Рене Карлино - Пока мы не стали незнакомцами
— Когда захочешь. Итак, немногие выбирают общежитие в их выпускной год. Твое оправдание?
— Не могу себе позволить что-то другое. — Я заметил, что она носила значок с греческими символами. — А ты? Как так вышло, что ты не живешь в доме какого-нибудь сестринства?
Она указала на значок на ее груди.
— О, это? Это подделка. Ну, не подделка, я его украла. Я живу здесь, потому что слишком нищая, чтобы жить где-то еще. У родителей нет денег, чтобы помогать с оплатой обучения, а сейчас еще и сложно не потерять работу, когда мне нужно так много репетировать. Вот я и использую его, чтобы получать бесплатное питание в столовой на четырнадцатой улице. — Она выбросила кулак вверх, пронзая воздух. — Пи Бета Фи, бургер с сыром во имя жизни!
Она была очаровательной.
— Не могу даже представить, чтобы это место было слишком скучным, когда здесь ты.
— Спасибо.
Я поднял взгляд и заметил, что она покраснела.
— На самом деле, у меня нехватка университетского духа, но приедут приятели с музыкальных курсов и, как только начнутся занятия, они нас расшевелят, после чего все вернутся в город. Летом я жила в паршивой квартире с кучей людей, так что привыкла, что вокруг меня много друзей. А здесь довольно спокойно. Неудивительно, ведь большинство жителей держатся сами по себе.
— Почему ты летом не вернулась домой?
— Нет места. Родительский дом маленький, и у меня есть три младшие сестры и брат. Они все еще живут в том доме. — Она соскочила со стола и направилась к другой стороне комнаты, чтобы посмотреть вещи, что я вытащил из коробки и разложил на полу. — Иди ты! — Она держала пластинку Джеффа Бакли «Grace». — Он едва ли не причина, почему я приехала в Нью-Йоркский университет.
— Он гений. Ты видела его игру? — спросил я.
— Нет, но хочу просто до смерти. Думаю, сейчас он живет в Мемфисе. Я проделала путь от Аризоны до Нью-Йорка, после чего провела здесь три месяца, выискивая его в Ист-Виллидж. Я та еще фанатка. Кто-то сказал мне, что он давно покинул Нью-Йорк. Я слушаю «Грейс» каждый день. Это что-то типа моей музыкальной библии. Я вроде как представляю, что он назвал альбом в честь меня, — усмехнулась она. — Знаешь, что? Ты в каком-то роде похож на него.
— Серьезно?
— Ага, у тебя волосы получше, но у вас обоих темные, глубоко посаженные глаза. И у вас обоих симпатичная выдающаяся линия подбородка с легкой небритостью.
Костяшками пальцев я провел по подбородку и почувствовал себя немного неуверенно.
— Мне нужно побриться.
— Нет, мне нравится. Тебе идет. Еще у тебя такое же худощавое телосложение, но, думаю, ты выше него. Какой у тебя рост?
— Сто восемьдесят шесть сантиметров.
Она кивнула.
— Да, думаю, он намного ниже.
Я присел на кровать, лег на спину, закинув руки за голову, и стал наблюдать за тем, как она развлекалась. Она держала «Портативную хрестоматию бита» Энн Чартерс.
— Ого. Да мы родственные души. Прошу, скажи, я здесь найду Воннегута?
— Несомненно, найдешь. Передай мне вон тот диск, я включу его, — попросил я, указывая на альбом «Ten» группы Pearl Jam.
— Мне через минуту нужно идти репетировать, но ты поставишь «Release»? Это моя любимая песня с этого альбома.
— Конечно, если я смогу пофотографировать тебя.
— Ладно, — она пожала плечами. — Что мне делать?
— Будь естественной.
Я вставил диск в стереосистему, достал камеру и начал щелкать. Она крутилась по комнате под музыку, вертелась и пела.
И вдруг она остановилась и сурово посмотрела прямо в линзу объектива.
— Я выгляжу отстойно?
— Нет, — ответил я, продолжая жать на кнопку. — Ты выглядишь прекрасно.
Она послала мне смущенную улыбку, после чего, такая хрупкая и стройная, очутилась на полу из твердого дерева, присев на корточки, как ребенок. Она потянулась за чем-то и подобрала пуговицу. Я же продолжал делать один снимок за другим.
— Кто-то потерял пуговку, — пропела она.
Она взглянула вверх, прямо в объектив, и с подозрением покосилась на него своими пронзительными, мерцающими зелеными глазами. Я нажал на кнопку.
Она поднялась, вытянувшись, и протянула мне пуговицу.
— Держи. — Замолчав, она устремила взгляд в потолок. — Боже, я обожаю эту песню. Чувствую себя такой вдохновленной. Спасибо тебе, Мэтт. Мне пора бежать. Было очень приятно познакомиться с тобой. Может, как-нибудь встретимся еще раз?
— Да. Увидимся.
— Меня сложно будет пропустить. Я прямо за следующей дверью, помнишь?
Она выскочила за дверь, а мгновением позже, как только Эдди Веддер завершил финальную строчку песни, я через тонкую стену общежития услышал приглушенные звуки виолончели. Она играла «Release». Я передвинул кровать на другую сторону комнаты, к той стене, что мы делили с Грейс.
Я заснул под звуки ее репетиции уже поздней-поздней ночью.
***
Мое первое утро в общежитии для старшекурсников включало в себя поедание черствой плитки гранолы и перестановку трех предметов мебели по комнате до тех пор, пока я не был удовлетворен тем небольшим пространством для жилья, которое на протяжении следующего года мне предстояло называть домом. Во время одного из передвижных маневров я обнаружил записку-напоминание, прикрепленную ко дну пустого выдвижного ящика стола, что я притащил из дома. Рукой моей мамы там было написано: «Не забудь позвонить маме». Она не позволяет мне забывать, я люблю в ней это.
Я нашел таксофон на первом этаже. В углу сидела и прижимала трубку к уху девушка в солнечных очках и в свободном спортивном костюме.
— Я не могу жить без тебя, Бобби, — рыдала она, растирая слезы по щекам. Она шмыгнула, после чего указала на коробку с бумажными платками. — Эй, ты! Подашь?
Я взял бумажные платки со стола, стоявшего рядом с потасканным диваном, от которого попахивало «Доритос», и протянул их ей.
— Ты надолго?
— Серьезно? — она сдвинула очки на кончик ее носа и уставилась на меня поверх них.
— Мне нужно позвонить маме. — Я звучал жалко. Еще более жалко, чем эта девушка.
— Бобби, мне надо идти, какой-то чувак должен позвонить своей мамочке. Перезвоню тебе через пятнадцать минут, ладно? Ага, какой-то парень, — она смерила меня взглядом. — Он в футболке с Radiohead. Ага, с баками… худой.
Я раскинул руки в жесте «В чем твоя проблема?».
— Ладно, Бобби, лю тя, пока. Нет, ты бросай… нет, ты первый.
— Да ладно вам, — прошептал я.
Она встала и повесила трубку.
— Он в твоем распоряжении.
— Спасибо, — ответил я. Она закатила глаза. — Лю тя, — крикнул я ей, когда она уходила.
Я достал из кошелька телефонную карту и набрал номер мамы.
— Алло?
— Привет, мам.
— Маттиас, как ты, дорогой?
— Хорошо. Только осел.
— Уже звонил отцу?
Я поморщился. Я перевелся в Нью-Йоркский университет, чтобы между мной и разочарованным во мне отцом была целая страна. Даже после того, как в колледже за фотографию я получил главный приз, он по-прежнему верил, что у меня в этой области нет будущего.
— Нет, пока только тебе.
— Какая я везучая, — искренне сказала она. — Как общежитие? Уже видел фотолабораторию?
Мама была единственной, кто поддерживал меня. Она любила быть объектом моих снимков. Она отдала мне старый отцовский фотоаппарат «Киро-Флекс», когда я был маленьким, там и взяла свое начало моя страсть. К десяти годам я фотографировал все и всех, что только попадалось мне на глаза.
— Общежитие нормальное, лаборатория тоже хорошая.
— Ты подружился с кем-то?
— С девушкой. Грейс.
— О-о-о…
— Не в том смысле, мам. Мы просто друзья. Я познакомился с ней вчера, и мы пообщались всего какую-то минуту.
«Лю-тя» девушка вернулась. Она уселась на диван, драматично оперлась о подлокотник и уставилась на меня снизу вверх. От ее странного и сосредоточенного выражения лица мне стало не по себе.
— Она в искусстве, как и ты?
— Да, музыка. Она была милой. Дружелюбной.
— Это великолепно.
Я слышал звуки дребезжащей посуды. Мне казалось, что, если бы она все еще была замужем за моим папой, то ей не приходилось бы мыть посуду, однако, напрасно. Отец был успешным адвокатом, а мама обучала искусству в частном колледже за мизерную зарплату. Они развелись, когда мне было четырнадцать. Папа женился снова, а мама оставалась одинокой. Повзрослев, я выбрал жить с отцом и мачехой, даже несмотря на то, что мамино крошечное бунгало в Пасадене больше было похоже на дом. Но у отца было больше места для меня и моего старшего брата.
— Ну, это здорово. Александр сказал тебе, что он попросил Монику выйти за него?
— Правда? Когда?
— За пару дней до твоего отъезда. Я думала, ты уже слышал об этом.
Мы с братом не общались, особенно о Монике, которая была моей девушкой. Он пошел по стопам отца и по барам Калифорнии. Он считал меня неудачником.
— Рад за него, — ответил я.
— Ага, они подходят друг другу. — Линию заполнила тишина. — Ты найдешь кого-то, Мэтт.
Я рассмеялся.
