Неизв. - Оглавление
Обратите внимание, кстати, что Пушкина к себе хотят заполучить все наши нелюбители полной необрезанной российской истории - в тысячу лет.
Несмотря на всю эту имперскость, а, точнее, как раз вследствии именно этой имперскости как чужого западного взгляда на Россию, все указанные нами “империалисты” характеризуются органическим неприятием родной тысячелетней истории и неутолимым желанием вырезать из неё все не совсем “европейские” её элементы.
Именно эти люди и те, кого они идеологически обслуживают, и составляют тот слой, который во имя самых высоких идеалов предали Царя и Царство в феврале 1917 года, положили начало развалу СССР на XX съезде и расчленили СССР-Большую Россию в 1991 году.
Имперскость этих господ наглядно проявился не только в их неумении мыслить вне категорий империализма и власти, но и во всегдашней готовности служить чужой империи и подчиняться силе её власти.
Вот как Г. Федотов в 1947-м году - через 2 года после освобождения СССР-Россией мира от фашизма и назидательных атомных бомбардировок США японских городов Хиросима и Нагасаки - признаётся в любви к империи: “Сила еще не значит завоевание, Империя еще не значит господство. Сейчас история предлагает народам мира два варианта Империи, из которых один является действительно небывалым, хотя и вполне возможным. Эти два варианта соответствуют двум возможным победителям, на долю которых выпадает организовать мир.
Легко себе представить, как будет выглядеть мир в случае победы России. Распространение коммунистической системы по всему земному шару. Истребление высших классов и всех носителей культуры, дышавших воздухом свободы и не желающих от него отказаться. Массовые казни в первые годы, каторжные лагеря на целое поколение. Закрепощение всех профессий на службу всемирному государству. Управление им, централизованное в Москве, при фиктивной независимости федеративных наций.
… Менее ясен, но более светел другой вариант Империи: Pax Atlantica, или лучше Pax Americana. В случае победы Америки, Англии и их союзников единство мира должно отлиться в форме действительной, а не мнимой федерации. Такова сама структура и Соединенных Штатов, и Британского Commonwealth. В настоящее время англосаксы и не представляют себе власти, организованной вне самоуправления. Даже молодой империализм Америки, при всей жадности к стратегическим базам, начинает с освобождения своих старых колоний. Опасность Атлантического варианта Империи не в злоупотреблении властью, а скорее в бездействии власти. У свободных народов нет вкуса к насилию, и это прекрасно. Но в настоящее время у них нет и вкуса к власти, и это опасно.
… Но мы не хотели видеть сложной многоплеменности России. Для большинства из нас перекройка России в СССР, номинальную федерацию народов, казалась опасным маскарадом, за которым скрывалась вся та же русская Россия или даже святая Русь.
Как объяснить нашу иллюзию? Почему русская интеллигенция в XIX веке забыла, что она живет не в Руси, а в Империи? В зените своей экспансии и славы, в век “екатерининских орлов”, Россия сознавала свою многоплеменность и гордилась ею. Державин пел “царевну киргиз-кайсацкой орды”, а Пушкин, последний певец Империи, предсказывал, что имя его назовет “и ныне дикой тунгуз и друг степей калмык”. Кому из поэтов послепушкинской поры пришло бы в голову вспоминать о тунгузах и калмыках? А державинская лесть казалась просто непонятной - искусственной и фальшивой. Но творцы и поэты Империи помнили о ее миссии: нести просвещение всем ее народам - универсальное просвещение, сияющее с Запада, хотя и в лучах русского слова.
… Большевистский режим ненавистен и огромному большинству великороссов. Но общая ненависть не спаивает воедино народов России. Для всех меньшинств отвращение от большевизма сопровождается отталкиванием от России, его породившей. Великорус не может этого понять. Он мыслит: мы все ответственны, в равной мере, за большевизм, мы пожинаем плоды общих ошибок. Но хотя и верно, что большевистская партия вобрала в себя революционно-разбойничьи элементы всех народов России, но не всех одинаково. Русскими преимущественно были идеологи и создатели партии. Большевизм без труда утвердился в Петербурге и в Москве, Великороссия почти не знала гражданской войны; окраины оказали ему отчаянное сопротивление. Вероятно, было нечто в традициях Великороссии, что питало большевизм в большей мере, чем остальная почва Империи: крепостное право, деревенская община, самодержавие. Украинец или грузин готовы преувеличивать национально-русские черты большевизма и обелять себя от всякого сообщничества. Но их иллюзии естественны“xxvii[xxvii]…
Ну, разве не прав В.Л. Цымбурский, называя вышеизложенное “федотовским либеральным паневропейничаньем“xxviii[xxviii]?..
У этих российских и западных империалистов обнаруживается одна какая-то, прямо скажем, патологическая ненависть к великорусам и русским.
Ну, да, видно русские и Святая Русь мешают реализации имперской “миссии: нести просвещение всем ее народам - универсальное просвещение, сияющее с Запада, хотя и в лучах русского слова”.
Одним из немногих, ясно видящих ложность имперской логики для России, но не за счёт снижения её мирового призвания и вселенского масштаба, был Архимандрит Константин Зайцев.
Посмотрите, как полярно он видит, в отличие от В. Кантора, двух последних русских царей: “В этих Царях, а особенно в последнем из них, нарочито Промыслом Божиим показана была нам органическая возможность слияния воедино Великой России и Святой Руси. Империя, как Третий Рим - разве не достойными Императорами такой Империи были два последних Венценосца, явивших собой выдержанный и законченный тип сознающих свою высокую миссию Удерживающих? И то, что кротчайший, но вместе с тем исполненный решимости Самодержец, готовый применить силу для ограждения несомого им венца, от Бога данного, но с такой же готовностью себя отдавший в искупительную жертву за предавший его народ, замкнул цепь Русских Православных Царей, разве это обстоятельство, в контрасте с мрачным геенским огнем советского “Третьего Рима”, не бросает апокалиптический свет на двуликость Императорской России?”.
Заметим, что можно, разумеется, иметь любое мнение по проблемам нашей истории, на роль имперскости для России, на значение имперского периода но нельзя не отметить наличия сегодня и одновременного существования двух полярных мировоззрений.
Если понимать хотя бы это, то уже легче будет избежать плоского взгляда на собственное историческое назначение.
Для меня безусловно верным и единственно спасительным для страны является видение Архимандрита Константина Зайцева.
“Таким образом, основная задача Империи, заключающаяся в смене мотивации русских людей, получала разрешение катастрофическое. Петровская реформа, вводя ряд новых мотивов в душевный состав русских людей, оставляла начало свободы личности еще в далеком плане. Постепенно, в дальнейшем, именно это начало стало вводиться в русский обиход - применительно к высшим классам общества. Теперь очередь доходила до массива русского населения. Тем самым вставал на очередь основной вопрос, судьбоносный: хочет ли Россия, воплотившая в себе начало гражданской свободы, оставаться верной тому духовному заряду, который был заложен в Историческую Россию, или должна она явить нечто новое? Проще говоря: хочет ли свободная Россия остаться церковно-православной. Способна ли Россия, сбросив с себя облик крепостной патриархальности, то есть сняв с себя свою связанность привычную, духовный отпечаток носившую, способна ли эта обновленная Россия духовность эту внести и в свое свободное бытие? В частности и прежде всего: хочет ли свободная Россия остаться по-прежнему Третьим Римом, несущим миссию вселенского значения - в смысле явления мipy Православия и охраны его всей силой своего государственного бытия, всей мощью своей национальной культуры, всей святой инерцией своего народного быта?
… Что такое - Историческая Россия? Это не просто государство. Это и не особый исторический мiр. Это национально-государственное образование, которое было промыслительно взращено для того, чтобы на его плечи могло быть возложено ответственейшее послушание: стать Третьим Римом - и которое и стало им, в образе Московского Царства, принявшего наследие Византии. Что может значить понятие консерватизма применительно к такому национально-государственному образованию? Это не сохранение в неприкосновенности тех или иных свойств и начал, особенностей и обыкновений, которые стали традиционной принадлежностью государственной, общественной, народной, даже церковной жизни, ни в отдельности, ни под каким-либо собирательным знаком. Это - соблюдение верности своему призванию Третьего Рима. Перед этой задачей относительными могут оказаться самые “консервативные” установки, способные превратиться в начало революционное, противленческое, бунтарское, если они противопоставляются, как нечто абсолютное, основной задаче Российского Целого: быть и остаться Третьим Римом.
