставая. – Дел много накопилось… Родина у нас одна, а врагов у неё много. Стоит только дать им слабинку, и не сносить нам голов наших…
5
После того как у Малова взяли кровь из пальца и вены, неделю его не беспокоили. Кузьму кормили, выводили на прогулку и даже давали старые газеты, которые он не читал.
«Почему меня в одиночке держат? – думал он, прохаживаясь по камере от двери к окошечку и обратно. – Почему не переводят в общую камеру? Следствие, как я понял, “успешно” завершено, или… А может быть, они ещё что-то хотят от меня? Анализы и те взяли… Раньше, до этой чёртовой революции, с подследственными и даже с осужденными так не поступали…»
О жене Кузьма старался больше не думать. К чему? Если не расстреляют, то домой он вернётся нескоро, минимум через десять лет!
«Алсу придётся жить без меня, – думал Кузьма с горечью. – Крыша над головой имеется, работа тоже. Вот только… Она жена “врага народа”, значит, и ей не поздоровится…»
Тяжёлые мысли угнетали его, и с этим ничего нельзя было поделать. Ему больше не на что было отвлечься в тесной и мрачной конуре, называемой одиночной камерой, и пытка продолжалась изо дня в день. У него даже не было возможности наложить на себя руки. Если разбить голову о стену? Не получится, у него голова крепкая.
А ещё Кузьма корил себя за то, что не спровоцировал следователя на выстрел. Ему ничего не стоило наброситься на этого выродка и… Убивать бы его Кузьма не стал, не хотел брать грех на душу, но вполне мог сделать так, что перепуганный насмерть «следак» воспринял бы его действия как нападение и угрозу своей жизни. Тогда бы он выстрелил и…
