Джон Стейнбек - Квартал Тортилья-Флэт. Консервный ряд (сборник)
Мак поднял на него глаза:
– А то! Неужели подарите?
– Выбирайте, какой больше понравится, – сказал капитан. – Теперь мало кто понимает толк в охотничьих собаках.
Ребята стояли на кухне и производили беглый осмотр. Жена, очевидно, давно уж отлучилась – открытые банки, сковорода, облепленная галунами яичницы, крошки на кухонном столе, патронташ на хлебнице – все так и кричало об отсутствии женских рук; однако белые занавески, бумажки на полочках и узенькие полотенчики говорили о том, что женщина здесь побывала. И ребята порадовались, что сейчас ее нет. Женщины, покрывающие полочки бумагой и пользующиеся такими полотенчиками, всегда недолюбливали Мака с ребятами. Такие женщины знали, что Мак и его ребята угрожают домашнему очагу, предлагая дружбу, заботу и удобства, исключающие чистоту, приличие и порядок. Ребята очень радовались, что ее нет.
Капитан уже, кажется, считал, что его разодолжили. Он не хотел их отпускать. Он робко спросил:
– Может, выпьете, ребята, сперва согреетесь, а потом за лягушками?
Все поглядели на Мака. Мак нахмурился, как бы обдумывая предложение.
– Когда мы собираем для науки, у нас вроде правило – в рот ни грамма, – сказал он, но тут же словно раскаялся в своей бестактности: – Но такое ваше отношение… и вообще… ладно, лично я не откажусь от одной. Вот не знаю, как ребята…
Ребята тоже не отказались от одной. Капитан взял фонарь и спустился в погреб. Было слышно, как он двигал ящики. Скоро он вернулся с пятигаллонным дубовым бочонком и поставил его на стол.
– Еще с «сухого закона» припрятал немного кукурузного виски. Думаю, пора взглянуть, что там с ним стало. Старое совсем. Чуть вообще про него не забыл. Понимаете – жена… – Он не кончил фразу, всем и так все стало понятно. Капитан вышиб пробку из бочки и взял стаканы с полки, украшенной бумажными фестончиками. Нелегкое это дело – разливать по маленькой из пятигаллонной бочки. Каждый получил по полстакана темно-прозрачной жидкости. Чинно обождали хозяина, сказали: «Ну, поехали» – и опрокинули. Проглотили, облизнулись, крякнули, и взгляды подернулись мечтой.
Мак уставился в пустой стакан, словно на дне его начертана священная заповедь. Потом поднял глаза.
– Да, честно, – сказал он, – в бутылочки такое не нальют… – Он глубоко вздохнул и причмокнул. – В жизни такой вкуснятины не пробовал, – сказал он.
Капитан ободрился. Взгляд его вновь остановился на бочке.
– Оно хорошее, – сказал он, – может, еще по одной?
Мак снова заглянул в свой стакан.
– Ну, если по одной, – согласился он. – Может, лучше в графин отлить? А то еще прольется.
Через два часа вспомнили, зачем пришли.
Лягушачий пруд был прямоугольный – пятьдесят футов в ширину, семьдесят футов в длину и четыре в глубину. Буйная, сочная трава росла по берегам, и по узкой канавке шла сюда вода из реки, а отсюда по маленьким канавкам шла вода к фруктовым садам. Лягушек здесь хватало – тысячи лягушек. Их голоса раздирали тишину, они квакали, каркали, ревели, гремели. Они возносили хвалы звездам, ущербной луне и щедрой мураве. Они выкликали призывы любви и воинские кличи. Люди прокрались во тьме к пруду. Капитан нес почти полный графин виски, и каждый захватил свой стакан. Капитан для всех раздобыл фонари. Хьюги и Джон волокли мешки. Спокойно подошли вплотную к пруду, и лягушки их услыхали. Ночь огласилась неистовым лягушачьим воплем и вдруг стихла. Мак, ребята и капитан сели на землю – выпить по последней и разработать план кампании. А план был дерзкий.
Все тысячелетья, пока люди и лягушки вместе живут на свете, люди, наверное, охотились на лягушек. И за это время выработались приемы охоты и обороны. Человек с сетью, или луком, или копьем, или ружьем бесшумно, как ему кажется, крадется к лягушке. Лягушке полагается сидеть, тихонько сидеть – и ждать. По правилам игры лягушка ждет до последней доли секунды, пока не бросят сеть, не полетит стрела, пока палец не нажмет на курок, и тут-то лягушка прыгает, плюхается в воду, плывет на дно и ждет, пока человек удалится. Вот как это делается, вот как это делалось испокон веков. И лягушки вправе ожидать, что и впредь все так будет. Бывает, конечно, слишком быстро набросят сеть, ужалит копье, пробьет пуля – и тогда лягушке конец, но все по правилам, все честь по чести. Лягушкам не на что обижаться. Но разве могли они предугадать новый метод Мака? Разве предвидели такой кошмар? Вдруг вспышка света, людские крики, взвизги, топот. Лягушки, все как одна, побросались в воду и кинулись на дно. А затем в пруд вошла шеренга – спотыкаясь, баламутя воду, неистово шаркая по дну, дрыгая ногами. Лягушки в истерике прыгали с насиженных мест, уплывали от топающих, хлюпающих ног, а ноги их настигали. Лягушки – хорошие пловцы, но у них не хватает выдержки. Они плыли по пруду, пока их не оттеснили, не прижали к самому краю, а ноги не отступали. Иные лягушки – редкие – очертя голову бросились прямо под ноги, проплыли между ними и спаслись. Но прочие решили навеки покинуть этот пруд и поискать прибежища в иной стране, где невозможны подобные безобразия: обезумевшие, отчаявшиеся лягушки – крупные, мелкие, бурые, зеленые, самцы и самки – кидались на берег, прыгали, теснились, толкались. Они влезали на стебли травы, вцеплялись друг в друга, маленькие пришпоривали больших. И вот – о ужас! – их настиг свет фонаря. Двое людей собрали их, как ягоды. Шеренга выступила из воды, окружила их с тыла и собрала, как картошку. Десятками, сотнями их побросали в мешки, и мешки наполнились обессиленными, перепуганными, изверившимися лягушками, мокрыми, стонущими лягушками. Кое-кому, конечно, удалось бежать, а иные остались в пруду. Но вся лягушачья история не упомнит таких потерь. Лягушки – фунтами, десятками фунтов! Никто не считал, но было их штук шестьсот-семьсот, не меньше. Маку удалось перевязать мешки. Ребята вымокли до нитки, а ночь была холодная. Выпили еще по одной, тут же на берегу, чтобы не простудиться.
Вряд ли капитану случалось еще когда так веселиться. Мак с ребятами его облагодетельствовали. Потом, когда занавески загорелись и пришлось тушить их полотенчиками, капитан умолял ребят не беспокоиться. Он бы за честь почел, чтоб они спалили дом, лишь бы доставить им удовольствие.
– Моя жена – замечательная женщина, – сказал он в заключение. – Изумительная женщина. Ей бы мужчиной родиться. Родилась бы мужчиной – я б на ней не женился.
Он долго смеялся над своей находкой, повторил это раза три или четыре и решил запомнить, чтобы потом всем рассказывать. Он наполнил графин виски и вручил Маку. Он попросился жить в Ночлежном Дворце. Он счел, что жене его понравились бы Мак и ребята, если б она с ними познакомилась. Наконец он лег спать на полу, уткнувшись лицом в щенят. Мак и ребята налили себе еще по одной и задумчиво на него посмотрели.
Мак сказал:
– Он подарил мне графин виски, точно? Все слыхали?
– Точно, – сказал Эдди. – Сам слыхал.
– И щенка подарил?
– Ну да, какого хошь, на выбор. Все слыхали, а чего?
– Пьяных отродясь не грабил и не собираюсь, – сказал Мак. – Ну, нам пора мотать. Проспится, будет ему тошно, и во всем мы виноваты окажемся. Неохота мне тут оставаться. – Мак оглядел спаленные занавески, пол, блестевший от виски и щенячьей мочи, сальные пятна на плите. Он подошел к щенкам, внимательно их осмотрел, ощупал кости и шерстку, заглянул в глазки, проверил пасти и выбрал хорошенькую пятнистую сучку с густо-коричневым носом и милыми темно-желтыми глазками.
– Ко мне, Милка, – позвал он.
Они загасили лампу, чтоб не было пожара. Уже рассветало, когда они ушли.
– Хорошо мы погуляли, – сказал Мак. – Только как подумаю про его жену – меня прямо в дрожь кидает.
Щенок жалобно тявкнул, и Мак упрятал его за пазуху.
– А он малый что надо, – сказал Мак. – Когда, конечно, его до кондиции доведешь.
Он зашагал к тому месту, где они поставили «форд».
– Помните, ребята, все ведь это ради Дока, – сказал он. – И выходит, я вам скажу, Доку в жизни здорово везет.
Глава XVI
Ни разу еще, наверное, у девушек Доры не было такой запарки, как тогда, в марте, во время большого лова сардин. И не только потому, что серебристыми биллионами текла рыба и денежки почти так же. В Президио расквартировался новый полк, а неприкаянная солдатня сперва всегда шляется без дела. У Доры, на грех, как раз оказалась нехватка рабочей силы, потому что Ева Фланеган взяла отпуск и уехала в Сент-Луис, Филис Мэй слезала с катера в Санта-Крусе и сломала ногу, а Эльси Задница посвятила себя новене[14] и больше почти ни на что не годилась. По вечерам отбоя не было от матросов с рыболовных судов. Они уходят в море в сумерки, ловят сардину ночь напролет, а после обеда им надо развлечься. Попозже заявлялись солдаты из нового полка, запускали граммофон, пили кока-колу и приглядывали девушек на будущее, когда разживутся деньгами. У Доры вышли кое-какие нелады с подоходным налогом, так как она запуталась в неразрешимой загадке, почему дело ее признано нелегальным, а податью облагается. Приходилось обслуживать и завсегдатаев, куда они денутся: рабочие с золотых приисков, наездники с ранчо, железнодорожники, которые ходят в парадную дверь, и крупные чины и выдающиеся деятели, которые являются с черного хода и для которых заведены уютные ситцевые гостиные.
