Эмма Чейз - Все связано
Разворачиваю ее кругом и шлепаю по заду.
— А теперь тащи эту задницу в душ, пока я снова ее не отшлепал.
Кейт смеется, потому что думает, что я шучу. Только вот…
— Пааааапа!
Верно. Долг зовет. Кейт направляется в ванную, а я иду к Джеймсу, чтобы достать его из его клетки.
***
Вот так это начиналось. Все было замечательно. Мы болтали. Смеялись.
Черт.
Все было как в сказке.
Вы замечали, как в сказке все начинается великолепно? Красивая принцесса, счастливое королевство? А потом все оборачивается дерьмом. В одну минуту Гензель не чувствует боли и прыгает на подоконник из сахара, а в следующую минуту какая-то старая ведьма пытается запихать его задницу в печь.
Для тех из вас, кто все еще думает, что я ничтожный, зацикленный на себе придурок? У меня такое чувство, что вам это понравится.
Очень.
ГЛАВА 2
В комнате Джеймса темно. По стенам тянутся тени, и единственный свет исходит от ночника Базза Лайтера в углу комнаты. Это главное во всех мальчишеских комнатах. Желтый и зеленый? Нет, спасибо. Стены голубого и кремового цвета, мебель цвета вишня. Баскетбольная сетка для малышей у одной стены, и схема движения поездов в полный размер на другой стене. Удобное кресло-качалка стоит между двумя арочными окнами, в котором в ожидании своего часа лежит потрепанная книга Баю-баюшки, Луна. На стенах висят фотографии семьи — и нового Стадиона Янки. Плакат Металлики прикреплен сзади двери.
А я хотел спереди и по центру, но Кейт меня обломала.
Когда я вхожу, большие темные глаза Джеймса загораются. Он идеальный мини-я — его нос, подбородок, черные волосы, которые торчат в разные стороны.
— Доброе утро, приятель.
Он держится застенку кроватки и качается, словно шимпанзе.
Он аккуратно произносит свои слова, делая упор на согласные. Как робот.
— При-вет, па-па.
Как же классно.
Я поднимаю его на руки, высоко, и покусываю живот, заставляя его визжать. Потом я его опускаю и прижимаю к себе. Он поворачивает головку и кладет ее на мое плечо, а его дыхание щекочет мне шею. Целую его волосы.
Никогда не понимал тех парней, которые отказываются обнимать и целовать своих детей — особенно их сыновей. Хладнокровные придурки, если вы меня спросите. Идея о том, что слишком много любви сделает мальчика мягче — большая куча дерьма.
Если хотите, чтобы ваш ребенок был уверенным в себе — чувствовал себя в безопасности? Вы должны дать ему хорошую базу, быть правильным примером. Возьмите моего старика, например. Я рос, зная, что отец может запросто надрать мне задницу каждый раз, когда я переступлю черту. Что он и делал. Часто. Но старик также показывал мне каждый день, что он на моей стороне. Что он любил меня, гордился всем, что я делал или пытался сделать. Джеймс будет расти также.
Мне в нос бьет прогорклый запах.
— Господи, Джеймс.
Кладу его на стол, чтобы переодеть.
Вы удивлены. Не стоит. Настоящие мужчины меняют памперсы.
Я подумываю напечатать это на футболке.
На самом деле, все, что может делать Кейт — купать, укладывать спать, кормить ночью — я тоже могу это делать. Вроде как должен.
Когда Джеймс родился, Кейт было всего двадцать восемь. Для профессионала в нашей области это рано.
И как бы счастлива она не была стать матерью — несмотря на груз вины — она просто была не готова променять карьерную лестницу на Мамочку и Я и чертовы Задовиляющие песни.
Няня или группа по присмотру за детьми даже не обсуждались. Когда я был маленьким, даже не любил сдавать на побывку своих собак. Ни за что не отдам своего ребенка каким-то незнакомым людям, при этом каждый день надеясь, что они не причинят ему вреда.
Но я обещал Кейт — однажды — что я воплощу в реальность все ее мечты. Поэтому мы нашли компромисс. Вот как это было. Вы найдете окончание этого обмена особенно приятным… или, по крайней мере, для меня так было:
Джеймс — возраст четыре недели.
Когда я переступаю порог нашей квартиры, время уже десять тридцать. Вам это может показаться поздним часом, но в сфере банковского инвестирования это вполне себе в порядке вещей. Сначала встреча в семь часов, затем конференц-звонок в Индонезию, еще пара часов потрачены на просмотр договоров, и вот он я.
Когда Джеймс только родился, я взял двухнедельный отпуск, но теперь вернулся в офис, готовый рваться в бой. А Кейт сидит дома. Мы обычно делим обязанности по ночному кормлению, но так как мне сложно связанно говорить — не говоря уж об управлении миллионами долларов — когда ваш мозг на половину спит, кормление выпадает на ее долю, так что я могу провести всю ночь с закрытыми глазами и тем самым не уменьшить состояние своих клиентов.
Бросаю ключи на стол и пинком закрываю за собой дверь. Захожу в гостиную — Кейт сидит на диване с корзиной белья у ног, сворачивая ползунки, которые отправятся к стопке своих собратьев на столе. Ее длинные мягкие волосы — ощущение от которых мне так нравится, когда они ниспадают между моих ног — забраны в пучок. На ней короткие пижамные шорты и голубая футболка, и я не могу не заметить, что ее все еще большие от кормления груди не стеснены лифчиком.
Бонус.
Громче, чем собирался, я говорю:
— Привет, красотка.
— Шшшш! — шипит она. — Если ты разбудишь этого ребенка, я повыдергиваю у тебя каждый волосок твоего тела, как только уснешь.
Я выпучиваю глаза. Кажется, она много времени проводит с Долорес.
Я говорю тише:
— Прости.
Я сажусь рядом с ней на диван и наклоняюсь, чтобы ее поцеловать.
Как обычно, мои губы вынуждают ее улыбнуться.
— Привет, — приветствует она меня уже намного-счастливее-видеть-меня тоном. — Хочешь, чтобы я разогрела поесть?
— Не, я просто сделаю себе хлопьев.
Кейт зевает, когда поднимает нагрудник с надписью «моя мама горячее твоей» и продолжает складывать вещи.
— Тяжелый день? — спрашиваю я.
— Не совсем. С шести часов вел себя беспокойно, еле уложила его потом спать.
Я киваю. Потом киваю головой в сторону коридора.
— Пойду посмотрю его.
Кейт усаживает меня назад.
— Нет, не пойдешь.
— Я тихонечко.
— Дрю…
— Я даже не прикоснусь к нему.
Иронично усмехаясь, она говорит:
— Мы оба знаем, что ты не в состоянии просто смотреть на Джеймса и не прикасаться к нему.
В точку!
— А потом он проснется, и мне надо будет кормить его, чтобы снова уложить. И весь его режим будет испорчен на ночь.
Она говорит мудрые вещи. Но это совсем не значит, что они мне нравятся.
— Я весь день его не видел! — Утром мне пришлось убежать на работу раньше обычного, чтобы встретиться с клиентом в городе. — Это не совсем полезно для ребенка целыми днями не видеть человека, который его заделал.
Не знаю, доказано ли это, но звучит хорошо, так что буду придерживаться этого факта.
Опять, Кейт стоит на своем.
— Ему всего четыре недели. Режим ему нужнее, чем видеть своего отца.
Я хмурюсь. Мне кажется это обидным.
— Хрень какая-то.
Она пожимает плечами.
— От этого не становится менее правдой.
Я вздыхаю. И решаю пойти по другому пути.
— Тогда я пойду и сделаю себе хлопьев.
Кейт смотрит, как я поднимаюсь. Затем тихонько говорит мне в спину:
— Держись подальше от детской, Дрю, даже не смотри в сторону двери.
Я ни соглашаюсь и ни не соглашаюсь. Даже если Кейт и я много лет провели вместе, уловки никто не отменял. Я захожу в кухню, достаю из холодильника молоко, и навожу себе чашку Lucky Charms. Съедаю две ложки и…
Вы это слышали? Кажется, детский плач, не так ли?
Нет?
Тогда я рекомендую вам проверить слух, потому что я точно слышал плач.
Я проскальзываю сквозь кухонную дверь и крадусь по коридору в детскую. Дверь чуть приоткрыта, но достаточно широко, чтобы я мог просунуть туда голову. Теплый свет падает от ночника на темную деревянную мебель, кресло-качалку и кучу плюшевых зверюшек в углу. Я прислушиваюсь. И все, что я слышу — это звук ровного глубокого детского дыхания Джеймса.
Пожалуй, это был не плач. Но… раз уж я здесь, ничего ведь страшного, если я взгляну, верно? Верно.
Как ребенок, который еще до восхода солнца в Рождественское утро крадется вниз, я тихонько вхожу в комнату. Встаю рядом с кроваткой и смотрю вниз на своего спящего мальчика. У меня на лице мгновенно появляется улыбка. Потому что он просто прелесть.
