Ник Кайм - Вулкан жив
Я держал ее внутри, пока тьма не начала подбираться к краям зрения, пока смерть, какой бы краткой она ни была, не вернулась.
— Умно, — услышал я голос своего брата.
Я открыл глаза, заморгал и понял, что машину смерти сняли, и я вновь оказался в своей камере.
— Я одновременно впечатлен и разочарован, — сказал он.
Сначала я увидел кобальтово-синюю броню с золотой каймой, строгое и благородное лицо и коротко подстриженные светлые волосы — воина, политика, строителя империй.
— Гиллиман? — с надеждой выдохнул я, на мгновение утратив связь с реальностью.
Но потом я все понял, и на лицо легла тень.
— Нет… Это ты.
Я сидел, прислонившись спиной к стене, и злобно смотрел на своего брата снизу вверх.
Увидев выражение моего лица, Керз рассмеялся.
— Мы уже совсем близко, да?
— Как долго? — прохрипел я, чувствуя вкус пепла во рту и новую отметину на спине.
— Пара часов. Это происходит все быстрее.
Я попытался встать, но оказался еще слишком слаб и откинулся назад.
— Сколько?
Керз прищурился.
Я уточнил:
— Сколько раз ты пытался меня убить?
Мой брат сел напротив меня, на расстоянии вытянутой руки — судя по его виду, он не боялся кары за все, что со мной сделал и что продолжал делать. Он кивнул на стену позади.
Я повернулся и увидел в обсидиане собственное отражение. Я также увидел Керза, а сразу за ним — Ферруса Мануса, от которого теперь оставался лишь ходячий скелет в броне примарха.
— Видишь их? — он указал на многочисленные почетные шрамы, выжженные на спине. Некоторые выделялись среди прочих: это была группа свежих отметин, которые я не помнил и с которыми не мог связать ни одной клятвы.
Керз наклонился ко мне и прошептал на ухо:
— Новый шрам за каждый раз, брат…
Их были десятки.
— И каждый раз ты возвращался, чтобы мучить меня, — добавил он.
Я обернулся к нему:
— Мучить тебя?
Керз встал, бросив на меня тень, несмотря на слабое освещение в камере. Он выглядел почти печальным.
— Я в растерянности, Вулкан. Я не знаю, что с тобой делать.
— Так отпусти меня. Какой смысл убивать меня раз за разом, если я не могу умереть?
— Потому что мне это нравится. Каждая попытка дает надежду, что ты останешься в мертвых, но вместе с ней несет и страх, что мы навеки друг друга потеряем.
— Сантименты безумца, — сплюнул я.
Керз посмотрел на меня едва ли не сочувственно.
— Однако мне кажется, что я здесь не один такой. Наш мертвый брат все еще с нами? Феррус тут?
Услышав свое имя, труп распахнул рот, словно ему стало весело. Сложно было определить выражение лица, лишенного глаз и большей части плоти.
Я кивнул, не видя смысла скрывать, что вижу неумирающее воплощение Ферруса Мануса.
— Я так и думал, — сказал Керз, все глубже погружаясь в тоску. — Наш отец дал тебе бессмертие. Знаешь, что он дал мне? Кошмары.
Он еще больше помрачнел; на лице отразилось искреннее страдание. На мгновение мне открылась истинная сущность моего брата, и несмотря на все, что он сделал или утверждал, что сделал, мне стало его жаль.
— Они преследуют меня, Вулкан.
Керз больше не смотрел на меня. Он разглядывал собственное отражение в обсидиане. Казалось, что он и раньше так делал, и я невольно представил, как он кричит во тьме, но никто не слышит его ужаса.
Владыка страха боялся. Мне подумалось, что Фулгрим, с его испорченностью, оценил бы эту иронию.
— Как мне вырваться из тьмы, если тьма — часть меня?
— Конрад, — позвал я. — Скажи мне, что ты видишь.
— Я Ночной Призрак. Я смерть, что обитает во тьме… — ответил он, но разум и голос его были далеко. — Конрад Керз мертв.
— Он стоит передо мной, — не сдавался я. — Что ты видишь?
— Тьму. Бесконечную и вечную. Все это бесполезно, брат. Все, что мы делаем, все, что когда-либо было или будет сделано… Все это неважно. Все. Я в страхе. Я — страх. Как же балансировать на этом лезвии?
— У тебя есть выбор, — сказал я, надеясь, что в моем брате еще оставалась хоть крупица братской привязанности, хоть какой-то след рациональности. Они будут глубоко захоронены, но я мог извлечь их на поверхность.
Он перевел на меня взгляд — потерянный, лишенный всякой надежды. Керз был словно паршивый пес, которого слишком много били.
— Неужели ты не видишь, Вулкан? Нет никакого выбора. Все решено за нас: и моя судьба, и твоя. Поэтому я выбираю единственное, что мне доступно. Анархию и ужас.
И тогда я понял, что именно было сломано в моем брате. Его тактика, его нестабильное поведение — все было вызвано этим изъяном. Из-за этого он и уничтожил свой родной мир.
Дорн увидел таившееся в нем безумие. Полагаю, тогда, на Хараатане, я тоже его чувствовал.
— Позволь помочь тебе, Конрад… — начал я.
Лицо Керза, бледное, как алебастр, с глазами темными, как оникс, и такими же холодными, преобразилось. Его губы изогнулись в тонкой, змеиной улыбке, и я понял, что потерял его и свой шанс воззвать к той человечности, что еще в нем была.
— О, ты бы очень этого хотел, не сомневаюсь. Какая возможность проявить свое благородство! Вулкан, защитник простого люда, из всех нас самый приближенный к земле. Но теперь ты не на земле, так ведь, брат? Ты далеко от своей дорогой стихии. Ну как тебе во тьме со мной, не холодно? — ядовито спросил он. — Ты ничем не лучше меня, Вулкан. Ты точно такой же убийца. Помнишь Хараатан? — издевательски поинтересовался он.
Я помнил — и опустил голову, подумав о том, что тогда сотворил и что готов был сотворить.
— Ты был не в себе, брат, — прошелестел Феррус, испуская могильное дыхание через щеки черепа. — Ты не был бесхребетным.
Керз, судя по всему, не заметил.
— Отцовские дары растрачены на тебя впустую, — продолжал он. — У тебя есть вечная жизнь, и что бы ты с ней делал? Вспахивал бы поля, выращивал бы урожай, построил бы кузницу и изготавливал бы там плуги и тяпки. Фермер Вулкан! Меня от тебя тошнит! Гиллиман — пустышка, но у него хотя бы есть амбиции. У него хотя бы была империя.
— Была?
— Ооо, — улыбнулся Керз, — ты ведь не в курсе?
— Что случилось с Ультрамаром?
— Это неважно. Ты его никогда не увидишь.
Меня вдруг охватил страх за Робаута и всех оставшихся верными братьев, которые могли привлечь внимание Керза. Если он так поступил со мной, то как же мог поступить с остальными?
— Неметор… — сказал я, когда в памяти всплыли обрывки последней пытки, включая появление сына, которого я считал погибшим. — Был ли он?..
— Реален? — подхватил Керз, ухмыляясь.
— Ты убил его? — не отступал я.
— Тебе до смерти хотелось бы это узнать, да, брат? — он поднял руку. — Извини, неудачно выразился. Ты его еще встретишь, перед финалом.
— То есть это когда-то закончится?
— Так или иначе, Вулкан. Да, я искренне надеюсь, что это закончится.
А потом он оставил меня, уйдя в тень. Я наблюдал за ним до самой двери из камеры. Когда она открылась, я увидел полосу очень слабого света и задумался, насколько же глубокой была моя тюрьма. Я также расслышал торопливый разговор и понял, что снаружи творится какой-то беспорядок. Я не разобрал, что пробормотал Керз, но в его отрывистых ответах чувствовалось раздражение. Кто-то стремительно прошагал, грохоча ботинками по полу, но звук оборвался, когда дверь камеры захлопнулась.
Лампы, горевшие в альковах боковых стен, погасли, и вернулась тьма, а вместе с ней — тихий презрительный смех моего брата.
— Феррус, помолчи, — сказал я.
Но он только громче засмеялся.
Глава 22 Пути отхода
От северной стороны мануфакторума остались одни развалины. На улице за ней лежали мертвые и раненые.
Нарек потерял в лобовой атаке восемь легионеров, не считая Амареша, которого застрелил их снайпер. Несмотря на потери, ему нравилась эта симметричность, это состязание между двумя охотниками. Он решил, что в будущем сведет счеты с лоялистом: посмотрит, чего он сам стоит и может ли, несмотря на все травмы, по-прежнему считать себя достойным противником. Это было благородное противоборство — в отличие от побоища, оставшегося позади.
Оно было уродливым и расточительным, однако необходимым. Лоялисты обнаружили их, когда они прокрались половину пути к воротам, и у Нарека не было иного выбора, кроме как пойти в лобовую, прекрасно зная, что у врагов была гусеничная пушка и защищенная позиция. Он, правда, не ожидал, что они откроют огонь сразу же, — большая часть его отряда еще пробиралась через ограждения и бежала, пригнувшись, к следующим клочкам укрытия, когда мир окрасился в актинический синий, — но цель была достигнута. Дагон, Нарлех и Инфрик сделали круг и вышли к черному ходу здания. А Мелах, Саарск, Вогель и он сам направились вдоль торцов: двое справа, двое слева.
