Агафонов Николай - Иоанн Дамаскин
Когда все разошлись, Диодор встал на молитву перед единственной в его келье иконой Пречистой Богоматери. Молился он долго и истово. Уже ночь спустилась над Кедронским ущельем, а старец все молился. Ближе к рассвету усталость взяла свое и старец задремал. Но и даже во сне он продолжал молиться. И вот он видит, что вся его пещера озаряется удивительным светом. Не таким, как от солнца, и не как от горящей свечи или другого какого светильника. Нет, то был необыкновенный свет, низводящий в душу одновременно трепетный восторг и благоговейный страх. Старец оглянулся и видит, что в этом свете к нему входит Пресвятая Дева. Он упал пред Нею ниц, а Пресвятая Дева заговорила: «Зачем ты, Диодор, заградил источник, способный источать сладкую воду? Воду, которая лучше той, что источил Моисей в пустыне. Воду, которую желал пить Давид. Воду, которую обещал Христос самарянке. Не препятствуй же более источнику этому течь. Он потечет изобильно и всю вселенную напоит. Он покроет море ересей и претворит их в чудную сладость. Пусть жаждущие стремятся к сей воде! Иоанн возьмет гусли пророков, псалтырь Давида и воспоет новые песни Господу Богу и превзойдет Моисея и песни Мариам. В сравнении с ним ничтожны бесполезные песни Орфея, о которых повествуется в баснях. Иоанн воспоет духовную, небесную песнь и будет подражать херувимским песнопениям. Все церкви Иерусалимские сделает он как бы отроковицами, играющими на тимпанах, чтобы они пели Господу, возвещая смерть и воскресение Христа. Иоанн напишет догматы православной веры и обличит еретические лжеучения».
Видение исчезло, и старец очнулся от сна. Но реальность сновидения была настолько сильной, что он и сейчас, пробудившись, ощущал в своей келье великую благодать недавнего присутствия Богоматери. Слова же Пресвятой Девы звучали сладостными звуками в его взволнованной до крайности душе. Над ущельем занимался рассвет, и первые лучи солнца коснулись куполов лаврского храма и заиграли на крестах. Старец тревожно огляделся кругом, надеясь найти Иоанна хотя бы рядом с кельей, но его не было. Тогда Диодор направился искать его в лавру. Когда он вошел в лавру, то сразу увидел Иоанна. Усталой походкой, с лопатой и ведром в руках, шел его ученик. «О! Какого же искусного в терпении я воспитал! О! Какой это настоящий послушник!» — сказал про себя Диодор и устремился навстречу Иоанну с распростертыми руками.
— О чадо послушания Христова! — обнимая опешившего Иоанна, воскликнул старец. — Открой же свои уста для слов истины, отныне я снимаю с тебя запрет размышлять и писать о Боге и нашей вере. Пусть все услышат сладкозвучные глаголы. Отныне благословляю тебя крепко возвысить свой голос, ибо сняты с тебя обеты молчания навсегда. Сама Богоматерь много славного мне сказала о тебе. Меня же прости, — прибавил смиренно старец, — что я, по неведению и простоте своей, до сих пор препятствовал тебе воспевать Божественные глаголы и дела. — При этом у него блеснула слеза. И когда эта слеза по его старческой морщинистой щеке докатилась до губ пустынника, они озарились светлой и доброй улыбкой.
Иоанн же, услышав от старца такие слова, повел себя вовсе странно. Бесцеремонно схватил он старца в охапку и закружил его. А потом поставил совсем растерявшегося старца и громко воскликнул: «Христос воскресе!» — И это несмотря на то, что Пасха давно прошла и была середина лета. А строгий старец и не подумал поправить своего ученика, а, словно мальчишка какой, закричал в ответ: «Воистину воскресе!» И они опять обнялись и троекратно поликовались, как на Пасху.
— О Диодор, о богомудрый мой наставник, ты мне послан Самим Богом, и тебе не следует просить прощения у того, кто возрожден тобой к чистой жизни. Теперь я понимаю, что Бог, по молитвам Пресвятой Богородицы, так все устроил. Ибо без твоей суровой школы смирения я был не нужен Богу. Он отвергает мудрость века сего, но приемлет смиренное и чистое сердце. Господь не мудрых собрал, но мудрых послал. Без тебя, святой мой наставник, я бы пребывал в великом заблуждении, что дар, полученный мной от Бога, я преумножил исключительно моими человеческими стараниями. А сие есть суета мира сего. Всякое величие человека есть дар, посылаемый ему как испытание его любви и смирения. Если человек не проходит этого испытания, то дар его остается во времени, а если проходит, то дар его принадлежит вечности. Отче мой, сегодня ты приобщил меня к вечности. Сегодня есть день моего воскресения! Сегодня моя Пасха! Сегодня для меня Воскресения день! Сегодня для меня Пасха Господня! Сегодня благодаря тебе, наставник мой, я перешел от смерти к жизни и от земли к небесам. Вот какая для меня радость! Потому и говорю тебе: «Христос воскресе!»
ГЛАВА 5
Что творилось в душе Иоанна, он и сам не мог бы объяснить. Это даже был не восторг души, это было что-то большее. И Иоанн это сразу почувствовал. Извержение вулкана началось. Изверглась лава горячей любви ко Христу, Богу воскресшему. Ко Христу, спасающему весь мир и каждого в отдельности. Все эти дни Иоанн ходил с торжественным напевом в душе. Слова о воскресшем Христе вырывались из его сердца непроизвольно, сами собой. Он их напевал в келье за работой. Старец, слушая, подпевал своему ученику: «Вчера вместе с тобой был погребен, Христе, — пели они в великом умилении, — сегодня встаю вместе с Тобою, воскресшим, вчера еще распинаемым...»
Вскоре по ходатайству старца Диодора игумен совершил постриг над Иоанном, и он был зачислен в братию святой обители Саввы Освященного. Игумен привел Иоанна в просторную и светлую келью рядом с библиотекой монастыря. Когда Иоанн со смирением стал отказываться от этого жилища, игумен строго ему напомнил, что он здесь на послушании и келью ему дают с единственным условием, чтоб он писал богоугодные сочинения и составлял службы церковные. Иоанн смирился и сразу же сел писать то, что волновало его сердце уже несколько дней: песнопения Пасхи Христовой. Каждую песнь канона Пасхи Иоанн снабдил ирмосом. Старец тут же выучил наизусть первый ирмос и теперь напевал его в своей келье за работой: «Воскресения день, просветимся, людие: Пасха, Господня Пасха! От смерти бо к жизни и от земли к небеси Христос Бог нас преведе, победную поющия». Весь канон звучал как жизнеутверждающий гимн победы над смертью: «Смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечнаго начало, и играюще поем Виновнаго, Единаго благословеннаго отцев Бога и препрославленнаго».
— Что же случилось с нашим старцем, братом Диодором? — удивлялись монахи.
Если ранее в монастыре не было более сурового монаха, которого только и видели вечно с мрачным лицом, то теперь всюду он появлялся, сияющий лучезарным светом улыбки. «Непрестанно радуйтесь, — говорил он всем встречным, — и за все благодарите Бога». Иоанн часто приходил к нему в келью, и они воспевали там каноны, только что написанные Иоанном. При этом Иоанн говорил старцу:
— Отче, вот послушай и скажи, одобряешь ли ты то, что я написал.
Старец к этому относился очень серьезно. Он слушал и иногда говорил:
— Вот здесь мне непонятно, Иоанн, что означает это выражение?
Иоанн старался разъяснить, но если и после этого старцу было непонятно, то он переписывал. А старец радовался, как ребенок, и говорил:
— Твои песнопения, Иоанн, будут слушать такие простаки, как я, а им должно быть все понятно.
А Иоанн отвечал:
— Если бы все были такими простыми, как ты, отче, тогда ничего не надо было бы писать, а пели бы мы вместе с Ангелами.
Игумен передал Иерусалимскому патриарху пасхальную службу, написанную Иоанном. Через неделю от патриарха пришло послание с требованием прислать к нему монаха Иоанна Дамаскина. Когда Иоанн прибыл в Иерусалим, патриарх ему сказал, что он завтра намерен рукоположить его в диакона, а затем в пресвитера. Иоанн упал в ноги патриарху и умолял его не совершать над ним хиротонии[78]. Но патриарх был непреклонен в своем решении.
— Я знаю что делаю, — сказал он Иоанну, — твое же дело со смирением исполнить мою архипастырскую волю. Ты мне нужен здесь, в Иерусалиме, как гомилет[79] храма Святого Воскресения.
Иоанн скорбел, но подчинился воле патриарха. Каждое воскресенье и праздник Иоанн говорил в храме проповеди, на которые стекалось со всего города много народа послушать его. Проповеди так нравились народу, что вскоре Иоанна прозвали Златоструйным. Но Иоанн очень скучал по своей лавре и по своему старцу. Вскоре последовала кончина блаженнейшего патриарха Иерусалимского Иоанна, на второй день Пасхи. На похороны патриарха прибыл игумен лавры Саввы Освященного, и Иоанн попросил его дозволения вернуться в свою обитель. Игумен с радостью согласился. Иоанн, прибыв в святую обитель, сразу направился в келью своего наставника. Но когда он вошел в келью, старец спал. Иоанн осторожно вышел из кельи.
