Автор неизвестен - Торикаэбая моногатари, или Путаница
Прошел год. Туманное небо свидетельствовало о скором приходе весны, хотя кое-где еще лежал снег. Так уж удачно получилось, что когда Садайдзин зашел в Сверкающий дворец к Вакагими, там оказался и Химэгими. Прежде, когда брат с сестрой жили в родительском доме, они сторонились и чуждались друг друга, поскольку их матери соперничали между собой, но уже тогда отец внушал детям:
— Вы — самые близкие друг другу люди. Сколько я проживу, никому не известно. Помните, оба вы — не как все, и чем обсуждать это с посторонними, лучше делитесь друг с другом.
Когда дети подросли, им разрешили бывать вместе, однако поскольку Вакагими была необыкновенно застенчивой, даже находясь в одной комнате, брат с сестрой всегда оставались разделенными плотным занавесом. Когда Вакагими стала служить во дворце, Химэгими частенько прислуживал ей при ее выходах и возвращениях. Они сблизились. Вакагими тоже узнала свет, и, похоже, попривыкла к нему, и теперь она доверчиво беседовала с Химэгими, отделенная лишь тонкой занавеской. Вакагими была несравненно прекрасной, Химэгими смирился бы, что сам он такой, как есть, но ему так хотелось, чтобы Вакагими стала как все… Химэгими печалился. Всякий раз, когда Вакагими видела брата, она тоже грустила. Поскольку оба беспокоились друг о друге, то вполне естественно, что с течением времени их взаимная привязанность становилась все глубже.
Убранство покоев состояло из возвышения для сна с пологом, вытканным нитями лилового и красного цвета, и трехцветных занавесей. На женщинах были нижние одежды цветов сливы — пять платьев, белых на алой подкладке, поверх них короткие с широкими рукавами накидки цвета красной сливы или желто-зеленые платья на такого же цвета подкладке. Богатство красок било через край. Но и среди этих многочисленных дам выделялась своей яркостью фигура сидящего Химэгими в широких шароварах фиолетового, подобающего его рангу, цвета, из-под верхней одежды выбивалась темно-красная рубаха из блестящего шелка. Химэгими выглядел еще более блестящим, чем всегда, он разливал вокруг себя обаяние, был так мил, что глаз не оторвать. Он был неотразим. Даже Садайдзин, сердце которого всегда омрачалось при виде детей, не мог смотреть на него без восхищенной улыбки и позабыл про свои опасения. Садайдзин заглянул за занавеску. На Вакагими было надето пять нижних платьев с тонким переходом от светлого к темно-красному, поверх них — похожее на одеяние священника платье насыщенного красного цвета на такой же подкладке и укороченное верхнее бледно-розовое одеяние. Вакагими прикрывалась веером, окрашенным в тон одежды: с переходом от светлого к темно-красному. Ее лицо казалось копией лица Химэгими, они походили друг на друга до такой степени, что их было трудно различить. На Вакагими, обольстительной и несравненно прекрасной, лежала печать высокого происхождения. Ее волосы, блестящие и гладкие, соскальзывали на пол на целый локоть, их концы ярко выделялись на светлом фоне. Она словно сошла с картины. Всякий раз, как Садайдзин видел ее, такую прекрасную, его сердце сжималось. Будь в ней хоть какой-то изъян, она, конечно, стала бы монахиней и ее следы затерялись бы высоко в горах… Снова и снова Садайдзин возвращался мыслями к детям — они оказались не как все, а потому ему было тяжело и горько, вновь и вновь неостановимым потоком текли его слезы.
- 12 -Стемнело, ярко светила луна. Садайдзин попросил:
— Вакагими, сыграешь на кото? А ты, Химэгими, подыграй на флейте.
Уговорив Вакагими сыграть на кото, он протянул Химэгими флейту. Как всегда, звуки флейты были чисты и согласны, они поднимались в высокое небо. Вслушиваясь в эту гармонию и красоту, никто не мог сдержать слез. Кото не уступало флейте, музыка была неподражаема. Сайсё, который в это время по обыкновению бродил вокруг дома Вакагими, остановился и слушал: звуки флейты и кото — великолепны, и сестра, и брат обладают талантом, какого и не бывает, а внешность у обоих так же прекрасна, как их музыка. Сайсё не сдерживал слез, не в силах совладать с переживаниями. Он стал тихонько напевать «Затворенные двери» и вышел к горбатому мостику. Химэгими тут же сменил флейту на бива[9] и сыграл «Открытые двери». Сайсё с чувством прочел «Не жених ли в дом…», его сердце затрепетало. Однако Садайдзин сидел тут же с каменным и неприступным выражением лица, и Сайсё помрачнел, понимая, что ждать нечего, ничего не получится. Подходили сановники и придворные, они обменивались приветствиями, а у Сайсё в ушах все звучали звуки кото. Зачем ей ждать еще кого-то, когда рядом ее брат, который, без всякого сомнения, превосходит всех! Что нужно сделать Сайсё, чтобы звуки его музыки достигли ее сердца? Сайсё был раздосадован и решительно отказался играть на бива. И все-таки надо заметить, что многие женщины считали, что пусть Сайсё и уступает Советнику — сыну Садайдзина, но по сравнению с другими мужчинами Сайсё необыкновенно хорош, мил и привлекателен.
- 13 -Хотя дочь Садайдзина — Распорядительница женских покоев — тоже жила теперь во дворце, и время от времени Сайсё мог слышать звуки ее кото, но, как говорится в стихах, «волны лишь бились о скалы». И он с грустью думал, что, видно, мечтам не суждено сбыться: ему не увидеть луны — небо затянуто облаками.
Как всегда, Сайсё потянуло к Советнику, чтобы найти утешение в беседе. Сайсё не взял с собой свиты — явился без шума и без сопровождающих. Против обыкновения в доме было тихо, слуга ответил: «Хозяин на ночном дежурстве во дворце».
Сайсё досадовал, что пришел зря. Он рассуждал, стоит ли ему теперь идти во дворец, но тут он услышал, как кто-то в доме наигрывает на кото. Сайсё прислушался и подумал, что это, должно быть, Ённокими — та, что так волновала когда-то его сердце, но растаяла как дым. И вот стоило ему вновь лишь подумать о ней, как душа его взволновалась, он приблизился к комнате, прячась от чужих глаз, и, приподняв занавеску, украдкой заглянул в щелку. Уже почти не прислушиваясь к звукам музыки, он смотрел на нее: при свете луны она казалась бестелесной в своих многослойных одеждах, она была такой трогательно-прекрасной и соблазнительной. Пусть о Распорядительнице женских покоев ходят легенды, но ведь не одна же она на целом свете. Да и можно ли превзойти Ённокими? О ее красоте тоже говорили много, но такого очарования Сайсё и представить себе не мог! Она поистине прекрасна, думал Сайсё, и ощутил, что значат слова «свою душу оставил в ее рукаве». Он понял, что просто не может покинуть ее и уйти. Он потерял рассудок — сегодня он во что бы то ни стало должен быть с ней. Стояла глубокая ночь, кто-то в доме уже успел улечься, кто-то спустился в сад, чтобы полюбоваться цветами. Ённокими была одна, она склонилась над кото, потом пристально посмотрела на луну и тихо прочла:
Даже ночью весенней
Лишь взгляну на луну,
Шлет небо ответ
На посланье печали —
Облака над землей.
Ее отец и мать, хотя у них много детей, всегда заботятся о ней, а ее муж — такой необыкновенный и замечательный, он не посещает других женщин и предан только ей, но она все равно произнесла — «посланье печали». Сайсё было все труднее сдерживаться, он открыл дверь и решительно сделал шаг вперед. Думая, что это муж, Ённокими поначалу не испугалась. Резко приблизившись к ней, Сайсё прочел:
Позабыть тебя
Мое сердце не в силах.
Все смотрю на луну,
А небо на посланье печали
Шлет облака над землей.
Тут Ённокими с ужасом поняла, что это вовсе не ее муж! Сайсё же, заключив в объятия закрывающую лицо женщину, повлек ее на постель. Ённокими закричала. Ее услышала находившаяся поблизости дочь кормилицы — Саэмон. Она подумала, что пришел господин, но все-таки удивилась и заглянула, чтобы узнать, что случилось. Саэмон застала Ённокими с мужчиной в таком положении, которое не вызывало сомнений. Ённокими тихонько всхлипывала.
«Отчего ты печальна! Ты так жестоко отвергала меня, но я все равно мечтал о тебе, это — судьба, от нее не уйти, только поэтому наша встреча и состоялась. Что бы ты ни подумала, это уже произошло. Только никому не рассказывай — будто бы ничего и не было», — успокаивал ее мужчина.
Теперь Саэмон знала, кто это. Она все слышала. То, что случилось, ужасно, но ведь и правда — ничего уже не поделаешь, теперь надо устроить так, чтобы никто ничего не узнал. «Сегодня ночью господин домой не вернется. Я останусь прислуживать госпоже. А вы полюбуйтесь луной и цветами», — сказала Саэмон служанкам, и девушки ушли развлекаться, напевая «Хочу встретить тебя…»
Ённокими, привыкшая к тому, как они проводили время с Советником, всерьез полагала, что супруги не делают ничего иного, кроме как тихо и скромно беседуют друг с другом. Поэтому после того, как Сайсё обошелся с ней так грубо и безжалостно, ей хотелось утонуть в слезах. Сайсё, расстроенный ее печалью, ясно понимал, что продолжить отношения будет непросто. Он был озадачен странностями мужа Ённокими. Сайсё всегда полагал, что его восхищавшая всех преданность жене идет оттого, что он обладает несгибаемой волей, но, видно, дело было в чем-то другом. Как странно! Может быть, он принес какой-нибудь обет? Сайсё терзался в сомнениях.
